Вадим Крабов - Колдун. Из России с любовью

Ознакомительный фрагмент

Сотовый Вереса оказался у Толяна. Я удалил себя из книжки, стер исходящий ко мне и входящий от меня вызовы. Протер от отпечатков, вложил «трубу» в его руку и сунул ему же в карман. Занялся Мокрым.

Он всей задницей провалился в очко и продолжал держать в руках укороченный «калаш» с откинутым прикладом (такие еще в милиции используют, маркой никогда не интересовался). Прицельно бил, гад. Далеко Мокрого не поволок, прислонил на улице к двери туалета. Воняло терпимо.

«Фиона, ты, случайно, не научилась память читать, как Лиона умела?»

«Во-первых, не сама Лиона, а Богиня с неизвестным именем, которая решила спрятаться в ее душе, да в плен попала. Во время вашей общей схватки с Вартарааром, как ты уже знаешь, Богиня освободилась, забрав с собой и нашу графиню. Человеческая душа – потемки, даже для богов, возможно всякое. Во-вторых, я-то научилась снимать недавние воспоминания, но опять-таки через интерфейс – тебя. Слияния случиться не должно, но боюсь рисковать».

«Ты мне зубы не заговаривай; сможешь посмотреть его недавнюю память?»

«Да. Но ты можешь сойти с ума. А можешь и не сойти. Рискнем?» – усмехнулась стихия.

«Ну уж нет! – я содрогнулся. – Ладно, так допрошу, по старинке. Синя, приводи его в чувство».

«Не торопись, торопыга, – снова усмехнулась Фиона, – помнишь, как Лиона внушением работала? Я так же умею. Устраивает?» – Она говорила быстро, но и такая скорость всем «девочкам» давалось тяжело: им приходилось сильно замедляться для общения со мной вне астрала.

«Спрашиваешь! Буди, Синя». – Меня это более чем устраивало!

Мокрого окутала синяя сеть, и как только он очнулся, а глаза обрели осмысленность, к нему протянулась тонкая фиолетовая нить. Взгляд мгновенно стал преданным.

– Рассказывай все, что случилось после нашей первой встречи, – скомандовал я, и Мокрый, в миру Макрицкий Виталий Александрович, с радостью запел соловьем.

Студеная водная крошка ударила в лицо. Пошел холодный, практически осенний дождь. Я не обратил на него внимания.

Краткое изложение рассказа Мокрого.

После избиения очухались они быстро. Верес убедил воющего Толяна позвонить отцу. Седой примчался с телохранителями и врачом из травмпункта. При нем не ругался. Загрузили всех в джипы охраны и увезли к Седому домой. С заездом в больницу, где всех еще раз внимательно осмотрели и Толику загипсовали руку. Врач убедил Седого, что ничего страшного нет, класть в больницу никого не нужно, кроме Анатолия, но тогда взбрыкнул Толян. Прилюдно наорал на отца, и тот махнул рукой. Зато дома оторвался отец. Как он вопил! Аж слюной брызгал. Самое мягкое слово было «козлы», сына иначе чем придурком не называл. Зинку с хахалем трогать запретил: мол, сам выяснит, кто таков, и накажет по-своему. Уж больно ловким оказался и по описанию мутным. Опасался, что как бы это не ему, Седому, предупреждение. Потом всех развезли по домам. Толян, который напросился пацанов проводить, в машине шепнул Мокрому, чтобы тот с утра потерся возле Зинкиного дома. Напомнил, что она у отца живет. Ее отец в городе личность известная, одно время главным инженером на фабрике работал.

За два года службы опером следить Мокрый научился. Засек товарища неподалеку от дома Зины, заинтересовался, прогулялся за ним, срисовал нашу с Вересом встречу, доложил Толяну. В итоге Александру Сергеевичу устроили допрос с пристрастием.

План Толяна был прост: заманить, захватить и поднести отцу на блюдечке, предварительно «конкретно опустив». Буду брыкаться – завалить. Все возражения отвергал и пригрозил, что сам грохнет Мокрого и Бандероса, не посмотрит, что с юности дружили. А он может, ему отец все равно ничего не сделает, а сам Седой за ослушание не обязательно смертью наказывал – чаще деньгами; тем более Толян обещал все взять на себя. Ну не мог он простить унижения, никак не мог!

А я же чувствовал, что в вызове на «тренировку» не все чисто… но отмел сомнения. Единственному потенциальному магу хотелось верить.

«Ты его заранее простил, добренький ты наш», – прокомментировала Синя.

Я оставил это высказывание без ответа.

– Значит, так: Виталик, это твоя дача?

– Родителей, – ответил он не моргнув глазом.

– Слушай меня внимательно. Вы приехали пострелять в лесу по бутылочкам. Здесь вы с Бандеросом неожиданно повздорили и ты… ты боксер? По тебе сразу видно, молодец. Так вот, в пылу ссоры ты его завалил. Он начал подниматься, но ты со злости пинаешь его и случайно попадаешь в горло. Увидел, что друг умирает, и у тебя в мозгах помутилось. Так ведь было?

