В гостях у Рема или разведчик из будущего (СИ) - Птица Алексей

Завтра наступало воскресенье, его ждал поход в пивную и всё тому сопутствующее. Этого похода он сильно опасался, чтобы случайно не проколоться. Пьяный язык может не только до Киева довести, но и до виселицы или ножа в печень. Успокаивало только то, что ещё не наступило время Гитлера, всё лишь только начинается. Нужно присмотреться и попытаться изменить ход истории, если получится, конечно.

— Август! Август! Меркель!

— А? — вздрогнул Шириновский и оглянулся вокруг, заметив спешащего к нему на всех парах какого-то штурмовика. Это Альберт Шольц, всплыло у него в памяти.

— Ты чего не откликаешься? Я тебе ору, ору, а ты словно глухой. Хотя да, забыл, что ты пришибленный. Плохо слышать стал?

— Да, — недовольно ответил Шириновский, — и чего орать, видишь, ещё даже все бинты не сняли⁈

— Вижу, и когда снимают?

— Сегодня дома сниму.

— Справишься?

— Справлюсь, а нет, так в больницу схожу.

— Лучше сходи. Завтра после обеда, говорят, распустят нас отдыхать, да можно в патруль напроситься в нужную сторону и дойти до нашей больницы. А если за деньги, так можно и до любой дойти, везде снимут. Чем дороже, тем медсёстры моложе и руки нежнее, — и Шольц подмигнул ему.

Шириновский хмыкнул, внимательно разглядывая нового, то бишь старого знакомого. Среднего роста, довольно крепкого телосложения, но в то же время худощавый, он производил впечатление недалёкого человека. Круглое лицо, густые светлые брови и взгляд мутно-голубых глаз дополняли общую картину. Память Маричева услужливо предоставила нужные факты о Шольце.

Воевал в прибалтийском фрайкоре, награждён за храбрость железным крестом и разными медалями. Отважен до безрассудства, жесток, не женат. Среднего ума, но хитёр, любит пиво и женщин, женщин больше. В общем-то, и всё, что он о нём знал. Впрочем, как товарищ, Шольц, несомненно, отвечал всем неофициальным требованиям к друзьям и собутыльникам.

За друга Шольц хоть в омут с головой, если драться, то он первый, если пить, то тоже, по шлюхам вообще самый главный ценитель. Короче, настоящий друг! Единственно, в чём он уступал Маричеву-Меркелю, так это в способности много пить и не пьянеть. Это же качество заочно нравилось и Шириновскому. В Германии оно, несомненно, пригодится, и даже очень. Перебрав в голове все известные факты о Шольце, Шириновский ответил:

— Ладно, воспользуюсь твоим советом.

— Ага, отлично! А мне Франц Губерт сказал, что ты в воскресенье пивом угощаешь за своё чудесное излечение?

— Ну, да, я с ним разговаривал и обещал. Признаю…

— Больше никого не зовёшь?

— Нет, ты же слышал, что сегодня сказал оберфюрер?

— Слышал, — сразу же помрачнел Шольц, — это да, нечего всяких нахлебников собирать, пойдём втроем. Выберем ту пивную, где коммунистов не бывает, и нажрёмся как свиньи, а то я уже и забыл, когда пивко хорошее попивал.

— Тогда жду, ммм… в два часа дня!

— Хорошо, а куда пойдём?

— Пойдём… — тут Вольфович завис, лихорадочно вспоминая все пивные заведения, о которых знал Маричев. Их оказалось очень много и самых разнообразных. Неизвестно, сколько подобных имелось в царской России, но в Германии пивных оказалось как грязи. Причём грязи самой разнообразной, от ресторана до уличных кафешек.

Куда же пойти? Первым на ум пришёл бройхаус, то бишь пивной ресторан и знаменитая мюнхенская пивная Хофбройхаус, где, собственно, и зародилась НСДАП, но пивной ресторан ему не по карману, даже общая зала. Нет, можно пошиковать, а потом хрен с солью доедать. Нет, не пойдёт. Так, что тогда? А выбор реально был огромен!

Имелись пивные подвалы — Bierkeller, локалы (Lokalе) (еще одна разновидность пивного ресторана). От монастырских пивоварен «отпочковался» Kloster, ещё существовали всякие кнайпе (Kneipe) и гастштетте (Gaststätte).

Ну, и чисто баварское изобретение — пивной сад (Biergarten), появившийся в XVI веке и укоренившийся по всей Германии. (Сейчас это пивные на открытом воздухе с длинными скамейками и столами, поставленными под деревьями.) Была и особая разновидность биргартена — Festzelt/Bierzelt, то есть шатер.

