Аргумент барона Бронина 4 - Олег Валентинович Ковальчук

подобного я не видел. Это раз. А во-вторых, меня смутило то, что такого сильного воина, как вы, выделили из рода, и мне показалось, что это неспроста. Ведь может, вы связались с демонической поганью инферно, а может быть, с некромантской швалью. Но это всё дело не моего ума, этим будут заниматься имперские прокуроры и канцелярия. Меня всё же заинтересовало то, с какой жестокостью вы обошлись с моими людьми. И считаю, что вели вы себя крайне недостойно и жестоко. И хотел бы обсудить эти ваши варварские репарации, которые вы повесили на моих перепуганных людей, пользуясь их слабостью и испугом.

Ишь, Гадюкин во всей красе. И намекнул на возможные проблемы с законом, и упомянул о моей излишней жестокости, и сразу подвёл к тому что хочет снять с себя бремя ответственности.

Но на меня такое не работает.

— Они были на моей земле, пришли ко мне домой намереваясь причинить вред и угрожать мне, — спокойно ответил я. — Я вправе был делать с ними всё, что захочу. И как по мне, вы должны радоваться и благодарить меня, что ваши люди вернулись живыми и, что я никого из них не убил. Признаться, я думал вы позвали меня с целью отблагодарить и увеличить размер репараций. Я ведь имел полное право сделать их частью перегноя для восстановления леса, который они испоганили, — спокойно, в тон Гадюкину ответил я.

Мужчина уже в который раз дёрнул веком. (Чувствую, скоро у меня самого начнётся нервный тик). Затем глубоко вздохнул, посмотрел куда-то вдаль. Его глаза пробежали по моей капсуле, что выглядела как хищный гоночный автомобиль, и снова нервно сморщился.

— Позвольте, я расскажу вам одну притчу, — произнёс он.

Я не стал делать страдальческий вид, глубоко вздыхать — просто диалоги аристократов, вне зависимости от мира, всегда похожи на пустое словоблудие, наполненное намёками и тайными смыслами. Почему нельзя просто говорить прямо?

Но традиции есть традиции. Бравирование мудростью и остроумием, это инструменты, через которые аристократы пытаются показать свою силу, чтобы явно в лоб не заявлять «я тебя размажу и уничтожу, сопляк», а таким изящным способом показать своё превосходство. Но что поделать, я сам люблю порой притчи. Глядишь, этот Гадюкин меня удивит.

— А чего же не послушать? — кивнул я. — Мне очень интересно.

— В нашем мире, — начал он, — давным-давно был один герой. Это было так давно, что имя героя давно уже затерялось в веках. А давать ему какое-то новое имя будет не совсем почтительно. Так вот, герой при жизни занимался тем, что спасал нашу землю от иномирных тварей и от иноземных захватчиков. Ко знает, может мы с вами сейчас живём только благодаря ему.

И вот пришла ему пора умирать, как и всем нам, однажды придётся. — он зачем-то подмигнул мне. — За ним пришла смерть и отвела его в рай. Самый настоящий рай, достойный такого прекрасного героя. Рай, сформированный именно для нашего героя, чтобы дать ему то, что он так сильно желал — заслуженных мира и покоя. И вот герой оказался на прекрасной поляне с высоким теремом. На этой поляне был пруд, в котором водилась крупная и вкусная рыба, если вдруг герой захочет порыбачить. В растущем рядом лесу бродили множество животных, а в небе летали птицы. Порой они слетали с небес и садились на ветви деревьев и чирикали там.

Хотел было попросить Гадюкина избавить меня от описаний, но тот и сам перешёл к действию.

— Герой очень быстро проникся этим местом. Ему очень нравилось, как щебечут птицы. И он понял, что этот рай — самое прекрасное место, где он когда-либо бывал. И он решил, что во что бы то ни стало, он должен защитить этот островок покоя и радости. Он ведь всю жизнь защищал кого-то и по-другому просто не мог. Видимо, защита стала для него основой, и тем проявлением любви и заботы к любому проявлению прекрасного в мире.

Тогда он стал изучать, как устроен этот рай, чтобы при случае построить оборону. И вот он шёл по лесу и увидел прекраснейшую оленицу, такую красивую, что он таких никогда в жизни не видел.

— Лань, — поправил я, но Гадюкин, едва заметно поморщившись, продолжил, даже не запнувшись.

— Она стояла посреди поля, пощипывала травку и поглядывала по сторонам, будто ожидая чего-то. Когда появился герой, она вздрогнула, но поняв, что перед ней человек, ради которого это место существовало, успокоилась и снова начала щипать травку.

«Интересно, — подумал герой, — чего же она боится? Видимо, её поджидает какая-то угроза». В следующий миг на поляну вышел огромный медведь, лоснящийся, бугрящийся мышцами. Он потянул носом воздух. Олениха, увидев медведя, напряглась, ей было очень страшно, но она прикрыла глаза и осталась на месте. И тогда медведь бросился прямо на эту олениху.

Герой, как вы понимаете, не мог стоять в стороне. Медведь был силён, полон силы и энергии. Герой тоже ему не уступал. К тому же у него был опыт множества битв с противниками куда более сильными, чем он сам. В итоге медведь был повержен. Олениха спасена, а в окружающем мире вновь настал мир и покой. Вот только отчего-то олениха, видя героя, плакала. По её морде катились огромные слёзы. Глаза у неё были печальные-печальные. Она упала на землю и разрыдалась будто девушка.

Гадюкин сделал паузу, выжидательно глядя на меня.

— Я не совсем понимаю суть вашей притчи. На что же вы намекаете? — произнёс я.

— Притча ещё не закончена, но у неё есть промежуточный смысл. Видите ли, олениха должна была умереть. Так уж заведено, что сильный жрёт слабого. Я думал, отец вам рассказывал эту притчу.

— Нет, отец мне эту притчу не рассказывал. Что же касается вашего толстого намёка: Вы, как я понимаю, считаете, что вы сильны и способны меня сожрать? — глядя прямо ему в глаза, спросил я.

— Ну к чему же так грубо выражаться? Ничего подобного я не хотел бы сказать. Всего лишь напомнить о порядке вещей, который давно принят…

— То есть вы считаете, что в мире, где есть сильные и слабые, сильному всегда можно жрать слабого? — нехорошо улыбнулся я. — А вы не допускаете мысль, что на самом деле слабый — вы, а силён — я? Что если вы этакий король кроликов, который решил показать врагу его место и