– Да… – Его взор помутнел. Фиолетовая ниточка, входившая в его ауру, стала плотнее и толще, напомнив мне прочный, надежный якорный трос, способный удержать океанский лайнер, не то что какого-то Мокрого.

– Я рад, что у тебя хорошая память. Потом к тебе подбегает Толян, и ты локтем, случайно, попадаешь ему под челюсть, он падает. Тебе кажется, что вокруг враги, ты прячешься в сортир и начинаешь от них отстреливаться. Не со зла, от страха. Потом вспоминаешь себя и обалдеваешь от содеянного. Плачешь и вызываешь «скорую». «Скорую» вызовешь через полчаса после моего ухода. Все понял? Повтори.

Он повторил слово в слово.

– Обо мне забудь. Пойдем, поможешь.

Мы подняли Бандероса и переложили тело ближе к Толяну. Так, Верес его бьет… падает, второй подбегает… а, сойдет. Не должно быть все гладко. Вон и Толян стрелял, а Мокрый об этом не скажет, потому как больной человек.

В конце, перед тем как я посчитал, что столь гостеприимное место пора покидать, Фиона стерла память Вереса за последние трое суток. Стирать – не смотреть, это то же самое, что «ломать – не строить»: похожую операцию она и в Эгноре проводила. Процедура растянулась на целый час. Я промок насквозь, хоть выжимай, но оно того стоило. Не наболтает лишнего. Вдобавок за это время дождь смыл почти все следы, а примятую травку в нужных местах я поднял, потратив последние крохи маны.

«Фиона, а Мокрый не очухается? В смысле, не вспомнит?»

«Конечно, очухается, но не скоро, не раньше месяца», – заверила она самым убедительным тоном. У меня гора с плеч свалилась. За это время меня и след простынет.

К остановке направился в обход, через лес. Мало ли что. Надеюсь, опрашивать пассажиров автобуса не станут.

«У меня же свидание с психологом!» – вспомнил я в автобусе, уже на полпути к городу. Я, кстати, был не один такой мокрый – внезапный ливень многих застал врасплох.

«Должен успеть, до него целых два часа. О, вот и «скорая», и милиция. Сияют, мигают, гудят, аж сердце радуется. Интересно, о чем подумают, когда увидят почти остывшие трупы? Хм, что-то они не поспешили. Мокрый, я уверен, позвонил ровно через полчаса после моего ухода. А тебе, Верес, новой жизни. Надеюсь на тебя. Прошептал же ты мне: «Беги…»

Глава 8

С Зиной мы встретились на пороге диспансера. Она была в куртке и под зонтом, я в старых Серегиных одеждах и отцовской кожанке. Она единственная подошла мне по размеру, в остальных вещах я просто тонул.

– Ты почему телеф… Ты чего так вырядился?! – с ходу заругалась Зина, забыв о выключенном сотовом. – Мы же на прием! Ну вот, зря на час раньше отпросилась, поехали домой.

– Под дождь попал. А что тебя не устраивает?

– Все! Как ты не понимаешь?! Ты как чучело выглядишь! Мне стыдно с тобой людям на глаза показаться и уж тем более врачу! Ты зонт не мог найти? Где ты вообще гулял в такую погоду?

– В лесу. А не нравится – оставайся здесь, я один схожу. – Я всерьез обиделся.

Вот это наезды! Как из больницы в этих шмотках выводила – нормально, а «в люди» – видите ли, нет. Она мне кто, жена? А ведет себя соответствующе. Буйная фантазия у девушки.

Решительно, не обращая на Зину ровно никакого внимания, зашел в здание.

Зина догнала меня перед кабинетом с надписью: «Медицинский психолог Аверкиева А. А.»

– Прости меня, Егор, не знаю, что на меня нашло. И совсем ты не чучело! – извинилась, смущенно хлопая глазами. Выглядела как само воплощенное сожаление. – Все чистенько и выглажено. Сам гладил? – восхитилась, не скрывая явной лести.

– Сосед, – буркнул, и обида прошла. – Ладно, давай заходить, что ли.

Стройная молодая женщина в белом халате поднялась из-за стола и шагнула к нам.

– Здравствуйте, а я давно вас жду. Вы – Егор? – проворковала она.

Психолог была в возрасте между девушкой и женщиной, ни за что не угадаешь. Примерно под тридцать, но с какой стороны – большой вопрос. Она была заботливо ухоженной и стильной, в ней гармонировало все. Начиная от тщательно обесцвеченных волос без темных корней, кончая бижутерией и педикюром в тон. Про педикюр я соврал, его не было видно в туфлях-лодочках на среднем каблучке, но за истинность предположения готовь биться на дуэли. Туфли, разумеется, гармонировали с колготами и юбкой, в меру короткой, красиво просвечивающейся сквозь тонкий халат, который был не абы какой, а атласный, пошитый по оригинальным лекалам. Возможно, какого-нибудь известного кутюрье, но за это не поручусь.

Конец ознакомительного фрагмента