Рыжий: спасти СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович

У меня ещё не было своего уголка, аудитории, которая была бы закреплена за мной. Почти каждая аудитория здесь имела ещё и свою подсобку, где можно было бы закрыться, хоть самовар поставить да попить чай с баранками. И сейчас я бы воспользовался подсобным помещением, чтобы перекусить. Есть хотелось неимоверно. Предполагаю, что многие преподаватели и мастера производственного обучения именно таким образом и проводят свой досуг во время рабочего дня, а то и во время уроков.

— Вот вы где! — выкрикнула Марьям Ашотовна, увидев меня на третьем этаже учебного корпуса. — В мой кабинет проследуйте!

Я спокойно пошёл на второй этаж, где среди учебных аудиторий размещался и кабинет завуча.

— Вы назначаетесь куратором одной из групп станочников широкого профиля. Это группа первого года набора. Вам надлежит лично принимать дела в приёмной комиссии. Вот и начните заниматься тем, что вы предложили в кабинете директора, со своей группой. Мастера к группе прикрепим позже, — завуч посмотрела на меня взглядом волчицы. — Такой симпатичный парень, а ведёте себя… Нельзя так в коллективе.

При этом она ткнула в меня какой-то стопкой бумаги.

— Я хочу и буду работать. Я не просиживать штаны сюда пришёл. Да и как тут не работать, когда такие женщины у власти, — сказал я, взял у неё из рук десяток листов, исписанных от руки, и вышел в коридор.

Марьям Ашотовна, которую за глаза, а порой и открыто, называли Мариной, передала мне должностную инструкцию. Я должен был преподавать в ПТУ историю и экономику марксизма-ленинизма. Что ж, предметы вполне мне известные, может, только немножечко стоит ещё позаниматься изучением плановой экономики. В прошлой жизни я всё-таки имел незаконченное второе экономическое образование.

В девяностые годы, сразу после развала Советского Союза, у многих очень остро стоял вопрос о том, что делать дальше — и я тут был не исключение. Следователи ОБХСС очень скоро были поставлены в весьма жёсткие условия. Казалось, что в тот момент, когда в стране совершались наиболее подлые и циничные экономические преступления, когда всякие рыжие и танцующие пьяными в Германии врали и начинали расхищать наследие Советского Союза, экономических преступлений и вовсе не было.

Так, во всяком случае, выходило из распоряжений сверху.

Так что мне было предложено быть простым следователем. Между тем старшие коллеги по цеху, неплохо зная внутреннюю кухню цеховиков и различные схемы расхищения социалистической собственности, уходили в бизнес. Используя связи тех, от кого на закате советской империи брали взятки, устраивались товарищи, становящиеся господами, хорошо, сытно.

Звали туда и меня — успели оценить мою работоспособность и желали прикормить знающего специалиста. Ну, а я, искренне считая, что без образования соваться в бизнес можно только, если быть высоким начальником, при этом ничего не делать, пошёл учиться. Три года отучился на экономическом факультете одного частного ВУЗа, а потом ушёл оттуда. Преподаватели, перешедшие институту по наследству от советской системы образования, только-только начали разбираться, в чём смысл капиталистической экономики, тщательно выискивая всё то, за что можно было ругать экономику плановую.

В бизнес я так и не пошёл — даже в девяностые годы нашлись те люди, которые хотели хоть как-то бороться со многими экономическими преступлениями. Так что я стал востребованным, пусть и за всё ту же мизерную зарплату. Потому-то преподавать теперь я смогу, хватит знаний. Вот в институте было бы намного сложнее — там всё же иные требования.

— Пойдем, поговорим! — когда я уже собирался уезжать домой, меня окликнул Жека.

— Есть о чём? — спросил я, не особо желая в конце рабочего дня устраивать разборки.

— Пошли в спортивный зал! — не унимался физрук.

Да, я узнал, что ухажёр Насти преподавал в училище физическую культуру. Правда, как по мне, так он особо на спортсмена не походил. Да и закончил он техникум по профилю училища — но отрабатывал распределение физруком. Евгений уже куда-то переводился, закончив свою отработку. А впрочем, и мне Ткач спокойно предлагал дать открепление от отработки. Правда, это предполагало, что я должен был пройти повторное распределение.

— Ты предлагаешь драться? — спокойно спросил я, когда мы пришли в спортивный зал, находящийся на втором этаже, над столовой.

