Юрий Корчевский - Атаман. Гексалогия

Я ждал, что перестану видеть себя или руки. Ничегошеньки! «Наврало привидение, или порошок состарился», – расстроился я.

Но подошел к зеркалу… и обомлел. В зеркале отражался шкаф за моей спиной, часть стены, а меня не было. Я даже зеркало потрогал. Зеркало есть, лицо я тоже ощупал, руки свои сам вижу, а в зеркале – только неживые предметы.

Я решил все‑таки осторожно проверить – видят ли меня другие. Недолго думая, просунул голову сквозь стену в соседнюю комнату, что занимал Василий. Опа! Девка из дворовой челяди стоит, нагнувшись, юбка задрана на спину, а сзади сынок пристроился. Ничего себе картинка! И смешно, и неловко. А в принципе – жизнью рисковать за государя и отечество ему не рано в его шестнадцать, а девку потрепать – не созрел? Пусть развлекается.

Я тихо убрался назад. Ну Васька, ну сукин сын! Не ожидал!

Не отпирая дверь, я прошел сквозь нее и спустился на первый этаж. Хм, не знаю – виден я или нет, но шаги мои слышны, и это надо учесть на будущее.

Из дверей кухни вышла кухарка и, чуть не задев меня, прошла мимо с пустым ведром. Наверное, не заметила.

Я вышел во двор, где занимались ратники под руководством Федьки‑занозы. Прошел рядом, но никто и глазом не повел, не поприветствовал. Мимо меня, едва не зацепив, пролетел нож и воткнулся в бревно. Это ратники с ножами упражнялись. Надо срочно убираться – могут и убить невзначай.

Я прежним путем вернулся в комнату. Занятно, весьма занятно. Как использовать эту находку, я еще не знал, но потрохами чувствовал – пригодится.

Я встал перед зеркалом и снова ничего не увидел. «Буду стоять», – решил я. Надо же узнать, сколько времени зелье действовать будет.

Прошло минут десять‑пятнадцать. Точнее сказать не могу, часов нет. В зеркале стало проступать серое пятно – тень какая‑то. Довольно быстро серый силуэт стал приобретать четкость, краски, и вскоре я увидел свое отражение. Так, это же сколько зелье действует? По прикидкам, выходило около получаса – сорока минут. Сильная штука! Если применить с умом, большую выгоду получить можно. Почти как «человек‑невидимка».

А что же вторая склянка? Я взял несколько крупинок желтого порошка из второй склянки и бросил в огонь свечи. Образовалось легкое облачко дыма. Оно увеличивалось в объеме, заполняя всю комнату, становилось прозрачным, в нем появились смутные тени, быстро приобретавшие четкость и цвет.

К моему немалому удивлению, я увидел себя со стороны. Вот я бросаю щепотку порошка в огонь свечи, вот стою с дурацким видом у зеркала, вот просовываю голову сквозь стену… Передо мной как бы прокручивалась кинопленка – назад, но без звука. Изображение было, а звука не было.

Я во все глаза смотрел на происходящее. Вот исчезло видение со мной в главной роли, появилась картинка с девицей, которая убиралась в комнате – мыла полы, подоткнув юбку за пояс. Причем девица была та, с которой баловался Василий. Потом снова появился я, лежащий на кушетке с лицом мыслителя. Затем видение стало меркнуть, сереть, и пропало. Здорово! Я увидел все, что происходило в этой комнате с утра и в течение всего дня.

За эти две склянки никаких денег не жалко, только их нигде не купишь. Считай – повезло. И повезло не сейчас, а раньше, когда я привез домой и решил сохранить древний манускрипт. А ведь хотел его сначала отдать в монастырь, настоятелю. Конечно, Савва нашел бы возможность использовать по полной и привидение, и все, о чем ему сообщил бы дух – о тех же склянках или Книге судеб. Надо обдумать, как и когда применять, а еще – отложить немного в кожаные мешочки, а основной запас оставить в склянках дома. Стекло – вещь хрупкая, а терять порошок мне уже совсем не хотелось.

Я решил – не откладывая, отправиться к настоятелю Савве, пока лед не встал окончательно и не приобрел необходимую толщину.

После приветствий сказал, что хочу устроить в Смоляниново школу, сложив по весне избу, да с учителем проблема – не поможет ли монастырь?

Савва учреждение школы одобрил сразу.

– Богоугодное дело – нести в народ учение. Мало кто из бояр помышляет о разуме народном. Одобряю, рад за тебя! С грамотным учителем из монахов помогу, вот только…

– Я буду платить за работу.

– Славно, каждый труд должен быть вознагражден. И еще – по воскресным дням пусть все желающие, а не только дети, воскресную школу посещают, где они будут изучать основы православия.

– Принимается. Я не против – даже приветствую.

