Воробей. Том 1 - Андрей Дай

он, несомненно, любил флот. Найти пути, выбрать подходящие слова и донести их в нужные уши, не смотря на вопиющее безденежье, выстроить несколько верфей, полдюжины заводов, учредить два новых — Тихоокеанский и Северный — флота, основать кучу морских баз, включая Владивосток и Алексеевск, это, как специалист вам скажу — дорогого стоит.

Это я к тому, что князь Владимир легко мог себе представить, что именно любит говаривать адмирал Краббе. Только в этот раз молодой человек все-таки несколько ошибался.

— Тем не менее, осмелюсь процитировать уважаемого министра, — под недовольное сопение князя, продолжил я. — Однажды Николай Карлович изволил, весьма метко, на мой взгляд, выразиться, что, дескать, если, простите великодушно, бордель не приносит доходу, так надобно не кровати в номерах переставлять, а девок сменить!

— Ха-ха, — Владимир, похоже, искренне обрадовался относительной пристойностью цитаты. — Действительно метко. И я прежде этакого не слышал. Про русака-то даже в нескольких пересказах доводилось, а этакого вот еще нет…

Весьма, кстати, примечательная история. Рассказывают, будто бы Краббе как-то прослышал, что князь Мещерский за глаза его назвал «немчурой». И так это радетеля русского флота задело, что он воскликнул: «Помилуйте! Ну какой же немец? Отец мой был чистокровный финн, мать молдаванка. Сам же я родился в Тифлисе, в армянской его части, но крещен в православие! Стало быть, я самый что ни на есть природный русак!»

— Однако же, давайте вернемся к нашему Дмитрию Алексеевичу. От флота к армии, так сказать. Должна ли приведенная цитата означать, что вы, Герман Густавович, обладаете доказательствами… нечистоплотности неких офицеров, связанных по долгу службы с армейскими закупками?

Ну вот зачем он это спросил? Ведь ведает же прекрасно, что да — есть у меня толстый пакет документов, добытый прокурорскими следователями в доме Овсянникова. Князь Владимир Александрович, вообще весьма информированный молодой человек. Положение, знаете ли, обзывает. Так что и о купеческом компромате знает, и о том, что я знаю, что он знает… А ты сиди теперь, разглядывай картину, на которой изображено, как казаки для меня изумруды добывают, и пытайся догадаться — о чем в действительности спрашивает глава СИБ. О том, есть ли у меня намерение таки дать компромату ход и, устроив грандиозный скандал, испортить Милютину жизнь? Или о том, что я, в обмен на его, Владимирово, покровительство должен передать бумаги в СИБ? Или это простейшая проверка на честность? Ну так опытного бюрократа на такой, детской, подлянке не подловишь!

— Отнюдь, — отказался, наконец, я. — Не имею ничего такого, что заслуживало бы вашего, ваше императорское высочество, внимания.

— Ну-ну, — строго выговорил князь, не удержался и улыбнулся. — К чему этот официоз. Так что именно должно означать предложение… гм… сменить «девок» в Военном министерстве? Не самое подходящее, на мой взгляд, время для серьезных реформ в армейском «борделе».

— Нет-нет, — взмахнул я ладонью. — Ничего такого и не требуется. Следует всего лишь навести порядок с аукционными закупками для войсковых нужд. Укоротить контракты, и разрешить продление контрактов ежели поставщик…

— Отлично, — поспешил остановить мою речь Владимир. — Не удивлюсь, если окажется, что эти соображения у вас, Герман Густавович, имеются и должным образом оформленные в прожект. Нет? Ну вот и займитесь этим, пока мы…

Молодой человек замолчал, метнув взгляд в сторону плохо притворенных дверей в другую комнату, давая мне понять, что едва не проговорился. Не выдал нечто такое, чего мне знать не положено. Но потом, после минутных раздумий, и тщательного изучения свойств моей переносицы, Владимир, чуть подавшись ко мне и заметно снизив громкость голоса, все-таки продолжил:

— У нас ныне министры… Как бы это выразиться поточнее… А, вот! Они большей частью заняты тем, чтоб только лишь изображать какую-то деятельность. Путь простейшей бумаги «по инстанциям» словно бы удлинился безмерно. Там, где прежде довольно было трех дней, в крайнем случае — недели, теперь не хватает и месяца.

Князь полоснул по мне взглядом, когда я не смог удержаться и хмыкнул.

— Подозреваю, вы, Герман Густавович, и прежде не занимались… Не следили за добросовестной работой министерств и ведомств. Однако же при вас все работало и выдавало результаты.

Глава страшной СИБ снова умолк, повернулся к окну, и несколько томительных минут позволял мне разглядывать свой, прямо скажем, далеко не римский, профиль.

— Нам, нашей Семье, Господом нашим Иисусом Христом, вменена обязанность по попечению сей громадной Державы, — еще тише, и неожиданно, не характерно для третьего сына Александра, возвышенно, выговорил, наконец, Владимир. — Мы, мои дядья, братья и кузены обязаны…

А вот тут молодой человек прямо-таки взорвался:

— Да какого Черта?! Обязаны?! Вместо того чтоб делать дело, они делят власть! Можете себе это представить, Герман? Делят власть, которая и без того наша!

— Намедни едва ли не три часа в Совете обсуждали вашу персону, сударь, — криво усмехнувшись, пожаловался князь. — Выяснили, что вы, ваша светлость, невозможный человек. Совершенно неудобный! Ни деньгами вас не прельстить, ни ссылкой не напугать, ни властью не приманить. Какому вельможе этакий-то протеже понравится? Такому ведь скажешь, мол, делай это и то, а он может и отказать. Особенно, если Честь имеет, и Совесть по присутственным заведениям не просидел… Вы, Герман Густавович, всем нужны и всем полезны. Князь Константин от вас в полнейшем восхищении, и Саша признает за ум и знания… А еще говорят будто бы вы иногда видите грядущее? Это действительно так?

— Нет, — заторопился с ответом я. Очень уж тема тыла интересная. Не хотелось Владимира он нее отвлекать. — Не вижу. Просто будто Господь подсказывает, чем ныне начатое дело закончиться может.

— Ну да, ну да, — снова недоверчиво скривил губы глава Имперской Безопасности. — Иисус еще и рукой вашей двигает? Видел я какие корабли вы Константину Николаевичу чертили. Ничего подобного ни у галлов, ни у бриттов нету! Адмиралы от вашего имени в исступление впадают и убийцей парусного вооружения обзывают. И чертежи винтовок… Мастера говорят, выполнено неопытной рукой, но будто бы с работающей схемы срисовано. Пистоли многозарядные или ружья — ладно. Опытный охотник, обладающий уймой времени на изобретательство, но эти… Эти ваши «пулеметы»! Молчите?

— Молчу, ваше императорское высочество. Мне нечего сказать.

— Вот и молчите, Герман Густавович. Молчите! От Бога это у вас, или от Дьявола, того и знать не хочу, пока прозрения сии на пользу Отчизне. Я, сказать по правде, и духов готов из блюдца вызывать, хоть и не верю в них ни на грамм, коли они выдать сподобятся — чем закончится эта новая Бисмаркова игра с Францией…

— Смею надеяться, — улыбнулся я. — Этого как раз духи и не ведают. Да и