Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

— Тем не менее тысяч десять-пятнадцать штыков мексиканцы выставить вполне способны. А у нас в Калифорнии в лучшем случае пятнадцать тысяч русского населения вместе с детьми и бабами наберется, — кем вы там воевать собрались?

В зале совета повисла тишина. Совсем уж идиотов тут как не крути не водилось.

Понятное дело, никакой реальной способности навредить русским поселениям в Калифорнии мексиканцы не имели. Они просто не смогли бы туда дойти через горы и две тысячи километров слабозаселенных земель, а море в свою очередь полностью контролировалось русским флотом. Но вот какая мелочь — не малую часть продовольствия для более северных поселений, в том числе на Аляске, мы закупали именно у мексиканцев. Не то что бы без их зерна сразу настанет голод, но даже идиоту было понятно, что никаких выгод от войны с латиноамериканцами Российская империя получить просто не в состоянии. Ну и какой смысл тогда начинать?

— И все же не хорошо это, ваше императорское высочество, — покачал головой Голицын. — Без царя-то. Может предложим им кого-нибудь из своих, пускай даже не самодержавным… А с конституцией.

Последнее слово обер-прокурор священного Синода разве что не выплюнул.

— Ну нет, — об истории Мексики я знал мало, но то, что где-то в середине века они какого-то назначенного из Европы императора из немцев прибить не побоялись, помнил. Не хватало еще, чтобы на этот раз жертвой стал кто-то из Романовых. — В незнакомую страну на другой конец мира, где мы даже помочь, если что, не сможем. Спасибо не надо.

— Так что, — удивляясь собственным словам вздернул брови вверх Сперанский, — получается будем признавать республику?

— Париж стоит мессы, господа, Париж стоит мессы.

В начале 1824 года на рынок были выброшены экспериментальные керосиновые лампы. Доставка нефти из Баку была худо-бедно налажена, а значит пришла пора переходить от свечей на новый технологический уровень.

На самом деле, похожие по принципу работы масляные лампы тут уже существовали не одну сотню лет, благо с точки зрения теории в простой лампадке с воткнутым в нее фитилём нет ничего сложного. Я же видел перспективу именно в более сложных конструкциях, где и фитиль можно было поправлять, не залезая внутрь пальцами, и топливо для лучшего горения заранее подогревалось.

Изначально я даже хотел применить технологию с подкачкой воздуха, но тогда цена лампы становилась совсем неприличной, и всякий коммерческий смысл такого предприятия терялся начисто.

Над конструкцией ламп работали очень долго. Больше трех лет. Это был, возможно, первый одновременно потенциально массовый — я оценивал европейский рынок такой продукции в сотни тысяч штук — и с другой стороны достаточно сложный товар.

Мое требование заключалось в максимальном использовании штамповки — в первую очередь для изготовления керосиновой емкости, — простой токарки и минимизации сложных трудоемких процессов, требующих большого количества ручного высококвалифицированного труда.

Были разработаны и изготовлены лекала и шаблоны буквально под каждую запчасть, расписана достаточно подробная технологическая карта, описывающая пошагово процесс изготовления каждой детали.

Керосиновые лампы стали первым в истории товаром при изготовлении которого использовался конвейерный метод производства. Не в смысле использования самой конвейерной ленты, это было просто не нужно, а плане идеологии. Мы наняли полторы сотни хоть как-то обученных — ну или просто сообразительных на вид, поскольку нужного количества рабочих не нашлось даже в столице — парней и девушек, и выдали каждому очень узкую технологическую операцию. Так чтобы ошибиться было действительно сложно.

Вместо покраски требующих защиты от коррозии деталей, которая не вписывалась по времени в техпроцесс использовали гальваническое омеднение. Да, каждую отдельную деталь покрасить вроде как быстрее, но если считать большими партиями, то тут омеднение явно выигрывало. Плюс получалось более красиво и аккуратно.