Мы договорились, что когда изба будет готова, Савва направит в Смоляниново послушника или монаха. И проживать учитель будет в этой же избе, не тратя времени на дорогу.

Расстались мы довольные друг другом. Я приобретал учителя для детишек, монастырь – еще одну церковную воскресную школу да вдобавок – с полным коштом для учителя.

Через неделю, когда купцы уже стали ездить па санях по льду, решил ехать в Москву и я. А самая лучшая и гладкая дорога зимой – это лед реки. Большинство сел и городов строилось на берегах рек, потому было где и на ночлег остановиться.

После недолгих размышлений я решил взять в напарники Федьку‑занозу. Привык я к нему за эти годы. А Василия оставить на управлении. Случись война – так его с обоими моими десятками в ополчение призовут, под руку воеводы Плещеева. Следовательно, кто‑то должен был остаться дома.

Я сообщил Федору, что завтра выезжаем. В кабинете просмотрел свои бумаги с предложениями по службе ратной, над которыми корпел последние дни, набил кошели серебром. Ссыпал понемногу порошка из каждой склянки в маленькие мешочки из мягкой кожи и повесил их себе на шею на тесемочке. Целее будут и всегда при мне.

Мы взяли небольшой запас продуктов на всякий случай.

Ехать я решил в полушубке и шапке меховой, однако и нарядную одежду взял. Припомнил я один из своих прежних визитов в Москву, когда «и в пир, и в мир, и в добрые люди» ходил в одной одежде. Урок этот я нынче учел.

Поутру я попрощался с домочадцами, мы поднялись в седла и выехали со двора. Оба были при саблях и пистолетах, хотя шлемы и кольчуги не брали. Тяжело в них, да и холодят на морозе. А мы не на войну едем.

За пару дней мы добрались до Мологи, и здесь застряли на два дня. Вьюжило так, что за пять метров не видно было ничего, снегу лошадям по брюхо насыпало. Пусть уж другие торный путь пробьют.

Мы отсиделись в тепле, а как выглянуло солнышко – снова в путь. И дальше уже до самой Москвы, останавливаясь на ночь на постоялых дворах.

В первопрестольную въехали после полудня, и сразу – к дому Федора Кучецкого. Побратим всегда встречал меня приветливо, и я хотел остановиться у него. Однако нас ждал неприятный сюрприз – слуга хоть и узнал меня, но заявил, что стряпчего в городе нет, и будет он не раньше чем через неделю.

«Подождем на постоялом дворе», – решил я. Знакомые в Москве у меня уже были – тот же Андрей из Разбойного приказа, некоторые бояре из побратимов, но обременять никого из них не хотелось.

Мы нашли постоялый двор – недалеко от дома стряпчего, где и остановились на постой. День отсыпались да отъедались – зимняя дорога отнимала много сил. Как от холода не бережешься, а все равно к вечеру руки‑ноги коченеют. Вот мы и отпивались горячим сбитнем.

Через два дня, отдохнув и надев нарядную шубу – подарок Федора Кучецкого, – я направился в Кремль. Но с посещением государя тоже вышла неудача.

– По каким делам? Кто вызывал? – едва сдерживая зевоту, спросил боярин на входе в государевы палаты.

– Я – воевода Георгий Михайлов, с бумагами к государю.

– Бумаги можешь в канцелярию отдать, коли не вызывали. Писцы да столоначальники сочтут – вызовут, ежели понадобишься.

Так я и ушел ни с чем. Похоже – не пробиться к государю, надо возвращения стряпчего ждать.

Чтобы не тратить время попусту, я посетил Разрядный приказ, сверил списки своей малой рати, что за мной числится. Ратников у меня больше, чем по земле выставлять должен, потому и оплата другая.

У приказа кучковались бояре. Кто денег ждал, кто – назначений. Тут я и узнал новости. В Москве скоропостижно умер Абдыл‑Летиф, названный преемником казанского царя Магмет‑Амина после его смерти. Сам Магмет‑Амин был жив, но очень болен – тело его было покрыто гноящимися язвами.

В первопрестольной идут переговоры государя с послами Сигизмунда – панами Щитом и Ботушем в присутствии австрийского посредника барона Герберштейна. Послов сопровождала многочисленная свита из семи десятков польских дворян. И еще более мелкие новости – кто из бояр к трону приблизился, кто в опалу попал.

Пятачок перед Разрядным приказом часто служил местом распространения политической информации. И бояре сюда нередко захаживали без дела – новости услышать. Поговаривали и о послах Максимилиана, императора Австрийского, что склонял русского государя объединиться для борьбы с Портой против султана Селима, завоевавшего земли от Кавказа и Египта до Венеции, о жалостном рабстве греческой церкви, унижении святыни – Гроба Спасителя Назарета и Вифлеема.