Почти врач - Вязовский Алексей

– Иерсин какой-нибудь.

– Александр Йерсен, – поправил меня Морозов. – А там очень интересная история была. Йерсен этот, кстати, ученик Пастера, приехал в Гонконг, где как раз была вспышка чумы. Году в девяносто четвертом, наверное. Так вот, а параллельно с ним работал японец, Китасато Сибасабуро, – он произнес довольно заковыристую фамилию так привычно, что мне сразу стало ясно – это какой-то великий корифей.

– Не слышал, – признался я. – Вы же знаете, как студенты относятся к «композиторам».

Не знаю, откуда появилось это жаргонное название первых страниц учебников, где печатали портреты основоположников медицины, но корнями оно уходило в глубокую древность.

– Насколько я помню, его нет ни в разделе микробиологии, ни в инфекции, – сказал Игорь Александрович. – Так я к чему. Оба ученых пытались выявить возбудитель. Сами понимаете, открытие не рядовое. Вроде как японец имел фору – он приехал раньше, материал набрал солидный. А вот на финише не повезло. Его публикацию не приняли во внимание, сочли небрежно оформленной. А сообщение Йерсена, которое появилось на несколько дней позже, было более обстоятельным. Бактерию поначалу назвали бациллой Китасато – Йерсена, а потом и вовсе вычеркнули неевропейскую фамилию. Вот так иногда случается. В науке справедливости так же мало, как и в остальной жизни, – грустно улыбнулся профессор. – Кстати, в девятьсот первом Китасато опять забыли. Они с Берингом номинировались на Нобелевку за работы по созданию сывороток. Одному дали премию, а про второго запамятовали.

Ну это в прошлый раз было. А сейчас я шел по дорожке во дворе института и наслаждался солнышком и хорошей погодой. Может человек просто прогуливаться и ни о чем не думать? Даже вон там сейчас сяду на лавочку и помедитирую минут надцать. Или сколько получится. Какое же счастье, что в это время нет сотовой связи! Возможность жить не торопясь – она дорогого стоит! Вот как же здорово было в девятнадцатом веке! Пока нарочный записочку принесет, пока ответ напишут – и день прошел.

– Молодой человек, вы не могли бы помочь? – какой-то очень знакомый голос вырвал меня назад, в окружающую действительность.

– Извините? – я посмотрел направо, налево – но не увидел никого.

– Сюда, пожалуйста.

Ага, справа, за кустами. Я продрался в щелочку между зарослями. На лавочке, точно такой же, как и та, на которую я и сам собирался только что опустить свой тыл, сидели двое мужчин, как бы так политкорректно выразиться, очень хорошо упитанных. Оба в просторных рубахах, легкомысленных льняных брюках и солнцезащитных очках. Разве что один жгучий брюнет с густыми бакенбардами, а у второго, шатена, в волосах уже седины немного подмешано. Ага, а у брюнета костыль рядом.

– Слушаю вас, – я уставился на мужичков.

Наверняка из отделения лечебного голодания. Есть тут такое, с помощью клизм из минералки и заливания той же водички сверху пытаются снизить массу тела таким вот оверсайзнутым людям.

– У меня книжка записная упала, – виновато разводя в стороны руки, сказал седоватый. – А мы с Яном Яновичем, увы, не в состоянии ее поднять. Зеркальная болезнь, чтоб ее.

– Четвертой стадии? – ляпнул я на автомате и только потом подумал, что могу оскорбить их, и говорящего, и молчащего. Но где я слышал этот голос?

– У нее еще и стадии есть? – улыбнулся хозяин книжечки. – Это как?

– Извините, это немного пошлая классификация, – предупредил я.

– Ну, гимназисток здесь нет, – подал голос брюнет. – Рассказывайте уже.

– Первая стадия – не видно, когда висит. Вторая – когда стоит. Третья – не видно, когда делают минет. Ну, и четвертая – не видно, кто делает.

– Николай Николаевич, надо срочно проверить, какая у нас с тобой стадия, – засмеялся брюнет. – Я теперь спокойно уснуть не смогу! Срочно вызовем в палату ту докторицу молодую, скажем, в целях диагностики!

