Оторва. Книга пятая - Ортензия

— То есть ты считаешь, что я лгу? — на мымру было страшно смотреть, так перекосилось её лицо. Напомнила звезду Твин Пикса, Лару Флинн, после череды пластических операций.

Стало интересно, как будет вылезать из этой ситуации Виталик, тем более, что и девчонка, сидящая позади, стала дёргать его за руку.

Но парнишка вошёл в азарт, научился. Одёрнул руку, заправил футболку в новенькие спортивные штаны и заявил:

— Мне, между прочим, выдан мандат на 18 съезд ВЛКСМ. И я видел то, что произошло на самом деле в автобусе и знаю, что виновата в ситуации не Бурундуковая.

— Значит, я лгу! — прошипела мымра, — и ты считаешь, что избиение комсомольца — это правое дело?

Любительница передёргивать. Подумала, что пора вмешиваться, пока она и парнишку не подвела под расстрельную статью, но нет, Виталик снова удивил своим красноречием.

— Я так не считаю. И я не говорил, что вы лжёте.

— А как же тогда объяснишь свои слова, — встала в позу мымра и подняла руки на уровень груди, забыв, что держит кружку с ложкой.

— Возможно, вас ввели в заблуждение, так же как с ситуацией в автобусе. И я, разумеется, не одобряю поведение Бурундуковой, как комсомолец, но и как комсомолец считаю, что за происшествие отвечать должна не она одна. А ещё я хотел бы вызвать Бурундуковую и выслушать её версию по поводу угона мотоцикла.

Едва сдержалась, чтобы не начать аплодировать.

— Ах, мы ещё должны слушать сказки, которая она будет придумывать на ходу, — и мымра всплеснула руками.

Ложечка полетела на пол, а вот кружка нашла себе великолепную цель. Лицо водителя так не вовремя высунувшееся из кабинки.

В отличие от меня, которая всеми силами пыталась забыть лексикон Синицыной, водитель подобным чувством не страдал. Он откровенно сообщил всё, что думает о собраниях, перевозках таких пассажиров как мы и особенно лестно отозвался о мымре.

Комсомольцы ещё много чего могли узнать из биографии Ольги Павловны, но в этот момент вернулся Иннокентий Эдуардович в сопровождении невысокого толстячка с папкой под мышкой, который окинул нас беглым взглядом.

— Сорок два человека, — сказал он ни к кому не обращаясь, открыл свою папочку и, сверившись, повторил, — сорок два человека. А нам, стало быть, передали разнарядку на сорок.

— В последний момент добавили ещё двух, попытался оправдаться Иннокентий Эдуардович, но толстяк только рукой махнул.

— Я понимаю, сейчас вам ещё два талона выпишем, распишитесь и пойдёте на завтрак. Столовая там, — он показал на угол здания, — я распоряжусь. Ждите.

Вышел на улицу и исчез в недрах завода. Просидели в ожидании не меньше получаса, что отнюдь не прибавило мне любви к цыганам. Они, к тому же, нигде не зарегистрированы, и каждый раз придётся проходить подобную процедуру.

Народ стал проситься на улицу, потому как в автобусе стало реально жарко, но мымра ожидаемо никому не разрешила.

Сидевшая позади нас девчонка, пнула Люсю в плечо и громко заявила:

— Ещё из-за вас должны париться в автобусе. Ольга Павловна, давайте пойдём в столовую, а эти две пусть остаются.

Я обернулась и, встретившись взглядом с яркой блондинкой с длинной косой, негромко, но отчётливо произнесла:

— Ещё раз протянешь свои ветки, я тебе их выломаю, поняла?

Блондинка подскочила как ужаленная и заверещала:

— Ольга Павловна, она мне угрожает руку сломать, Ольга Павловна! Зачем они вообще едут, нужно сдать их в милицию. Таким не место на патриотическом слёте. А тем более в комсомоле.

И ещё несколько комсомольцев поддержали её выкриками типа:

— В самом деле!

— Зачем хулиганов везти в Крым?

И парочку патриотических лозунгов добавили.

Мымра поднялась медленно, обернулась, глядя исключительно на меня, с ухмылочкой барракуды.

— Ничего, добавим в протокол собрания и угрозы. Всё добавим. А на улицу нельзя. Сейчас придёт провожатый, и все пойдём. А до тех пор не шуметь. Тебя, Бурундуковая, особенно касается.

Да. Не стоило слушать Иннокентия Эдуардовича, а валить из автобуса. А теперь поздно. Люсю точно заклюют. Придётся терпеть до конца поездки, а там отольются им мышкины слёзки. Всем отольются, без исключения.

Провожатой до столовой оказалась молодая женщина в заводской робе и серым платочком, завязанным на затылке.

Она протянула Иннокентию Эдуардовичу два талона, дала расписаться в ведомости и комсомольцы радостно повалили на улицу.

Я вышла последней, перед этим спрятав медаль в коробочку, и наглухо застегнув рюкзак.

Мымра попыталась и здесь нас построить в колонну, но глянув на узкий тротуар, по которому пошла провожатая, досадливо сплюнула.

В заводских столовых ранее бывать мне не приходилось, но оказалось, что она совершенно не отличалась от того общепита, в котором я питалась пять лет обучаясь в универе. С одним лишь отличием. На стенах было полным полно плакатов и лозунгов, типа «Мойте руки перед едой» и десяток рабочих около умывальников приветливо улыбались входящим в столовую.

Мымра тут же указала на краны с водой и громко объявила:

— Внимание, всем мыть руки.

Мы даже дёрнуться не успели, когда кто-то громко оповестил:

— Воды нет. Включат в двенадцать часов, когда начнётся обед.

Самые недоверчивые покрутили ручки и даже потыкали пальцами в отверстия кранов. Услышав в ответ лишь громкое урчание, все дружно потянулись к раздаче.

Увы, баловать молодые растущие организмы никто не собирался. Получили по тарелке манной каши, чай, сдобную булочку и гранёный стакан, заполненный на половину непонятной белой консистенцией.

Я даже поднесла к носу и попыталась определить, что это. Взболтала и снова принюхалась.

— Сметана, — подсказала Люся, глядя на мои манипуляции.

— Сметана? — искренне удивилась я, потому как хоть и белого цвета, жидкость по своему состоянию напоминала подкрашенную воду.

Люся кивнула, а я вспомнила, как читала в Дзене про продукты времён СССР. Мол, всё было натуральное и вкусное. Вероятно не всё.

И сразу навеяло.

Как-то поехали с Аланом в Кольчугино, небольшой городок во Владимирской области, на лыжах побродить. А там, буквально с окраины густой лес и проложенные тропки. Мороз стоял, градусов пятнадцать с ветерком и мы за три часа брожения не то, чтобы замёрзли, но стало неуютно. Решили возвращаться и, выскочив из леса, наткнулись на хутор. Иначе и не назовёшь. Всего двенадцать деревянных домиков на одной улочке. Шесть слева и шесть справа. И дачами окрестить не получилось, у каждого дома труба, правда, дым валил всего из одной, а остальные выглядели брошенками. Посреди посёлка возвышалась церквушка с выбитыми стёклами, но каким-то чудом сохранившимся куполом.