— Отстань от Насти, рыжий. Она моя! Я ее обхаживал полгода — и, когда уже все на мази, появляешься ты, — сказал Жека.

— Значит, так… Чья Настя — решит она и тот, кто будет претендовать на ее руку. А ты просто испаришься. Сколько тебе осталось отрабатывать? Месяц, потом в отпуск — и всё? — я жестко и холодно посмотрел прямо в глаза мажору.

— На! — попытался он меня ударить.

Все же кулак ревнивого Отелло черканул по моей щеке. Я сделал шаг назад, разрывая дистанцию, и после, едва Жека рванул на меня, ударил прямой ногой ему в живот. Тут и бить не нужно было, мужик сам налетел на удар.

Жека скрючился.

— Ты меня должен услышать, если только не хочешь сократить себе жизнь, — сказал я, пнул ревнивца по ребрам и пошел прочь.

Встреча закончилась быстро, но осмотреться я успел. Нужно будет обязательно перепроверить материально-техническую базу спортивного зала. Вроде бы, матов тут достаточно, чтобы соорудить подобие татами. Крючки есть, чтобы груши подцепить, правда, канат нужен будет — и груши сильно раскачиваться станут, но не до жиру. А так я даже две штанги увидел с блинами, гири… Что-то должно быть обязательно и в подсобке. Так что организовать секцию по дзюдо можно. Хотя я бы предпочел карате, но это нельзя, пока нельзя.

Завтра последний рабочий день трудовой недели, многое нужно успеть, ну а выходной я хотел провести так, как и должно — отдохнуть. И хорошо бы с Таней. Странное это ощущение… А ведь мне хочется с ней увидеться. Романов я не планировал, но… Гормоны молодого и здорового тела умеют бороться со зрелым сознанием и разумом? Да и Танюша неплохая же, даром что светленькая, а я всегда предпочитал темненьких. Ну да сам хорош — рыжий. Да Тане за то, что рыжего не сторонится, еще молоко за вредность давать должны.

— А вот и он! — выкрикнул отец, когда я вошел в квартиру. — Что, подлец, подставил своего брата? Как не родной! Так и мне ты не родной тогда!

— Аркаша, ну как так можно? — уже рыдала мать.

— Что происходит? И да, я рад, что вы вернулись, — опешил я.

Приехали родные с «югов» — и вместо приветствия сходу затевают скандал. Неожиданно. В таких случаях человек всегда начинает вспоминать, где и когда он сделал что-то плохое, за что его ругают. Я знал точно, что ничего особого, что могло бы взбесить отца, я не сотворил. Ну не из-за еды же (всё-таки мы тут вдвоем столовались) он так взбеленился!

— Отец, прежде чем кричать на меня и доводить до слез маму, объяснись! — потребовал я.

— Я? Это ты должен объясниться, куда влез и чем занимаешься, что тебя сорвиморды дожидаются у парадной! — выкрикнул отец. — И этот твой синяк! Сам вляпался, так не смей никого приплетать!

В голове пазл сложился, но вот рассказывать о своих догадках… А почему бы и нет.

— С меня требовали, чтобы я договорился с тобой, отец, о норковой шубе, чтобы ее после обменять на джинсы и еще какие-то шмотки. Я отказался, — сказал я, раздеваясь.

— Так и надо было меняться! Но брата подставлять… Мое терпение лопнуло, — зарычал, словно зверь, Аркадий Борисович.

— Никого я не подставлял. И прекрати со мной говорить в таком тоне! — резко сказал я.

Из комнаты вышел мой младший брат.

— Они спросили, Чубайсов ли я. Я ответил, что, да. И тогда бить стали. А потом еще три пары джинсов забрали, вельветовый пиджак и футболок восемь штук, — жаловался Артем.

— Правильно, что дали. Начал фарцевать? — уже я выкрикнул на брата.

— Сам ли давно стал правильным? — вызверился на меня и брательник, ставший смелым в присутствии отца.

Мы нечасто пересекались с Артемом. Он укатил в стройотряд и вернулся только перед самым отъездом родителей на Юг. Они его и взяли с собой. И вот к нему, я, посторонний человек для этой семьи, не испытывал ни малейшей привязанности. Более того, Артем, как младший, вел себя высокомерно и прикрывался авторитетом отца, слушаясь его во всем. Во всем, но как фарцовка может быть ровней людей, таких как мой отец, преданный Родине? И ведь не осуждает он своего младшего сына.