Вперед в прошлое 4 - Денис Ратманов

красивые образы! А ведь правда море — живое, и оно дышит.

Мы подошли к кромке прибоя, и промышляющие на берегу крабики-пауки ринулись в воду — поверхность задрожала, подернулась рябью, вспыхивающей голубоватыми искрами. Словно там, в черной воде, загорались и сразу гасли звезды.

— Есть! — воскликнул я, сбросил сетчатые туфли и поболтал в воде стопой — полетели в стороны встревоженные огоньки. — Вот! Светится! Кто-нибудь купался в таком?

Илья кивнул.

— Ага. Четыре года назад мы ездили в Витязево с палатками на косу, вот там море просто горело. — Он начал раздеваться. — Хочу повторить!

Все принялись скидывать одежду, кроме Бориса и Яна. Первым разоблачился Димон Чабанов, пробежался вдоль заваленного валунами берега, нашел расчищенную дорожку с галькой. Шлеп-шлеп-шлеп. Каждый его шаг рождал огненный сполох, он охал, болтал ногами. Темная нескладная фигура на фоне глади цвета черненого серебра.

Плюх! И дальше — на животе, цепляясь руками за камни — рассекала воду комета его тела, а за ней, быстро угасая, тянулся хвост искр.

— Я тоже так хочу! — Взвизгнув, Гайка устремилась за ним.

Следом осторожно ступала Алиса, не веря своим глазам. Замыкали мы с Ильей.

— Как можно жить на море и не видеть ночной планктон? — удивлялся он.

Теперь и я удивлялся. Хотя что удивительного: мало кто смотрит на звезды, и неважно, где они — на небе или в море. Самим неинтересно, а зачем такими глупостями делиться с детьми? Вставать среди ночи, да в безлунье, на море тащиться…

— Тебе повезло с родителями, — сказал я и добавил взрослые мысли, точнее перефразировал Стругацких: — Ленивым нелюбопытным людям нечему научить. Разве что — как симулировать и отлынивать от работы.

Илья тронул меня за плечо и испуганно прошептал:

— Он вернулся⁈

Друг имел в виду Павла Романовича. Его лица не было видно в темноте, но сколько боли было в голосе!

— Нет, это я. А мысли… Мысли новые.

Донесся облегченный вздох.

Отплывшие на глубину друзья орали, визжали, охали и ахали. Вздымали фонтаны брызг. Да и как тут сдержаться, когда кажется, что на тебя опрокинулось небо, и от каждого движения рождается рукав галактики? И кажется, что от восторга из груди выскочит сердце.

Получается, сегодня я всем им, кроме Ильи, подарил это ощущение. Да и себе. Хотя то ощущение, что я испытывал впервые, уже будучи взрослым, было равно нынешнему по силе. Разве можно к такому привыкнуть?

Я сделал рывок в воде, и тело засветилось. Дернул рукой, порождая ворох искр.

— Я Зевс! — орал неподалеку Димон. — Зе-евс!

— Уи-и-и! — на три голоса визжали девчонки.

И даже брызги — фосфоресцировали. Безумно хотелось, чтобы это ощутила мама. Но, наверное, она видела люминесцентное море — продвинутая бабушка не могла лишить ее такой радости.

Плескались мы, пока не замерзли. Высыпали на берег, завернулись в полотенце и дружно стучали зубами. Немного согревшись, я повел купать Бориса и Яна, что не умел плавать. Но, даже приседая в воде возле берега, они насладились моментом и остались довольными.

Лежа на камнях, я смотрел на звезды, на Млечный путь и впервые, пожалуй, за всю жизнь меня переполняло счастье, чистое и яркое.

— А давайте в следующий раз позовем родителей? — предложил я.

— Пф-ф, нафига? — прогудел Димон. — Туда не лезь, сюда не плыви!

— Ага, — поддакнула Гаечка.

Ничего им доказывать я не стал — не поймут. И сам бы совсем недавно не понял. Они не помнят себя взрослыми, не знают, как это — тащить воз, не разгибая спины и не поднимая головы. Потому что, если поднять голову и взглянуть на звезды, то уже не захочется возвращаться в ту жизнь. И очень важно, чтобы кто-то вовремя схватил за руку и сказал: «Стой и смотри! Если хорошо смотреть, там можно увидеть мечту».

И еще одна загвоздка: в мегаполисах не видно звезд — лишь темное полотно, подсвеченное мертвыми огнями.

Маму я все равно сюда приведу. Она начала оживать, так пусть станет живой полностью. Получится такое крещение звездами. Мне понадобились две смерти, чтобы это понять и оценить.

Домой мы пришли в начале третьего. Засыпая, я подумал, что в полночь наступило двадцатое июля, и не сегодня, так завтра начнут потрошить население, изымая наличность.

Но утром ничего не изменилось. Товар в Москву собирать было не нужно, мне очень хотелось снова за руль, но вместо этого мы всей толпой, как и условились, отправились проведывать Рамиля.

В палату, естественно, нас не пустили, но ему позволили выйти в коридор. Как же он обрадовался! Аж распухшая от побоев губа треснула и заплывший глаз раскрылся. Полез брататься, получил свой «сникерс», снова обрадовался.

— Кто это сделал? — спросил я.

— Гопота, — отмахнулся он. — Купаться пошел в центре, на набережной. Их двое было, лет по пятнадцать. И как обычно: «Ты с какого района, черножопый». Слово за слово… А я босой, в трусах. Поскользнулся, а они — ногами… Был бы одетым, я бы им! — Он задышал часто, гневно раздувая ноздри. — Но ничего! Их найдут!

— Вдвоем на одного — скотство, — прогудел Чабанов и рассказал, как мы вчера прикалывались, какой Ян оказался классный и закончил:

— Короче, приходи, ты нам нужен.

— Да как я теперь? — Рамиль поднял руку в лонгете и скривился.

— Так просто болтать, — сказал я. — Отжиматься ты точно не будешь.

Меликов вздохнул:

— Так тот пацан, он же с вами? Он не простит.

— Если извинишься, простит, — проговорил я, не вполне уверенный в своих словах.

— Простит-простит, — подтвердил Илья. — Ян больше не живодер, он с моим котом подружился, не обижает его.

Рамиль аж лицом посветлел, начал наши руки жать, даже девчонкам.

— Спасибо, братаны!.. — Он глянул на Наташку, добавил виновато: — И сестры. Ну дурак, психанул…

— Вот ему это и скажешь, — посоветовал я. — Вообще, чтобы признать свою ошибку, нужно быть сильным. И умным.

— Да? — удивился он.

— А ты думал! Поцапаться любой дурак может. А подойти и сказать: «Прости, брат, я не прав» — это смелость нужна, да?

— Угу, — кивнула Гаечка. — Я, вот, не умею, боюсь.

— И я, — призналась Алиса.

— Так что будь мужиком! — хлопнул его по спине Димон Чабанов.

Минаева с нами не