Товарищ «Чума» 12 - lanpirot

центре стояла массивная кровать с горой подушек. Глафира потянулась к магическому светильнику у изголовья, чтобы его выключить, но я остановил её, мягко взяв за запястье.

— Пусть посветит ещё секунду, — попросил я. — Хочу запомнить тебя такой…

Она не стала сопротивляться. Свет лампы мягко очерчивал её профиль, делая кожу еще более бархатистой, чем она была на самом деле. А в её глазах, таких глубоких и серьёзных, плавали золотые искорки. В этот миг она была не гениальным разработчиком магических заклинаний или строгой докторшей-доцентом, а просто моей любимой женой. Той, ради чьей улыбки я был готов перевернуть небо и землю и выдержать любую боль.

Я притянул её к себе и поцеловал. Сначала легко, почти нежно, ощущая под губами теплоту её кожи, а потом со всей страстью и отчаянием человека, который знает, что завтра может и не наступить. Она ответила с той же силой, её пальцы вцепились в мои плечи, словно она боялась, что я растворюсь в воздухе.

— Возвращайся… — выдохнула она, отрываясь. Её голос был низким и хриплым от нахлынувших чувств. — Возвращайся ко мне… к нам… живым! Слышишь?

— Я всегда возвращаюсь к вам, — прошептал я, касаясь лбом её лба. — Вы и есть смысл моей жизни.

Она ещё секунду постояла, закрыв глаза, потом резко выпрямилась, снова становясь собранной и деловой.

— Ложись. Тебе надо поспать, хоть немного — твой организм слишком слаб после всех метаморфоз.

— Эх! Жаль, что нам сейчас недоступны другие способы… э-э-э… восстановления сил, — тонко намекнул я на интимную близость и дерзко подмигнул.

Глафира фыркнула, а в её глазах мелькнула тёплая искорка.

— И не мечтай! Даже, если было бы можно — ты на строгом постельном режиме! Так доктор прописал.

Она потушила светильник, и комната погрузилась в мягкий полумрак, пробивавшийся сквозь тяжелые шторы. Я покорно улёгся на спину, чувствуя, как приятная прохлада постели обволакивает усталое тело. Оберег на груди пульсировал едва заметным, ровным теплом.

Я ожидал, что Глаша уйдёт — у неё всегда находились дела: от изучения древних фолиантов до вполне современных экспериментов с магией. Но вместо этого она легла рядом, повернувшись на бок, и положила руку мне на грудь, прямо поверх оберега. Её ладонь была прохладной и удивительно легкой.

— Спи! — тихо приказала она. — Я побуду с тобой.

Её дыхание постепенно выровнялось и стало глубоким, но я чувствовал — она не спит. Она слушала ритм моего сердца, отслеживая малейшие изменения в моём состоянии, как всегда — и учёный, и целитель, и любящая женщина в одном лице. От её присутствия напряжение последних дней наконец-то стало отпускать. Веки налились свинцом.

А потом меня накрыло тёмной, бездонной волной забытья, и я впервые за долгое время уснул без привычных кошмаров. Только ощущение её руки на груди, словно наличие самого надёжного оберега в мире, не отпускало меня до утра.

Глава 8

Рассвет только-только начинал закрашивать небо в свинцово-серые тона, когда мы собрались на опушке. Воздух был чист и свеж, пах влажной землей и хвоей. Перед нами, словно живая, вилась вглубь чащи волшебная тропа — узкая, утоптанная тысячами никому невидимых ног, мерцающая призрачным серебристым светом.

Дедко Большак, с которым связался Вольга Богданович пока я спал, уже поджидал нас, задумчиво постукивая посохом по краю чудесного пути. Каин и Матиас стояли чуть поодаль, два тёмных безмолвных силуэта на фоне просыпающегося леса. Упырей леший не жаловал. Но мою просьбу провести и их тоже — всё-таки исполнил. Хотя, провести их по лесу я мог и сам. Слово мне было известно.

Но это уже было бы чудовищным неуважением к владыке местных лесов, моему верному другу и боевому товарищу — дедке Большаку. А расстраивать его мне совсем не хотелось, вот и пришлось проявлять чудеса словесной эквилибристики. И леший согласился, пусть и с явно выраженным недовольством.

В общем, пришло время прощаться. Нам троим: мне, отцу Евлампию и капитану гэбэ Фролову, предстояло добраться до Москвы, и как можно быстрее. А упыри — Каин с Матиасом, возжелали нас сопровождать. Не знаю, в какой момент они решат отправиться восвояси, но их помощь в дороге лишней не будет.

Фролов пожал руку дедуле с настоящей, мужской крепостью, которая говорит больше любых слов, а после приложил руку к козырьку фуражки, прощаясь с женщинами — Глашей и Акулиной.

— Спасибо за всё! — произнёс он.

— Еще свидимся, служивый! — проскрипел в ответ Вольга Богданович.

Отец Евлампий перекрестил на прощание моих женщин, невзирая на тот факт, что одна из них стала ведьмой, а вторая носила моего весьма непростого ребёнка. Священник, беззвучно пробормотав молитву, незаметно засунул в карман мертвецу маленькую иконку, а старик сделал вид, что ничего не заметил.

Каин и Матиас склонили головы, прощаясь с девушками и моим мёртвым дедом. Несколько мгновений тишины, тягучей и многозначительной, повисли меж нами.

— Ну, што ж… — Дедко Большак обернулся к тропе и ткнул кривым посохом в её начало. — Выступать пора. Пока солнце над лесoм не встало, успеем далеко уйти.

Я еще раз обнял моих родных и любимых, и мы ступили на волшебную тропку. Воздух задрожал, и мир вокруг поплыл, закружился водоворотом запахов и красок. Я обернулся, бросив прощальный взгляд на мою суженую. Глафира стояла чуть в сторонке, положив руки на живот. Её губы были плотно сжаты. Она не махала руками, а лишь кивнула — коротко и сильно.

— Береги себя! — беззвучно прошептали её губы. — Возвращайся!

И мы пошли, ускоряясь с каждым шагом, уносимые магией лесной дороги, оставляя тихий утренний лес и дорогих людей позади.

Леший, казалось, неторопливо шагал впереди, опираясь на свой посох. Его фигура временами растворялась в утренней дымке, словно становясь частью стволов и ветвей. Мы же со всех ног бежали по его тропе, но никак не могли догнать.Мимо пролетали овраги и ручьи, ветви сосен расступались перед нами, чтобы тут же сомкнуться за спиной. Мир вокруг превратился в размазанную акварель: свинцовое небо, зелёная хвоя и бурая земля сливались в один сплошной поток.

Мы как будто не шли, а нас несло неведомой силой, ноги сами неслись вперёд. Воздух свистел в ушах, и от этого бешеного движения слезились глаза. Отец Евлампий, крепко зажав в руке нательный крест, беззвучно шептал молитвы. Капитан Фролов был собран и молчалив, его взгляд был устремлён строго вперёд, в точку,