Гарем на шагоходе. Том 10 - Гриша Гремлинов

не имеют права носить его фамилию. В пересчёте на человеческий возраст… Ну, мне было где-то шестнадцать.

Лекса слушала, и её сердце сжималось. Она представляла себе эту девочку-подростка, одинокую, никому не нужную, выброшенную в жестокий мир, который презирал её за сам факт её существования.

— Я выживала, как могла, — продолжала Кармилла, её голос стал жёстче. — Воровала, дралась, училась использовать то, что дала мне природа — силу, скорость, гипноз, который у полукровок слабенький, но на пьяных и дураков действует. Я была на самом дне. А потом началась Первая Межконтинентальная. И Империя, отчаянно нуждавшаяся в пушечном мясе, объявила программу адаптации для полукровок. Военная служба в обмен на гражданские права и легальный доступ к донорской крови. Для меня это был шанс. Билет из ада.

Она тяжело вздохнула, погружаясь в воспоминания ещё глубже.

— Я записалась в армию. И это были лучшие и худшие годы в моей жизни. Там было просто. Есть враг, есть приказ. Альпов не любили, сторонились, но не лезли. Побаивались. И никто не смотрел на цвет твоей кожи. Важно было только, насколько хорошо ты умеешь убивать. И я умела. О, поверь, я была в этом чертовски хороша. Я дослужилась до сержанта штурмового отряда. Я чувствовала себя… нужной. Впервые в жизни. Потом меня допустили до обучения на пилота Цверга, а в этом деле я оказалась ещё лучше. Через несколько лет я перешла на свой первый Волот, и вот тогда началась настоящая жизнь. И настоящая война.

— Но война закончилась, — тихо сказала Лекса. — А после вас… полукровок…

— А! — воскликнула Кармилла и хохотнула. — Наша маленькая полицейская учила историю! Отлично, ты знаешь, что было дальше. К власти пришёл новый Император, который постановил, что полукровки — это «угроза нации». Программу адаптации свернули. Всех нас, ветеранов, героев войны, снова объявили вне закона. Просто вычеркнули. Словно нас и не было.

Она горько усмехнулась.

— Вот тогда я по-настоящему обозлилась. Я нашла таких же, как я. Выброшенных на обочину, преданных системой. И я сколотила свою первую банду. «Ноктюрн». Мы были семьёй. Мы брали то, что, как нам казалось, принадлежало нам по праву. Мы были силой. Недолго. После той истории с Зубоскалом в Виттории, на вампиров началась настоящая охота. Моих ребят перебили одного за другим. Я осталась одна. Снова. Меня поймали копы, заперли в клетку. Я думала, это конец.

Она замолчала, глядя в пустоту.

— Но меня вытащили. Один старый вольник, Пеликан. Он слышал обо мне и моей почившей банде. Сказал, что таким, как я, не место в клетке. Он предложил мне место в своей команде. Так я стала… вольницей. Свободной. Насколько вообще можно быть свободной в этом мире. Ну а потом… потом со мной случился Волк.

Кармилла закончила свой рассказ и снова взяла бокал с вином.

В кают-компании повисла тишина.

Лекса смотрела на неё, и впервые видела не наглую, самовлюблённую вампиршу, а женщину, прошедшую через ад и сумевшую не сломаться. Женщину, которая всю жизнь боролась за право просто быть.

— Я… — начала Лекса и осеклась, не зная, что сказать. Все слова казались банальными и неуместными. — Мне жаль.

Кармилла посмотрела на неё, и в её алых глазах больше не было насмешки. Только бесконечная, вселенская усталость.

— Не жалей меня, Синица, — тихо сказала она. — Жалость — для слабых. А я не слабая. Я выжившая.

Она подняла свой бокал.

— За выживших, — произнесла она.

Лекса молча поднялась, подошла к бару, налила себе в стакан немного вина и вернулась в кресло.

— За выживших, — повторила она, и их посуда тихо стукнулась в ночной тишине.

Стена между ними не просто треснула. Она рухнула.

* * *

Я вернулся в свою каюту, чувствуя себя выжатым, как лимон.

Причём нацедили из меня сока для приготовления лимонада для целого полка.

Последние несколько дней были похожи на затянувшийся дурной сон, в котором смешались корпоративные интриги, семейные драмы моих боевых подруг и покушения с использованием роботов и любопытных химических веществ.

Хотелось одного — запереться, налить себе стакан чего-нибудь крепкого и отключиться часов на двенадцать.

Я рухнул в кресло, которое жалобно скрипнуло, и закрыл глаза.

Тишина. Блаженная, оглушительная, прекрасная тишина.

Никаких «кити-кити», никаких споров о том, чей сегодня черёд дежурить в моей постели, никаких лекций о статистической вероятности сдохнуть в ближайшие сутки. Только я и гул систем жизнеобеспечения избушки.

И в этот самый момент, когда я уже начал проваливаться в спасительную дремоту, в дверь позвонили.

Я застонал. Ну конечно. Покой мне только снится.

Наверняка это Сэша пришла спросить, можно ли ей завести в каюте маленького ручного кракена. Или Кармилла, которая решила, что сейчас — идеальное время сцедить из моих вен пару литров крови.

— Кого там черти носят? — прорычал я в коммуникатор, не открывая глаз.

— Волк, это я, — раздался тихий, мелодичный голос, от которого у меня по спине пробежал табун мурашек. — Можно войти?

Лия.

Я рывком выпрямился в кресле.

Сон как рукой сняло. Сердце, до этого лениво качавшее кровь, вдруг решило, что оно — отбойный молоток, и забилось с удвоенной силой.

— Входи, — мой голос прозвучал хрипло, а палец нажал кнопку на экранчике.

Дверь с тихим шипением отъехала в сторону.

На пороге стояла она. В своём простом белом халате, который она носила поверх короткого платья, с распущенными тёмно-зелёными волосами, обрамлявшими её лицо. Её кожа мягко светилась в полумраке каюты, а в больших жёлтых глазах плескалась тревога.

Она вошла, и дверь за ней закрылась, отсекая нас от остального мира.

— Я… я не помешала? — тихо спросила она.

— Нет, — я покачал головой, пытаясь привести мысли в порядок. — Не помешала. Проходи, садись.

Она опустилась на край дивана, который стоял напротив моего кресла, и сцепила пальцы на коленях. Мы молчали несколько секунд, и эта тишина была гуще и тяжелее, чем застывающая лава.

— Я пришла сказать спасибо, — наконец произнесла она, не поднимая на меня глаз. — За то, что ты… достал эту дрянь из моей головы.

Она коснулась пальцами виска, где под кожей ещё совсем недавно скрывался миниатюрный шпион.

— Я… я до сих пор не могу в это поверить, — её голос дрогнул. — Что кто-то мог сделать со мной такое. И что