Дионисов. За власть и богатство! IV - Андрей Валерьевич Скоробогатов

Затем — ещё подъём по крытой галерее внутренней части замка, длиннющая лестница на гору. Зал ожидания приёма, в очереди из десяти нервно теребящих кучу бумажек человек разного сословия.

Я прождал полчаса до назначенных шести вечера. Прождал ещё минут десять, может, двадцать. Затем встал, растолкал нервно толпившихся у входа господ. И на моменте, когда из дверей выходил очередной посетитель, не дожидаясь того, что ко мне подскочит швейцар, а толпа начнёт возмущаться, со словами:

— У меня было назначено! — буквально с ноги открыл закрывающиеся двери и вошёл в княжеский зал для приёмов.

Хотя зал для приёмов — это очень громко сказано. Очень. Это был весьма технологично обставленный, но небольшой кабинет. Мой взгляд упал на плоский монитор — такие даже в метрополии ещё были не у всех, а уже затем я вгляделся в двух человек за столом. Один стоял у стола и подавал листочки другому. Сам был в строгом костюме, лет пятидесяти, хмуро посмотрел на меня орлиным взглядом.

На миг я даже подумал, что это он и есть — князь.

Потому что второй — в простой чëрной футболке, очках, сидел и хмуро подписывал бумаги, даже не поднимая взгляда. Иногда отвлекался и считал что-то на компьютере, тыкая одним пальцем по клавиатуре. Писарь эдакий. Лет тридцати на вид, коротко стриженный, в очках.

А ещë он был не то эфиопом, не то мулатом. Но ситуация и внешность обманули меня лишь на секунду.

— Ну, — ускорил наш разговор «писарь».

— Ваше Сиятельство, — обратился я к нему. — Дионисов моя фамилия, у нас назначено. Граф Вишневецкий просил за меня.

— Вишневецкий? — переспросил, всë также не поднимая взгляда, князь — а у меня уже не было сомнений, что это он и есть.

Отложил очередной лист, заглянул под стол, выудил гербовую бумагу.

— Не Демьян. Другой просил, сегодня утром пришло. «В случае обращения Де Онисова Александра… он же Дионисов Александр Петрович, обеспечить всем необходимым, финансами, людьми», — сказал и отложил листок. — Сколько?

Я не сразу допëр, но выходило, что это Пустынников постарался. Что ж. Отлично.

Итак, двадцать пять — яхта, три — на экипаж и прочие расходы, плюсом к взятому. Ну, запас на случай, если решат урезать. Мог бы просить и больше. Но при целевом бюджетировании просить сильно много — может быть чревато.

— Двадцать восемь, — ответил я.

Князь покачал головой и что-то посчитал на калькуляторе.

— Можем пятнадцать сейчас, и тринадцать… или даже пятнадцать, но через полтора месяца.

Я покачал головой.

— Я бы предпочëл двадцать сейчас, Ваше Сиятельство. Я некоторым образом, спешу.

Сказал — и только секунду спустя понял, насколько нагло это звучит.

— Хорошо, — неожиданно согласился князь и жестом махнул камердинеру.

Тот поднял трубку на соседнем столе, набрал номер и сказал:

— Двадцать. Да. Сейчас. Да, — и положил трубку.

— Ну, — продолжил князь.

Я решил пойти ва-банк.

— Ещë. У вас на хранении запас бутылок предприятия «Дух Алкоголя». Это совместное предприятие моего отца, убитого сухозаконниками. Я — аттестованный бакалавр алхимии, и весь этот алкоголь…

— Ясно, — перебил меня князь и сделал непонятный жест камердинеру.

— Весь? — спросил он.

— Да.

Камердинер снова обернулся к столику и поднял трубку.

— Сто тридцать седьмой. К выдаче. Да. Сегодня. Да. Да.

Чëрт, я аж преисполнился! Всë моë недовольство по поводу очередей и анкет окончательно испарилось. Если бы всë финансирование выдавалось, а все бизнес-процессы осуществлялись с такой скоростью — мы бы жили в эпохе бесконечного процветания.

— Ещë, — продолжил я. — Я ищу следы Дионисова Аристарха Константиновича, которого перевозили в тюремной…

— Я в курсе, — не дал мне договорить князь. — Тоже заметил в списках. Мы были знакомы десять лет назад. Не знаю, где он. Я дал тайное распоряжение не искать. И не чинить ему препятствия. Скорее всего, он в лесах или уже в полисах за горами.

Тут он впервые поднял взгляд на меня, посмотрел с прищуром. Типичный такой взгляд трудоголика, с мешками под глазами.

Что ж, если есть такие гедонисты, как князь Белый, то есть и такие — упорные, не щадящие себя.

— Похожи, — хмыкнул он.

Я вдруг подумал — он же наверняка бастард, как и я. Которого признали законным и дали княжеский титул. Вот и отрабатывает, бедолага, аванс, выданный уже уменьшим родителем.

— Здоровья вам, Рафаэль Данилович, — вдруг сорвалось у меня с языка. — И всяческого благополучия — вам и княжеству.

Ну, а дальше — завертелось. Два чемодана с ассигнациями выдали через пятнадцать минут. Через час сказали подъезжать к третьим воротам замка — мы успели с Вакой впритык, к самому закрытию склада.

Да уж. Сказать, что улов был богатым — ничего не сказать. «Антилопа Гну» была заполнена бутылками полностью. По самую верхушку пулеметной турели. И ещë треть от этого уместилось в кабине. Да что говорить, мы ехали, скрючившись в кабине от норовящих упасть с потолка, сзади, бутылок пятидесятилетнего «Ламбруско» и «Бехеровки».

Я отчаянно старался не думать, сколько это стоит.

— Как мы это повезëм, Искандер, — кряхтел Вака, с трудом переключая передачи.

— Морем, — сказал я. — Только морем.

Это срочно требовалось куда-то деть. Не всë, конечно, только часть.

Ну, я и дел куда-то. Мы помчали прямиком на окраину Астрономска, мимо пиратских гаваней, к особняку графа Вишневецкого. И оба чемодана грохнулись на стол в его холле.

— Что это? — спросил он.

— Яхта. Точнее, четыре пятых яхты, двадцать миллионов. Остальное — бутылками.

Ну и начался торг — бурный, на повышенных тонах, рискующий перерасти в мексиканскую дуэль. Вишневецкий, будь он неладен, имел ранг отличника и в алкоголе вполне себе разбирался. Сперва с меня потребовали половину бутылок, мотивируя это тем, что бизнес непрофильный, и что он больше с этого потеряет, чем получит.

Аргумент меня не убедил. Затем Вишневецкий сказал, что согласен на четверть — но по выбору. На четверть, да ещё и по выбору, я тоже был категорически не согласен, потому что по очень грубым прикидкам некоторая четверть объёма могла составлять до девяноста процентов стоимости. Вот такая вот большая разница была по качеству в имеющемся пойле.

— А ещё я хочу голема. Того самого, которого вы в кузове везли! — заявил Вишневецкий.

Тут я наотрез отказался. Вака очень прикипел к глиняному