Маг воды. Том 3 - Саша Токсик

Я поднялся, поправляя куртку

— Спасибо за гостеприимство, — ответил я. — За уху, за рассказы. Если разбудите, буду рад. На то обычаи и есть, чтобы их соблюдать.

— Сразу видно вы мудрый человек, ваше благородие, с пониманием. — Степан тоже встал, поклонился. — До утра, значит.

Я отошел от костра шагов на пятнадцать в темноту. Начал ставить палатку. Конструкция встала легко, без всяких сложных кольев и растяжек. Опыт походной жизни архимага был настолько велик, что я легко мог установить что угодно, от ледяной хижины северян, до юрты кочевников. Так что с палаткой справился быстро.

За спиной рыбаки вернулись к костру, негромко переговаривались:

— Хороший барин попался…

— Уху похвалил…

— Не спесивый…

— Дай бог, чтобы утром уплыл вовремя, не любопытствовал.

Забрался в палатку, устроился в спальном мешке. За брезентовыми стенками потрескивал костёр, слышался негромкий неразборчивый говор.

«Капля, буди меня при малейшей опасности.»

«Капля не спит! Капля сторожит!»

Так я и заснул под мерную болтовню рыбаков и треск поленьев в огне.

* * *

Мне снился странный сон, будто я снова в своем подводном куполе архимага, изучаю древний фолиант о водных духах, а буквы на страницах превращаются в воду и стекают вниз…

«Данила!»

Голос Капли ворвался в сон как ледяной поток.

«Данила! Проснись! Мужики кричат!»

Я открыл глаза. В палатке было серо. Тот особый предрассветный серый цвет, когда очертания видны, но красок мир ещё не обрёл. Брезент палатки слегка провис от влаги, капли росы собрались в складках.

За стенками звучали крики. Не просто громкие голоса, в них слышался животный ужас.

— Проспали! — услышал я голос Степана, сорванный и хриплый. — Горе какое! Сейчас беда случится!

— Тимоха, сука! Что ты наделал! — это Гришка, но теперь по голосу это был не весёлый балагур с флягой, а обезумевший от страха человек.

Я выбрался из спального мешка не спеша, уже догадываясь, что произошло. Холодный воздух ударил по распаренному телу. Продавец не соврал, мешок был очень тёплым. Босые ноги коснулись песка, тот был не просто влажный, а мокрый насквозь, холодный как лёд.

Я вылез из палатки и замер.

Мир исчез.

Всё вокруг заволокло густым молочным туманом. Таким плотным, что собственную вытянутую руку я едва различал. Видимость была метров десять, не больше, а дальше белая непроницаемая стена. Туман висел неподвижно. Не клубился, не двигался, словно театральный занавес, отделяющий сцену от зрительного зала. И пах он странно, не просто влагой, а чем-то болотным, затхлым, как воздух в давно закрытом погребе.

Я сделал несколько шагов к костру, ноги вязли в песке. Он стал каким-то илистым, липким, чавкал при каждом шаге.

У потухшего костра разворачивалась странная и жуткая сцена. Тимоха лежал на боку у самых углей, они ещё слабо тлели, давая призрачный красноватый отсвет.

Парень свернулся калачиком, подтянув колени к груди, как спят дети. Лицо спокойное, безмятежное, на губах блуждала лёгкая улыбка. Рядом валялся опрокинутый чайник.

Степан стоял над ним на коленях. Тряс парня за плечи с такой силой, что голова Тимохи моталась как у тряпичной куклы:

— Проснись! Проснись, окаянный! Что ж ты наделал, что наделал!

В голосе старика слышался ужас. Он бил Тимоху по щекам, не сильно, но хлестко. Звук пощёчин глухо разносился в тумане. Но парень не просыпался. Дышал ровно, даже похрапывал слегка, но никакая сила не могла открыть его глаза.

В нескольких метрах Гришка пытался столкнуть лодку в воду. Его лицо было белым как полотно, только красные пятна на скулах выступили от напряжения. Руки тряслись так сильно, что он не мог нормально ухватиться за борт лодки:

— Не могу! Руки не слушаются!

Рыбак толкал лодку плечом, упирался всем телом, ноги скользили в мокром песке, оставляя глубокие борозды. Но тяжёлая просмоленная лодка будто приросла к берегу, может, сдвигалась на сантиметр, но песок тут же засасывал её обратно.

Кузьма метался вдоль берега, пытаясь собрать снасти. Но паника сделала его неуклюжим, всё ронял и запутывал. Начав распутывать локтем опрокинул корзину с ночным уловом. Рыба вывалилась на песок. Окуни, плотва, пара щук. Некоторые ещё живые, забились, хлопая хвостами по мокрому песку.

А Михей… Михей стоял спиной к костру, лицом к воде. Вернее, к той белой стене тумана, за которой пряталась вода. Абсолютно неподвижно, даже не покачивался, не переминался с ноги на ногу. Руки висели вдоль тела как плети, пальцы странно растопырены. По его лицу разлился не страх, скорее принятие неизбежного.

— Она идёт, — сказал он тихо, но в утренней тишине голос прозвучал как гром. — Я же говорил. Пелагея пришла за нами.

И в этот момент из тумана раздалось пение.

Глава 7

— Я же говорил. Пелагея пришла за нами, — негромко, но удивительно отчетливо проговорил Михей.

И в этот момент, будто в ответ на его слова, из тумана полилось пение.

Женский голос, чистый и высокий, завораживающий.

Но в нём слышалась бесконечная тоска. Не обычная человеческая печаль, а что-то древнее, выматывающее душу. Мелодия без слов, просто звуки, переливы, которые проникали прямо в сердце, заставляя его сжиматься.

В ту же секунду я почувствовал попытку ментального вторжения. Не грубый напор, как у примитивных духов. Это было мягкое, вкрадчивое воздействие, как шёпот любимого человека на ухо, как материнская колыбельная, как зов дома после долгих странствий.

Оно не ломало защиту сознания, а просачивалось сквозь неё, искало щели, слабые места.

Рефлекс Архимага сработал мгновенно, без участия сознания. Я создал «Покров тишины», то самое заклинание, которое спасло меня от визга пиявок в Синей дыре. Воздух вокруг головы уплотнился, создавая невидимый купол.

Не полная изоляция, я всё ещё слышал пение, но теперь оно звучало приглушённо, словно доносилось из-за толстой стены. Ментальное воздействие разбилось о защиту, как волна о скалу.

Теперь я мог трезво оценить ситуацию.

Вот и объяснение той панике, которая охватила рыбаков. Ментальное воздействие, которое сначала не позволило им убежать, а после превратило в безвольные куклы.

Гришка оставил попытки сдвинуть лодку. Выпрямился, отряхнул руки и повернулся к воде. На его лице тоже появилась улыбка, но жуткая, неестественная, будто нарисованная.

Кузьма бросил сети, перешагнул через них едва не зацепившись ногой и медленно пошел вперед.

Михей не двигался, но теперь я видел, он сопротивлялся. Жилы на шее вздулись, пальцы судорожно сжимались и разжимались. Он пытался не идти,