Нерушимый-10 - Денис Ратманов

бегите! Получится ударить — бейте! — напутствовал Саныч.

От злости разгорелся огонь за грудиной. Я повернул голову, нашел взглядом Микроба, кивнул ему. Федор понял без слов: включаемся. Я подошел к Антону, протянул сжатый кулак — наш нападающий по нему ударил. Присоединился Микроб, затем подтянулись остальные. Я сказал:

— Это, парни, не чемпионат СССР. Не хочется говорить «привыкайте», но… Но. Нужно учиться противодействовать подобному. Как — хрен его знает. Я костьми лягу, но не позволю забить в наши ворота.

— И я! — поддакнул Микроб. — Мы не просто не пропустим, мы им забьем! Да, мужики?

— Не любят нас здесь, — констатировал Лабич. — Правду писали, что англичане всех считают людьми второго сорта.

— Ну, англичане как бы и ни при чем, длинный глист этот — поляк, — остудил его пыл я. — И если посмотрите на трибуны, то увидите там англичан, то есть шотландцев, которые за нас болеют. Тренер «рейнджей» вообще австриец. А теперь главный утак устранен мощным ударом в голову…

— Да я несильно его ударил! — воскликнул Антон.

— … остальные играют более-менее чисто, — закончил мысль я.

— Типа тренер не знает, — проворчал Ведьмак. — Он их и науськивал.

— Шененс-с, — прошипел Сэм.

— Кстати, возможно, — кивнул я, вспоминая настрой соперников, обратился к Димидко: — Скажите операторам, что ли, чтобы делали акцент на спорных эпизодах, которые потом можно разобрать в ФИФА.

— Встанут ли они на нашу сторону? — засомневался Лабич.

— Хрена с два, — проворчал вернувшийся с поля Синяк. — Только если совсем явно кто-то нарушит и закончится членовредительством. Всегда так было.

— Но попытаться мы обязаны… хотя товарняк же. Обидно, но хоть дисквал на несколько игр Антону не грозит.

Рябов протопал к раковине и принялся демонстративно умываться. Наверное, местные газеты напишут, что дикие варвары избили бедного Яна, одичали совсем на своем севере с медведями, нельзя нас к нормальным людям выпускать.

— Давайте, парни, — вздохнул Димидко. — Выкатываем «автобус», иначе никак. Саня?

— Готов, — кивнул я, мысленно разжигая огонь за грудиной и вспоминая, что раньше только сильные эмоции могли его пробудить, а теперь он подчиняется силе мысли, и эмоции могут сыграть против меня — как накроет, потеряю связь с реальностью и начну пропускать один за другим.

Так что — вдохнуть, выдохнуть, и в бой с ясной головой и чистым сердцем.

На раму я направлялся, ощущая растекающийся по телу жар. Вой и свист болельщиков отошли на второй план, не трогало и то, что бело-зеленые тоже на нас свистели и сыпали проклятьями.

Лучше бы судьи были продажными! Доказывай теперь, что мы — не дикари.

Небо затянуло серой пеленой, сверху стала плавно опускаться водяная взвесь.

Орудия — к бою! Хочу быть лучшим в мире вратарем! Каким откатом меня накроет завтра, я старался не думать. Если совсем расплющит, просто не выйду в народ, лететь-то нам аж в пятницу утром.

Сто лет не использовал свой козырь! Да плюсом — мое боевое состояние. Теперь и муха в ворота не пролетит. Бывают, конечно, мячи, которые не возьмет и лучший в мире вратарь… Но сегодня таких не будет! Сдохну, но не допущу этого.

Только бы хитрым шотландцам не пришло в голову проверить нас на предмет наличия дара после игры — у них энцефалограф взорвется от моих показателей!

Беснуются футбольные фанаты. В душе горит пламя праведного гневе.

Зрение обострилось, я замечал мельчайшие детали, улавливал звуки, которые должны бы потеряться в реве толпы.

Подлого Радзинского удалили с поля. На его место вышел смуглый араб. Я покосился на их тренера: он не скрывал улыбку. Доволен гад! Ну ничего. Последним ты точно смеяться не будешь, ничего у вас не получится.

Рябов, конечно, неправ. Но почему так редко обращают внимание на провокации?

Очень хотелось не просто удержать счет, а выиграть в меньшинстве — пусть знают наших! Пусть боятся северных варваров!

Прозвучал свисток, и началось!

Глава 9

Плюшевые мишки

Как нас придавили! Вот это и называется прессинг. Какое там — выбежать… Тут просто мяч в своих ногах сохранить не удается. Ни обводка не идет, ни пас — все перехватывают, ну так их на одного больше, ясное дело!

Рев трибун превратился в отдаленный гул, я сосредоточился на игре, я был — игрой.

Удар! Отбил кулаками. Удар! Перевел на угловой.

С углового — и сразу на голову, и снова удар. Разум я отключил, сейчас тело лучше знало, что делать. Я прыгнул в очередной раз, взял мяч и упал, прикрывая его. Минута на вставание — а это тоже время, чтобы передохнуть. Микроб метался по полю, но на нем висели двое, а иногда и трое, а слишком уж раскрываться он не спешил, ну и правильно делал.

Я с руки запулил мяч подальше, да не своему, а просто за боковую. Пусть защитник еще полминуты туда добирается, чтобы вбросить, а мы отдышимся чуть-чуть.

— Федор! — крикнул я подбежавшему Микробу, красному, с волосами, прилипшими к мокрому лбу. — Не геройствуй, угомонись и жди момент.

Микроб кивнул и приготовился. Когда пошла волна атаки, он торчал у ворот, путался под ногами, отбирал мяч и бил подальше, чтобы погонять противника. Федор не бегал — летал, его игра напоминала танец профи на сельской дискотеке. Он так задолбал нападающих, что теперь они старались прорываться с правого фланга, а там Бурак, тоже не пальцем деланый.

Очередная атака на наши ворота.

— Мне! — крикнул я защам. — Возьму! Скорости не бояться!

Круминьш выбил мяч мне, в это время почти все «рейнджеры» были на нашей половине поля, и я с ноги сделал подачу — разогнавшемуся Сэму. Будь я в обычном состоянии, мог бы промахнуться, а так Сэм принял на грудь и понесся дальше, как шар для боулинга, разбрасывающий кегли. Защитники падали, имитировали травмы, но судья не свистел.

Димидко грыз ногти, хватался за голову, потому что вторая желтая карточка Бекханову — удаление!

Давай, Сэм! Забей!

Димидко рванул за мячом, развивая крейсерскую скорость и мотивируя Сэма, который, как бык на красной тряпке, сосредоточился на воротах. Ему в ноги бросились сразу двое, падая, повалили его и упали сами. Мяч укатился за бровку.

Своего «рейнджеры» добились, восстановили преимущество, а Димидко, чтобы не рисковать, заменил Сэма на более сильного и свежего Ведьмака.

К пятнадцатой минуте