Глядя на гогочущих мужчин, я вдруг понял, кому только что скормил пошлейший анекдот. Да это же Озеров! Охренеть! И не встать. А друг его, он же тоже комментатор. Они вдвоем долго вели репортажи. Как же его? Блин, что он штангист – помню, а фамилия из головы вылетела. «Репортаж вели Николай Озеров и Ян…» Всё, надо пить пирацетам срочно. Что-то похожее на заклинание волшебника из фильма про Снежную королеву. «Крибле, крабле, бумс!» Снорре! Точно! Нет, Спарре!

Блокнотик я всё же поднял и подал хозяину. Жаль, что нет сотовых телефонов. Сейчас бы такое селфи получилось… Хотя… не всё потеряно! У Морозова точно есть чем! На книжной полке лежит, «Зенит» вроде.

– Извините за наглость, – начал я, и комментаторы посмотрели на меня в ожидании просьбы. – Вы же еще здесь будете некоторое время? В смысле на лавочке, не в институте.

– А куда нам спешить? Обеда всё равно не предвидится, – улыбаясь, ответил Озеров.

– Разрешите с вами сфотографироваться? Я быстро – за аппаратом только сбегаю.

Глава 8

Вот кого не ожидал видеть у себя дома, так это профессора Шишкина. Вроде не то что адрес, номер телефона ему не давал. А тут звонок – и на тебе, Николай Евгеньевич. И вид у него какой-то… неприветливый, что ли?

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, – распахнул я дверь пошире и освободил проход.

Он молча прошел, остановился у вешалки, поставил на пол портфель, повесил шляпу. Разуться даже не пытался. Может, у него носки несвежие? Или ему пофиг на чистоту у меня дома? Хотя на полу ковров нет, не очень страшно.

– Сюда, – я приглашающе махнул рукой в сторону своей гостиной. – Извините, гостей не ждал, легкий бардак.

Всё ещё безмолвный, Шишкин прошел и сел в кресло. Никакого бардака у меня на самом деле не наблюдалось, это я так, время потянуть. Потому что причину появления у себя дома папы моей подруги я угадать не мог. Подождем, пока созреет визитер. Уж он точно знает, что ему надо. Не на чай же он пришел? Хотя это лишним не будет, наверное.

– Выпьете что-нибудь? – спросил я. – Или вы за рулем? Тогда сейчас чайник…

– Сядь уже, – подал наконец-то голос Шишкин. – Разговор есть.

Да уж, не очень ему комфортно, ишь, платок носовой достал, руки вытирает. Я сел на диван и начал ждать продолжения.

– Ты с кем в пансионат ездил? – наконец-то начал атаку Николай Евгеньевич. – Не ври только, что один! Путевки две брал? И там тебя с какой-то девицей видели! Думал, что я не узнаю ничего?!

– И в мыслях не было, – спокойно ответил я. – Да, скрывать не стану. Надо было… разобраться во всем.

– Получилось? – с издевкой спросил профессор.

– Ага, – будто не замечая интонацию, сказал я. – Всё разрешилось к лучшему. Разбежались.

Мне показалось, или он вздохнул облегченно? А я тихонечко вздохнул огорченно. Сердце по Томилиной ныло. Прикипел к ней. Придешь на смену, сядешь рядышком, жахнешь кофейку… С кем она теперь пьет какаву? И ведь расстались – как отрезало. Ни звонка, ни правительственной телеграммы на бланке…

– Послушайте, Андрей, – теперь уже с какой-то отеческой интонацией и переходя на привычное «вы», продолжил профессор. – Я понимаю: вы молоды, всё такое… Но вы попали в такую организацию… Где всё на заметку берут. Ничего не забывают. Кто знает, через какое время тот, кому это надо будет, выудит на свет эту вашу… дурь? Сейчас молчат, потому что у вас такой покровитель, как Евгений Иванович. А позже? Не приведи господь, попадете в опалу? Топить будут со всем тщанием.

Знает, чертяка, о чем говорит. Сам небось до своей должности дошагал по трупам врагов, цепляясь за тельца покровителей. С одной стороны, лестно, что он за меня переживает. А с другой – пройдет не очень много времени, и всё это кончится. Утратит актуальность. Но об этом никто не знает. Но какой ход, а? Мужская солидарность, секретики, утаивание мелких грешков. Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем. Не торчит ли изо всего этого хвост его дражайшей супруги? Ибо после Вены и «Ланцета» акции мои возросли настолько, что Анна Игнатьевна, того и гляди, сама будет убирать у меня дома оставленные подругами элементы гардероба. Дело ведь запросто может кончиться не только ранними учеными званиями, но и премией, государственной или Ленинской.