А сколько мы намудохались с топливом. Это только в теории все просто: налил нефть в перегоночный куб и собирай текущий керосин. Хрена с два! Сначала пришлось изобретать фильтры, потому что даже в перегнанном топливе обнаружились мелкие части сажи, забивающие капилляры горелки.

Потом вылезла проблема с неиспользуемыми нефтяными остатками. Ладно ацетон можно было продать в качестве растворителя, может его в эти времена нужно было не так уж много, но хотя бы область его применения была очевидна. А что делать с бензином, дизелем и мазутом? Самого керосина то из нефти получается около десяти процентов, куда девать остальное? В реку сливать, как тут же предложили кое какие несознательные личности, за что получили суровый начальственный втык с занесением в грудную клетку?

Проще всего оказалось с мазутом. Его можно было использовать как топливо в паровых котлах, более того переделка в качестве эксперимента пары паровиков на питание от жидкого топлива показала просто прекрасные результаты. Энергоемкость мазута в два раза выше, чем энергоемкость каменного угля, а еще жидкое топливо гораздо проще использовать. Не нужно таскать мешки с углем вручную, нет вездесущей забивающейся во все щели — а также в глаза и легкие — угольной пыли. Красота! Вот только нефтепереработка пока еще была у нас даже на в зародыше, а примерно на уровне нескольких готовых к делению клеток и, соответственно, удовлетворить растущие экспоненциально потребности в топливе пока не могла.

Битум пустили на эксперименты с асфальтовым покрытием, а все остальное пока тупо сжигали. Расточительно, но ничего не поделаешь, невозможно разом объять необъятное.

В общем, проблем с рождающимся из ничего нефтекомплексом было столько, что словами этот вал просто не описать.

Обиднее всего при этом было от того — тут я забегаю несколько наперед, — что керосиновые лампы отнюдь не взорвали рынок и не стали мгновенно главным товаром столетия. Да, какие-то продажи пошли, но путь тех же стеариновых свечей, керосинки повторить не смогли. Если я рассчитывал с самого начала продавать тысячи штук, то на практике их стали покупать десятками. Слишком необычный товар.

Учитывая, достаточно значительные вложения в это производство, а также в организацию непрерывной доставки нефти и ее переработки, предприятие вместо больших прибылей тут же стало приносить значительные убытки. Только жалование работникам выходило под десять тысяч рублей ежемесячно, а еще материалы… В общем впадать в отчаяние было вероятно еще рано, благо финансовая подушка худо-бедно наличествовала, но поводов озадачиться при этом было хоть отбавляй…

— Добрый день, Алексей Андреевич, присаживайтесь. Может чаю?

Аракчеев зашел в мой кабинет, поприветствовал, и присел на указанный мною стул. Как всегда, его лицо было абсолютно бесстрастно, и по нему абсолютно нельзя было понять, что этот вельможа думает.

— Спасибо, не откажусь, Николай Павлович, — кивнул тот, чьим именем в моем времени назвали целый период в истории государства. В этом варианте истории подобного не случилось.

— Скажите, Алексей Андреевич, чего вы хотите? — Лицо собеседника наконец проявило какую-то эмоцию — левая бровь удивленно взлетела вверх. — Деньги вам не нужны, царские подарки тоже, от званий вы отказываетесь. Что вам нужно в жизни?

Широко стала известна история, когда Александр подарил фавориту свой портрет в рамке, украшенной бриллиантами, а Аракчеев, вытащил из оправы все драгоценности и вернул в казну. В чем, в чем, а в особом корыстолюбии этого человека обвинить было точно невозможно. Скорее наоборот.

— Хм, — грустно усмехнулся вельможа. — Не думал, что стану первым.

— Первым?

— Первым из чиновников императора Александра, кого регент решит убрать за ненадобностью, — в голосе Аракчеева послышалась неподдельная горечь. — Я, как и большинство посвящённых, ставил на Голицына. Александр Николаевич всегда вас раздражал, вы этого почти и не скрывали. И нате же, такой кунштюк! Голицын остаётся сидеть на своей должности, а меня убирают.