Было записано (СИ) - Greko

[2] Есть неподтверждаемая фактами версия, что Чернышев оговорил на следствии по делу декабристов своего родственника Захара, чтобы завладеть его титулом и майоратом. Но слухи ходили, и Коста их мог слышать.

[3] Презус — председатель Военного Суда. Обычно им выступал командир соединения, в котором служил подсудимый. В состав суда включались офицеры разного звания.

[4] Кондуитный список — в военном ведомстве до 1862 г. особый список о поведении, знаниях и способностях офицеров. Зачитывался на судебных слушаниях.

Глава 9

Коста. Тифлис-Манглис, декабрь 1840.

Утро, камера, Катенин.

Дежа-вю.

Все тот же Метехский замок. Все тот же благоухающий кельнской водой, свежий и кудрявый флигель-адъютант. Разве что за окном вместо солнца дождь, а полковник не сиял улыбкой, но был хмур под стать погоде.

— Предупреждая все вопросы… — начал он с порога — Я здесь по частной инициативе. От императора для тебя ничего нет. Вернее, есть. Приговор. Я думал, что привезу из Петербурга для тебя флигель-адъютантский аксельбант, а привез приказ о разжаловании тебя в солдаты. В определении Генерал-Аудиториата предлагалось отправить тебя в арестантские роты на 10 лет с последующим прохождением службы рядовым. Но Государь начертал собственной рукой на докладе: «штабс-капитану Варваци продолжить службу нижним чином в Эриванском карабинерном полку с лишением всех прав, чинов, наград и состояний». Тебе оказана честь…

Я рассмеялся.

— Напрасна подобная реакция. Эриванцы — полк заслуженный и славный. Тебя должен был ждать линейный батальон. И хорошо если на Кавказе, а не где-нибудь в Красноярске. Где возможностей добиться производства в офицеры равны нулю. Впрочем, твой недруг — да, да, теперь у тебя есть могущественный враг — сделал все возможное, чтобы навечно законопатить тебя в солдатах. Врангелю поступит бумага с предписанием использовать тебя исключительно в гарнизонной службе или на работах. В экспедиции не назначать.

— Что значит «лишение прав и состояний»?

— Этого не знаешь? — Катенин был не на шутку удивлен.

Я пожал плечами: где мне выяснить подробности? В камере? Меня до утверждения приговора лишили свиданий. Никого ко мне не пускали. Был бы я на гауптвахте, меня бы даже домой могли отпустить ненадолго и под честное слово вернуться к нужному времени. Но из замка не вырвешься: Чернышев закусился не на шутку, а ищущих его милостей в Тифлисе полным полна коробочка. Чуть ли не ежедневно та или иная сволочь прибывала в замок с проверкой. Надзиратели на меня уже волком смотрели бы, если б не ежедневные передачи для меня из ресторана, которые сопровождала горсть абазов. Сердце тюремщика не могло устоять перед серебряным звоном.

— Ты отныне никто. Нет больше Константина Спиридоновича Варваци. Ты как умер, — «обрадовал» меня полковник. — Даже жена может с тобой развестись. Родне будет отдано все твое имущество. Родителей нет? — я кивнул. — Значит, жене передадут, чем владеешь. Дом в Тифлисе, полученный в аренду как награда, заберут. Мне этим заниматься, — вздохнул Катенин. — Тамару Георгиевну выселять из дома — чертовски неблагородная миссия. Мне не хотелось бы лишиться стола в таверне «Пушкина».

— Она справится, — уверил я своего собеседника, мысленно перекрестившись: я боялся конфискации имущества, но пронесло. Получается, акции Дилижансной компании мы спасем. А другого имущества за мной и не числится. Как знал заранее, купчую на гостиницу оформил на жену. Остается лишь договор с владелицей «Нового Света». Надеюсь, Мария последовала моему совету и уже выкупила «Маленькую Грецию». А если даже и нет, переоформит аренду на себя.

— С твоими орденами не все так просто, — продолжил меня грузить флигель-адъютант. — Георгиевского креста, ордена Владимира и медали тебя лишили, придется сдать вместе с грамотами. Из орденского списка будешь вычеркнут. Но со Станиславом вышла презабавная история. Капитул ордена отказал в прошении военного министерства под предлогом, что тебя наградили не по военному ведомству, а также по причине того, что ты не был русским подданным в момент совершения подвига. Но скорее за этим решением скрывается неприязнь Кавалерской Думы ордена Станислава к Чернышеву. Он в нем не состоит. И подобной шпилькой ему намекнули, что не желают видеть графа в своих рядах.