Все эти сведения промелькнули в голове у Шириновского, отчего он впал в некий ступор.

— Что, не знаешь, куда пойти… всё выгадываешь? Тогда пошли в пивной сад Prater Garten. Жратву купим в магазинчиках неподалёку, будет гораздо дешевле, а там возьмём только пиво, сплошная выгода! Да и наших там будет много.

— А если будут коммунисты?

— Ну, будут и будут, что мы, не набьём им морды? У меня уже давно кулаки чешутся. Да не беспокойся, там наши патрули часто бывают, да и не одни мы там будем, отобьёмся.

Пришлось кивнуть, соглашаясь.

— Согласен? Ну, тогда я Францу сам скажу, приходи в форме, в пивные ходим только в форме, и это правило нарушать нельзя.

— Приду, приду, — ворчливо ответил Шириновский, на том и расстались. Оставшееся время до воскресенья прошло незаметно. Утреннее построение, патрулирование улиц, мелкие стычки да переругивание с коммунистами и обычными обывателями. Вечером и в обед всё одно и то же, еда и сон, и только мысли о том, что же делать дальше и где достать денег на достойную жизнь.

— Вот, попал я, блин, в тело, только дубинкой и могу теперь махать, и это я, человек, который баллотировался в президенты!!! А всё ты, фрайкор бестолковый, виноват! — начал он корить сам себя.

Маричев, что уже довольно долго не пытался вносить сумятицу в его мысли, тут же откликнулся:

— Опять?

— Что «опять»? Я тебя ни белогвардейской сволочью, ни фашистом или нацистом не называл. Ты же во фрайкоре был? Был! Ничего там не добился? Не добился! В разведку пошёл? Пошёл! А чего добился? Дубинкой по башке, вот потому и бестолковый. И нечего мне пенять, я в плохом настроении. Видишь, денег скоро платить не будут, на что тогда жить?

— Ты двести марок получил? Их можно на три месяца растянуть, еврей придурочный!

— Я не еврей, я русский!

— Знаем, мы таких русских, фамилию себе Иванов поставите, имя смените с Мойши на Михаила и ходите себе Жванецкими, русскими называетесь…

— Откуда Жванецкого знаешь?

— Откуда? Из твоей памяти, приблуда из будущего. Я знаю всё, что знаешь и ты, забыл?

— Нет, не забыл, а при чём тут Жванецкий?

— Ни при чём, к слову пришлось.

— А, так ты антисемит всё же!

— Пастор Смит я, а не антисемит. Был бы им, давно бы убился, чтобы и тебя убить.

— Ты бы не смог!

— Смог! Делов-то! Тут главное тебя не одёргивать, а ты своим длинным языком и бестолковостью сам себя в могилу сведёшь. Вот ты и есть бестолочь, а не я. А ещё клоун, как и Жванецкий твой, даром что сатирик оказался, причём несмешной. Такой же занудный, как и ты.

— А ты, ты…

Шириновского душила ярость, он искал слова, но крыть оказалось нечем. Нет, он мог бы обрушить поток проклятий и уничижающих слов, но смысла в этом никакого не имелось. Ярость как резко возникла, так и резко спала, и голова вновь стала головою, а не вместилищем эмоций и всяких там суровых ганглиев.

— Ладно. Так-с, значит, считаешь себя благодетелем, спас, значит, да?

— Да, спас. Это же моё тело, а не твоё, и я так же заинтересован в том, чтобы его беречь, как и ты. И пусть я сейчас им не управляю, но лучше так, чем безвременье. Хотя, признаться, я уже подумывал не осаждать тебя с твоей дуростью.

— Ах, вот как! Вот как! Думал подставить меня, да?!!!

— Да, думал, а почему нет? Думал, но передумал, так будет интереснее. Ты же со своим характером без меня пропадёшь. Ляпнешь что-нибудь не то, и сразу посадят или увезут в лес и там прикопают среди дубов и сосен.

— Ты меня не пугай, не пугай, я пуганый. Мы с тобой уже давно договорились дружить, а не воевать. Я, получается, о твоём теле забочусь, пытаюсь денег раздобыть, а ты тут козни мне строишь, в могилу хочешь свести. Какой же ты после этого Маричев? Все русские добрые, а ты злой.

— Аааа, вот как? Тогда все евреи умные, а ты один дурак.

— Это ты дурак!