Юрий Корчевский - Атаман. Гексалогия

– Воеводы! Только что вернулись лазутчики с ценными сведениями. Стан гетмана Острожского впереди, в трех верстах. Насколько удалось выяснить у взятого пленного, в стане у гетмана сейчас не более двух тысяч ратников, из них только половина конных. Остальные – пищальники, обозные, обслуга. Пришло время ударить в самое гнездо! Диспозиция такая – яртаул и Передовой полк обходят стан слева, полки Правой и Левой руки – справа, Большой полк с фронта наносит удар. Сторожевой полк в сражении не участвует, будет как резерв и для защиты тыла. Воеводы, как обойдете стан врага, ждите сигнала – две стрелы с дымами. Тогда дружно нападаем, и чтобы ни один лях не ушел. Иначе подмогу приведут из‑под Опочки, где основные силы осаду ведут, лучше разобьем их порознь, так сподручнее будет. Все ли понятно?

Бояре закивали:

– Все!

– Тогда с Богом!

По возвращении воевод лагерь каждого полка пришел в движение. И вскоре мы, ведомые лазутчиками, которые знали дорогу, уже выступили. Идти старались тихо, на рысях, но все равно – выдавала движение пыль. Обошли стан врага, укрылись в рощице.

Один из ратников скинул кольчугу, отцепил пояс с оружием, снял сапоги и ловко взобрался на дерево. Надо следить – не подадут ли сигнал?

Все сидели на лошадях, стояла почти полная тишина.

Напряжение нарастало. Вдруг ратник на дереве заорал:

– Вижу стрелу с дымом, вторую!

Но их видели уже и без него. Стрелы с горящей и дымящей паклей взлетели в небо и описали полукруг.

Лятцкой привстал на стременах. По праву старшинства командовал он.

– Вперед, на врага! Постоим за Русь!

Лавируя меж деревьев, мы выбрались на луг, стали разгоняться. Далеко впереди, в чахлой рощице, где виднелись шатры, забегали, засуетились люди. Поздно! Собраться, выстроиться в боевой порядок нужно время. Ляхи попытались оказать сопротивление небольшими группами, но организоваться не смогли. Да и как суметь, коли удар пришелся одновременно с трех сторон? Рубили ляхов остервенело, порой мешая друг другу. Крики сражающихся, конское ржание, стук копыт, звон оружия, стоны раненых – все слилось в жуткий шум.

Через полчаса все было кончено. Пленных было мало, в основном – убитые. С нашей стороны убитых было немного, из потерь преобладали раненые. Зато обозы с добром были захвачены большие. Чего там только не было – продукты, порох для пушек, одежда, вино. Даже трофейное барахло, что успели они награбить. К великому сожалению, гетман Острожский сбежал, так же как и пан Юрий Радзивил и пан Януш Свещевский – воеводы Константинова войска. А может быть, их в стане и не было, возможно – они находились в лагере осаждающих у Опочки.

В захваченном лагере стояли два дня, зализывая раны. Надо было похоронить убитых, перевязать и отправить по поместьям раненых. Работа печальная, но необходимая, как на любой войне. Это значительно позже будут созданы специальные похоронные команды из числа нестроевых. А пока – рыли братские могилы, боевых товарищей хоронили все ратники, и не было разницы – из какого полка убитые. Как сражались вместе – плечом к плечу, так и лежали в могиле рядком, плечо к плечу.

Ратники развели костры, похлебали горяченького – в предыдущие два дня ели всухомятку: сухари да сало.

А следующим днем уже выступили на Опочку. Через пару часов хода наткнулись на заслон ляшский, с ходу его смяли и прорвались к позициям неприятеля.

Сеча была жестокой, кровопролитной. Много людей королевского войска было побито, реку Великую запрудили трупы людские. Воеводу старшего рати литовской Сокола убили и знамя его взяли. Ляхи не выдержали – побежали, бросая орудия, припасы, раненых. Никакого организованного отхода – только бегство.

Со стен крепости жители и воины радостно приветствовали полки государя, пришедшие на помощь.

Я смотрел на крепость и удивлялся – земляной вал, а на нем деревянный тын – вот и вся фортификация. Как могло это бревенчато‑земляное сооружение, которое и крепостью назвать язык не повернется, больше двух недель противостоять сильному врагу? Стены местами были разрушены и наспех заделаны бревнами, завалены хламом. Городок маленький, и едва ли по численности превосходил неприятеля. И сравнить две жалкие пушечки на стене у крепостной башни с десятками тяжелых осадных орудий у гетмана? Как же силен русский дух!

Ворота крепости распахнулись, и навстречу нам выбежали жители. Грязные, чумазые, перевязанные кое‑как, но устоявшие перед лицом сильного врага.

Ратники и жители обнимались, подбрасывали вверх шапки. Снята осада!