— Переживет. Орденов у него и без Станислава хватает. Выходит, дворянское достоинство я сохранил?

— Сохранил, — подтвердил Катенин. — Но орден носить не сможешь, пока не заслужишь офицерского чина.

Я облегчённо вздохнул. Хоть какой-то лучик надежды. И Томе будет легче с родней воевать. В то, что братишки попробуют вцепиться в нее как шакалы, я не был уверен. Но не исключал.

— Что же ты наделал, Костя⁈ — не выдержал полковник. — Я не сомневался, что ты станешь нашим товарищем и переберешься в Петербург. Еще когда ты в поручиках ходил, был практически в этом убежден.

— Поручиком?

— Конечно. В свои порученцы Государь берет даже поручиков. А ты столько раз выполнял его задания! И каждый раз что-то шло не так! Казалось, еще чуть-чуть, и аксельбант твой! Но ты раз за разом умудрялся все испортить. Теперь дорога тебе в нашу компанию закрыта. Государь помешан на чистоте наших рядов. Запись в формулярном списке «был под судом» — как печать «не годен».

Не больно и хотелось! И проблема не в том, что я из другого времени. Дело — во мне самом. В любую эпоху есть люди, способные делать карьеру, скользить между струй, служить и прислуживать, быть со всеми в прекрасных отношениях, а у начальства — на хорошем счету. А есть волки-одиночки. Чуждые чинопочитания, умения сказать нужное в нужный момент, держать нос по ветру и потрафить правильному человечку. Не умею я ни подарок преподнести, ни выделяться не выделяясь, ни быть как все, ни смолчать, когда хочется кричать в полный голос. Не мое это, не мое. Не карьерный я, не системный… На кой меня в армию понесло⁈ Строем ходить не обучен! И «дружить» не умею. Вот, Катенин, к примеру… Он зачем ко мне пришел? Поддержать? Мы же не были даже приятелями. Но пришел. Привык так, взял за правило… На будущее что ли работает? Впрочем, я ему благодарен. Не ожидал.

— Здесь, на Кавказе, тебя на руках носить будут, — продолжил флигель-адъютант. — Пострадал за правду! Пошли уже такие разговоры. Особо не обольщайся. Слава эта сомнительная, и найдутся желающие тебе подставить ножку. На протекцию своих заступников в генеральских и адмиральских чинах особо не надейся. Все, что они могли, уже сделали. Не будь от них писем Государю, кто знает, какое он принял бы решение?

Я вздохнул. Который уже раз за время разговора. В то, что будет легко, я не верил. А насчет милости от царя… Я на нее особо и не рассчитывал.

— Спасибо вам, вашвысьбродь! — ответил по-солдатски.

Пора привыкать.

… Катенин не обманул. В полку меня приняли как долгожданного любимого родственника. Офицеры смотрели на меня с сочувствием в той пропорции, когда было больше радости от встречи, чем сожалений о моей несчастной доли. Тут же устроили пирушку в мою честь. Отказаться не было ни малейшей возможности, хотя я ожидал встретить тон снисходительный или покровительственный, а еще того хуже — жалеющий.

— Коста! — кричал штабс-капитан Малыхин. — Мы дружно порешили всем своим обществом выделить для твоей супруги отдельный флигелек, если она приедет тебя навестить или, тем паче, решит остаться в полку. Отказы не принимаются! Обидишь! Устроим все в лучшем виде. Солдатки из слободки вылижут его до блеска, а супруга оформит по своему усмотрению. А хочешь, солдаты вам мебель своими руками сварганят? Умельцев в полку хватает!

— Чей хоть флигель? — спросил я, задолбавшись отнекиваться.

— Так мой! — развел руками Малыхин. — Я к Рукевичу перееду. Мы уже обо всем договорились.

— Где же он?

— Сейчас примчится! Он теперь птица важная — полковой адъютант!

— Растет наш писарь! — порадовался я за своего знакомого поляка, хлебнувшего сполна того, что мне еще предстояло испытать на своей шкуре.