Граничный Орден. Стрела или Молот - Наталья Викторовна Бутырская

Карницкий вдруг пожалел несчастного, что нынче сидел в жарнике. Четыре дня без еды, с тухлой водой или вовсе без нее, взаперти со своими нечистотами… Не позавидуешь ему.

— Как поняли, что чужак?

— Дык сразу видать! Вышел из болота, девок напугал, побежал за ними, кричал бесовские слова. Ну мы его тут вилами-то придержали, загнали в жарник и заперли. Всё, как сказано было.

— Он ничего не обронил? Вещи его не трогали?

— Ничего не ронял. Всё с ним в жарнике.

— Он кого-то касался? Говорил с кем-то долго? Девок тех не тронул?

— Нет-нет. Но мы все потом в бане отсидели, одежу сожгли, а вилы прокалили.

— Сжигать не обязательно, проварить довольно было.

— Бабы напужались, не хотели варить, вот и сожгли.

Вышли на поляну, где стоял жарник — крошечная хибара с щелями меж бревен и хлипкой крышей.

— Молчит чегой-то. А то кричал всё, — растерянно промолвил старик.

Аверий вздохнул.

— А если б их двое было? Или десятеро?

— Так не было их никогда тут. И так народ злился, что впустую дом сложили.

— Ладно, можешь идти.

Старик сразу же поспешил обратно в деревню, не то гости еще чего спросят, еще какую неполадку сыщут.

— Эй там, живой еще? — крикнул Аверий.

Карницкий выпучил глаза. Не очень-то речь похожа на ту, что записана в «Уложениях о говорении и распознавании».

— Жив! Живой я! Выпустите меня уже! Я умираю с голоду! Ничего я вам не сделаю! Я не хотел пугать девочек, просто обрадовался, что людей встретил! Пожалуйста! И воды свежей, а то от этой я уже весь продристался. В смысле — живот крутит. Ну прям выкрутило уже до кишок! Эй, вы еще там?

— Да. Сначала я задам несколько вопросов, а уж потом выпущу.

— Задавайте скорей. Только выпустите отсюда!

— Ты кто таков? Откуда взялся?

— Я Женя! Женя Сомов!

Карницкий невольно хмыкнул. Какое нелепое имя! Уже по нему одному понятно, что это иномирец.

— Я пришел к вам из другого мира. Я, я много всего знаю, научу всякому! Алгебре там, геометрии. Например, знаете ли вы, что такое синус? Или косинус?

Аверий неторопливо вытащил из заплечного мешка арбалет, длина которого была всего лишь с локоть, поднатужившись, оттянул толстую тетиву до крюка, наложил болт.

— Как попал сюда? Нарочно или случайно?

— Случайно! Мы в поход с ребятами пошли, место силы искать. Дошли до той скалы. Мишка всё говорил: Белый камень, Белый камень! Там, типа, энергия такая, аж до костей пробирает. Я ничего не почувствовал. Камень и камень. Уж и потрогал его, и посидел на нем, и потер, вдруг он как лампа у Алладина… Алладин — это… Ну, я потом расскажу, обхохочетесь. В общем, ничего. А потом хоп — и я в болоте каком-то. Кроссовки целиком под воду ушли, а они белые, хрен потом отстираешь. Я парней кричу, а они…

— Ты один сюда попал? Рядом больше никого не было?

— Один. Я их звал, но никого не видел. Уже потом девочек в старинных платьях встретил, побежал за ними. Я ведь два дня ходил, людей искал. А они меня вилами! А ведь я колдун! У меня такая штука есть, которая души отбирает. Хочешь покажу? Или вообще подарю. У меня много всего есть! Богатым станешь! Только выпусти меня, а?

— Сейчас я открою дверь. Стой на месте, пока не разрешу выходить. Понял меня?

— Понял! Наконец-то! Хоть кто-то умный нашелся.

Аверий кивнул напарнику, тот снял сумку, вынул оттуда перчатки, натянул, подошел к жарнику, медленно поднял засов и тут же отпрыгнул назад.

— Толкай дверь! И стой на месте!

— Да понял я!

Дверь открылась не сразу, видно, ослабевшему чужаку не хватало сил. Но он справился, и Карницкий увидел паренька в перепачканной одежде, белобрысого, совсем юного, ему едва ли исполнилось четырнадцать. Он держал перед собой какую-то дощечку или плоскую коробочку.

— О, блин, я думал, уже сдохну тут. Вот, смотри, я тебя щелкнул! Специально выключенным держал телефон, чтоб не сел. Видишь? Тут ты… А чего ты на меня наставил? Не, я без оружия.

Совсем не страшно щелкнул арбалет. Болт пробил мальчишке грудь, того отбросило назад Карницкий бросился к двери, снова захлопнул ее на засов.

— Поджигай, — кивнул Аверий. — Дождя не было, загорится быстро.

Младший вытащил из сумки дорогие спички, поспешно запалил одну, положил к дому, но та погасла. Он запалил вторую, стараясь не думать о том, что сейчас случилось, о перепуганном взгляде мальчишки, который не ждал смерти, о его нелепых и во многом непонятных словах. Вторая тоже погасла. Аверий поморщился: каждая спичка стоила немалых денег.

— Да не торопись. Не уйдет уже. Сначала хворост собери, а уж потом суй его к жарнику.

— Разумеется, я сейчас…

Карницкий быстро набрал сухих веток, запалил третью спичку, поджег хворост и подоткнул его к стенам дома. Огонь сначала неуверенно лизал толстые рассохшиеся бревна, потом распробовал их на вкус и впился покрепче. За потрескиванием Карницкому чудились стоны и мольбы мальчишки, но ведь он уже мертв. Наверняка, мертв. Ведь не мог же он выжить после арбалетного болта?

Его первый попаданец. Совсем не страшный, не хитроумный и не обладающий какими-либо силами. Просто мальчик, случайно залетевший в чужой для него мир.

Нет, Карницкий учил «Классификацию попаданцев», знал, что бывают и такие, которые переходят в своем теле, без оружия, без навыков, без подготовки. Знал, что они, чаще всего, безвредны и беспомощны, этому повезло хотя бы, что понимал местную речь, а ведь бывают и безъязыкие. Но как бы то ни было, любого попаданца надо убить. Так гласит закон.

Ведь попаданцы неминуемо приносят с собой смерть.

* * *

Аверий стоял возле полыхающего жарника, пока не обвалилась крыша, кивнул своим мыслям, вскинул мешок обратно на спину и пошел к деревне. Карницкий поспешил за ним, то и дело оглядываясь на огонь.

Старик, видать, деревенский грамотей, ждал их у окраины, переминаясь с ноги на ногу.

— Так как? Чужак, да? Спалили? Будет ли лихоманка или обойдется? У меня полдеревни разбежалось. Кто в лес, кто к родне подался. Некоторые бабки и вовсе омылись да в новое обрядились, чтоб, значит, схоронили их.

Марчук оглянулся на Карницкого, сказал:

— Что стоишь без дела? Отписку пиши.

Карницкий огляделся, высмотрел щербатую колоду, на которой дрова рубили, кое-как приладился на нее задом, вытащил бумагу, переносную чернильницу и замер, думая, как бы изложить всё увиденное. А перед его глазами не железное перо и не желтоватый лист, а счастливые глаза мальчишки, едва ли успевшего понять,