Господин следователь 9 - Евгений Васильевич Шалашов

человеком, фотографическую пластинку.Допустим, у доктора есть сомнение — сломана ли кость, ребра? Знаете, небось, что я сам недавно в заварушку угодил?

Мальчишки отчаянно закивали, а я продолжил:

— А тут мы электроны пропустим — раз, и на фотографии и переломы заметны, и прочее. Нужная вещь.

— Нужная, — согласились ребята.

— Теперь смотрите — в пароходном деле такая труба может пригодится? — Анатолий и Алексей призадумались на миг, а я подсказал: — Коррозия металла или, стенка котла истончилась, прорвет, а то и взорвется все нафиг. Нужно это знать?

— Точно! — ахнули парни с восторгом, но я охладил их пыл. — Жалко, что еще не скоро эту трубу запустят, но хорошо, что опыты ставят.

Учащиеся технического училища смотрели на меня с таким восхищением, что мне стало неловко. У меня тут и кони с людьми смешались, и дом Облонских. Вишь, навык учительский не позабылся.

— Вы сами-то что тут делаете? — поинтересовался я. — Уроки прогуливаете?

— Нет, не прогуливаем, — в один голос заявили мальчишки. — У нас по расписанию практика должна быть, но ее отменили. Сказали — мол, расписание перепутали, в мастерские должны мальчишки с завода прийти, нас отпустили. Мы и поплыли верши проведать.

— Мальчишки с завода? — удивился я. — Что за мальчишки?

— Так деревенские. А вы не знали? На заводе у Ивана Андреевича школа для новичков имеется. Все, кто на работу поступает, если токарем хочет стать или кузнецом, должны сначала в этой школе три месяца отучиться. Их там и грамоте учат, и сложению с вычитанием. А когда на станки допускают, то не на заводе учат, а у нас, в училище. Заодно объясняют — чтобы руки не совали туда, куда не следует, чтобы одежда плотно прилегала.У нас паровик слабый, только на три станка мощи хватает, но для учебы сойдет. Нам-то, механикам и машинистам, может, эти станки и не нужны будут, но интересно!

Вот оно как. У Милютина при заводе еще и школа есть, где деревенских мальчишек готовят к получению профессии. Разумный подход. А я и не знал.

Собрался распрощаться с парнями, но Легчанов опять спросил:

— Иван Александрович, а вы чего тут? Опять кто-нибудь утоп?

— Да вроде, пока никто не утоп, — улыбнулся я. Решив пошутить, предложил: — Вообще-то, если у вас кошка есть, можете по дну пошерудить. Вдруг да кто и утоп.

Я-то пошутил, а мальчишки только переглянулись, кивнули и запрыгнули на свой плотик. Алексей удерживал плотик, Анатолий вооружился «кошкой» — трехлапым крючком на веревке и принялся «шерудить» по дну.

Пусть поиграют. Авось, башмак вытащат или старое колесо.

— Иван Александрович, а тут, похоже, и на самом деле утопленник, — озадаченно сообщил рыжий, изо всех сил натянув веревку. — Что-то уцепилось, но не идет.

— Дай-ка я посмотрю, — перебил его приятель. Не успел я слова сказать — дескать, вода холодная, как Алексей стащил штаны и прыгнул в воду. Скривившись — мол, дно топкое, потянул что-то на себя: — Мешок тут!

Фух. Не покойник, так и слава богу.

[1] На всякий случай — это не про мисс Марпл, а совершенно реальная история из 1990-х годов. Злоумышленник (он же владелец банка) явился в кабинет к прокурору и угрожал, что сходит домой за ружьем и убьет. Считал, что разговор идет тет-а-тет, но позже выяснилось, что в кабинете как раз имелся свидетель, сидевший в кресле. Владелец банка получил один год лишения свободы.

Глава 10

Реальность и фантазии

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил я исправника, продемонстрировав находки, вытащенные из мешка: мокрый генеральский мундир с содранными эполетами, сломанную пополам саблю и ордена с медалями. Медали, пусть и побитые, выглядели более-менее (начинающий коллекционер возьмет, но для музея уже не годятся), а по Анне со Станиславом словно молотком постучали — края крестов погнуты, эмаль расколота.

— Пока ничего, — покачал головой Василий Яковлевич, устраиваясь на корточки и начиная перебирать «трофеи». Особое внимание уделил обломкам сабли. Осмотрев излом, потрогал эфес и сообщил: — Парадная, красивая, но сталь у нее хреновая. Говоришь, тоже из воды?

— Мальчишки помогли отыскать, и сюда принесли, — сообщил я, вкратце пересказав историю своих похождений в Подмонастырскую слободу. Присовокупил в конце: — Попросил, чтобы пока не болтали, но сам понимаешь, за отроков поручиться нельзя. Еще я им пообещал красивую грамоту за твоей подписью, чтобы на стенку можно повесить.

Абрютин махнул рукой. Раз пообещали от его имени, придется исполнять.

— Слышал, что Прибылов снова в город приехал, ему и поручим, — сказал исправник.

А чего это он? С иноками не сработался, турнули за «самодеятельность»? Или просто закончил роспись храма? Но нам-то какая разница?

— Прибылов — художник хороший, — обрадовался я. — Я даже расходы на себя возьму. Главное присмотреть, чтобы он что другое не изобразил. Закажешь падение Рима, получишь извержение Везувия. Дашь поручение благодарность написать, а он некролог нарисует.

Не стал говорить, что я еще выдал парням премию из собственного кармана — по три рубля на каждого. Чисто формально я им ничего не должен, потому что «градские обыватели», неважно, в каком они возрасте, обязаны помогать сотрудникам правоохранительных органов. Но Анатолий с Алексеем свою премию заслужили. Меня же еще теперь и совесть станет мучить, что заставил подростков лезть в ледяную воду. Неважно, что я парней о том не просил, но все равно, если заболеют, я виноват. Надо будет справиться — все ли у них в порядке?

— Сам-то что думаешь? — спросил Абрютин, поднимаясь и начиная отряхивать колени, хотя он их и не пачкал.

— Единственное, на что похоже, так это на то, что кто-то провел обряд гражданской казни над генералом, — предположил я. — Кажется, в этом случае шпагу должны над головой сломать, мундир и ордена в костер бросить? Врать не стану, сам никогда не видел, читал где-то.

Вру. Не читал, а видел старый фильм «Звезда пленительного счастья». Вот там над головами мятежных офицеров и шпаги ломали, и мундиры с боевыми наградами в костры бросали.

— Я тоже ни разу не видел, — признался Абрютин. — Так и откуда я это видеть мог? Правда, один раз видел, как лазутчика турецкого казнили — но ничего не ломали, а просто расстреляли его, и все.

— Расстреляли, а не повесили? — заинтересовался