Но радость наша была недолгой: уже утром лазутчики донесли, что Сигизмунд послал на помощь Острожскому войска. Видимо, король еще не знал о поражении гетмана, иначе не рискнул бы посылать войско на жестокое побоище.

Князь Федор Оболенский, как главный воевода войска, объявил, что мы выступаем навстречу неприятелю. И лучше, если мы перехватим его на марше, а не тогда, когда он засядет в укреплениях. Пир во имя одержанной победы у Опочки пришлось отложить до лучших времен.

Выступили в поход. Я с яртаулом шел впереди, по уложению. Колонну нашу вел лазутчик, знавший местность. Я беспокоился об одном – не пересечь бы порубежье. Это сейчас граница – вспаханная полоса, колючая проволока, пограничные столбы. В средние же века границей являлись часто естественные преграды – река, холм, лес. И стража пограничная стояла только на столбовых, наиболее оживленных дорогах. А в глуши можно было пересечь порубежье и не заметить этого. А потом плюнул – чего мне‑то переживать? Я хоть и воевода, но все равно человек подчиненный. Надо мной по старшинству еще много начальства.

Ко мне подскакал Федька‑заноза.

– Боярин‑воевода, враг близко.

– С чего взял?

– Сам посмотри. Впереди, над лесом, сороки да вороны шныряют. Не один человек идет.

Молодец, Федор! Нюх разведчика выручил яртаул.

Я сразу послал гонца с известием в Передовой полк, сам же объявил яртаулу тревогу.

Всадники приготовили луки, мушкеты, пищали. Достали копья из петель, взяли в руки. И едва мы увидели ляхов, выезжавших с широкой просеки, как обрушили на них град стрел. Не ожидали ляхи встречного удара, смешались. Но оправились быстро, ринулись вперед, растекаясь широкой лавой по лугу. Я дал пищальникам команду на огонь, затем – сабли наголо, и – в бой! Жаркая схватка вышла. Поляки все высыпали и высыпали из леса, как из мешка Пандоры, а к нам подходили на подмогу сначала Передовой полк, потом полк Правой руки, затем и до Большого полка очередь дошла.

Весь луг оказался занят сражающимися. Пушек не было ни у одной из сторон. Да и были бы – развернуться пушкам времени не было.

А и встань пушки на позицию – куда стрелять? Вперемежку польские кивера, русские шлемы. Выстрелишь в русского, попадешь в ляха. Так и бились копьями, пиками, саблями, до ножей дело доходило.

Бой стал неуправляемым. Кто в горячке смотрел на флаги? И никто сигналов услышать не мог в дикой какофонии боя. Каждый теперь дрался за себя, за свою жизнь. Поскольку я хоть и был воеводой и должен был управлять боем со стороны, но дрался в гуще боя. Во‑первых, потому, что принял удар встречного боя на яртаул и оказался в эпицентре, без возможности выйти. Во‑вторых – как выйти, если мои люди и сын здесь?

Я бился наравне со всеми. Противник мне попался опытный, верткий, и сабля его была тяжелее, отбивать удары было не просто. Как я пожалел, что, став воеводой, не взял вторую саблю. А нож? Я забыл про нож, висевший у меня на поясе. Отбивая атаки правой рукой, мне удалось левой вытащить нож, подаренный мне настоятелем. Улучив момент, когда противник мой повернулся боком, приоткрыв незащищенную шею, я сильным броском вогнал ему в шею нож. Наверное, силу применять было излишним. Всадник замер на лошади, руки его упали, изо рта пошла пена, и он свалился под копыта лошади. Яд подействовал мгновенно. Я успел заметить краем глаза – рана почти не кровила! А должна была бы – на шее сосудов много.

Тут же на меня кинулся здоровенный лях на такой же крупной лошади.

– Гэй, гэй, рубиць маскву! – налетел на меня верзила с перекошенным от злобы лицом. В руке у него была булава, и мне пришлось бы очень туго – ведь щита у меня не было. Здоровяк взмахнул булавой и неожиданно осел, потом завалился на шею лошади. В спине, промеж лопаток, у него засел боевой топор. Кто его метнул, я в горячке боя разглядеть не смог, но ратник тот мне жизнь спас. Я невольно выдохнул воздух – пронесло. От удара булавой щит в щепки разлетается; саблей прикрыться можно, ослабить удар, но полностью парировать удар невозможно.

Ратники были в крови, и различить кто где можно было только по шлемам да нагрудным кирасам – у поляков они были, в отличие от нас.

Крики сражающихся всадников перекрыли дикие вопли. «Хура‑а! Уракша‑ай!» Э‑э, да здесь и татары! Я едва успевал разворачивать коня, отбиваясь саблей слева, справа. «Хур‑р…» – прервал саблей визг татарина Федор, очумело крутившийся рядом со мной. А слева в предсмертной агонии билась лошадь, подмяв под себя бородатого богатыря с обнаженной головой – смятый шлем откатился в сторону. Валы полуживых и мертвых мешали сражаться.