Рыжий: спасти СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Я уже было настроился на разговор о нашем общем будущем, но Татьяна умела держать слово. Один раз мы договорились, и с того момента она ещё ни разу напрямую не сказала ни о свадьбе, ни о возможном нашем совместном будущем.

— Катька рассорилась с Витей. Он как с ума сошёл. Нервный весь, руку на неё поднял, — Таня прервала свой рассказ, возможно, ожидая моей реакции.

— Ты хочешь, чтобы я поговорил с Виктором? — спросил я. — Приструнить?

— Нет, нет! — поспешила сказать Таня, даже размахивая руками в отрицании. — Держись от него подальше! В том-то и дело. Он вообще… даже грозился тебя убить. Говорит, если какой-то Илья этого не сделает, то это он сам тебя…

— Ну же, глупышка, — сказал я, обнимая Таню. — Блин, сколько ещё будет таких Витьков, желающих меня убить!

— Что? А зачем тебя хотеть убить? — бросив причитания, серьёзным тоном спросила Таня. — Это из-за фарцы, что ты отказался работать с Витьком? Ты не думай, догадываются, или даже знают, об этом многие.

— Мало ли, — усмехнулся я, стараясь перевести разговор в более шутливую манеру.

На самом деле, если разобраться, то убить меня будут хотеть постоянно, если я вообще хоть что-нибудь буду делать, а не просто наслаждаться второй жизнью. И думать о том, как себя обезопасить, обязательно нужно.

— Я сама поговорю потом с Витьком, — значительно заявила Таня, наверняка намереваясь заработать реноме боевой подруги.

Тут она хватила через край.

— А вот этого делать не надо! — поспешил я погасить порыв Татьяны. — Вмешиваться в мои дела, с какими бы намерениями это ни делалось, не нужно.

— Как скажешь, — согласилась Таня, поджав губки.

— Ну что, отличница! Готова стать удовлетворительницей? — дожевав последний бутерброд, игриво спросил я.

— Как пионерка — всегда готова! — весело произнесла Таня и присела ко мне на колени.

Как таковой учёбы в ПТУ в июне уже не было. Учащиеся, правда, всё равно приходили: чтобы сдать зачёты по производству, на уборку территории (которая при этом всё равно оставалась такой же немытой-нечёсанной) на мытьё аудиторий.

Я мог и не являться на работу уже потому, что должен был получить в кассе Комитета по образованию подъёмные. Девяносто два рубля семьдесят четыре копейки, которые мне сейчас никак не помешают. Вроде бы, ходили слухи, что Романов, хозяин Ленинграда, пообещал какие-то доплаты от города тем молодым специалистам, которые пойдут работать в систему профтехобразования. Но это могли быть только слухи, чтобы завлечь молодежь в ПТУ на работу.

Я с досадой потрогал синяк — следы первого дежурства всё ещё красовались под глазом, несмотря на то, что я уже и касторкой мазал, и какую-то мазь лечебную, найденную хозяйственной Таней в нашей семейной аптечке, накладывал. Всё одно, последствия былых сражений были «на лицо».

— Вот вы где, — на входе в училище, будто меня и ждала, стояла Марьям Ашотовна.

— Здравствуйте, — нейтральным тоном поздоровался я.

— Объяснительную мне на стол! — потребовала завуч. — Вас вчера не было на рабочем месте. Второй день рабочий — и уже прогул. Понятно, какую птицу к нам занесло.

— Однажды… лебедь рак и щука… — сказал я и усмехнулся.

— Не поняла, — сказала Марьям Ашотовна. — Издеваетесь, молодой человек?

— Это я о том, что вы не знаете, какие распоряжения дает директор, и смею предположить, что и он не знает того, что требуете вы. Даже по закону у меня есть день, чтобы решить свои вопросы, взять подтверждение о трудоустройстве и поехать получить подъёмные, — нарочито спокойным голосом говорил я. — Но я, как ответственный сотрудник, был на рабочем месте, предотвратил преступление и ряд правонарушений, изъял алкоголь у проживающих в общежитии. И вот…

Я снял очки и показал свой бланш.

— Ужас… Вы еще и деретесь? А с виду воспитанный, — не совсем правильно расценила мои слова и вид завуч.

— Смею предположить, многоуважаемая Мариам Ашотовна, что если бы не я, сегодня прогремело бы училище во всех сводках, и здесь милиция временно поселилась бы, — деловито сообщил я.

Завуч несколько растерялась. Она-то с первого дня явно хотела взять в оборот молодого специалиста, чтобы показать, кто в доме хозяин. А тут, вроде бы как, напротив, еще и поощрять нужно.

А вот я этот момент терять не стал.

— Могу ли я вас спросить, Марьям Ашотовна, почему со вчера возле учебного заведения была такая грязь? Некому убрать? — решил и я пойти в атаку.

Контратака удалась.

— Дворник Петрович запил… Заболел… — растерянно сказала завуч, а потом встрепенулась и решила продолжать свои боевые действия. — С чего это вам я должна что-то объяснять? Это вы, молодой человек, мне должны.

— Кому я должен, всем прощаю! Если у вас есть претензии к моей работе, мы могли бы обсудить это в вашем кабинете — или в кабинете директора, — деловым тоном сказал я.

— Для того, чтобы обсуждать вашу работу, нужно что хоть что-то сделать, — сквозь зубы прошипела завуч.

Это я уже пропустил мимо ушей. Пусть себе шипит! Поймёт ещё, какие ценные кадры обрела.

Поле боя осталось за мной, если учитывать, что завучиха быстренько ретировалась под предлогом каких-то неотложных дел,. Нужно ли было вовсе начинать этот спор? А что ещё делать? Тут либо покорнейшим образом, потупив глаза, пойти писать объяснительную, либо уж направиться жаловаться к директору. Нет, оба варианта отметаю категорически. Я сторонник того, что всегда нужно за себя постоять, а если для этого необходимо с кем-то поругаться, то нужно и это сделать. Скорее всего, по здравом размышлении оппонент поймёт мою правоту. А если нет… По крайней мере, можно жить в согласии со своей совестью и самоуважением.

Вероятно, подобная тактика не подходит тем, кто хочет мирно сосуществовать в коллективе, просто отбывая свои рабочие часы. Для меня подобный подход к работе неприемлем. Если бы я хотел протирать штаны, то путь был готов — только склонись перед председателем парткома института, и сейчас бы я чаёвничал, причем лучшим индийским чаем, в одной из лабораторий ЛИЭИ. Более того, пусть я и в молодом теле, и некоторым образом гормоны действуют на моё сознание, но со склона прожитых лет в первой жизни у меня есть некоторые специфичные пристрастия. Мне вполне понравилась Марьям Ашотовна. Она же для меня — словно девочка. Такая вот, кругленькая, с пышной грудью и южным пушком, но девочка.

Возможно, завуч действительно пробует работать, как-то наладить систему, но… Нет, театр начинается с вешалки, а ПТУ — с дворика. И с дворника.. Петрович в запой ушёл? Действительно, уважительная причина. Ну так организуй работу, вплоть до того, что самих работников выведи во двор и заставь убраться. В следующий раз ни преподаватель, ни мастер производственного обучения не пройдут мимо ситуации, когда учащийся вознамерится добавить мусора в общую картину бесхозяйственности.

— Настя, да что ты такое говоришь? В магазины, что ли, не ходишь? Да погляди вокруг, как всё убого! Какое светлое будущее, если это будущее — черное? — разрывался мужской голос.

— Не говори так! — звонкий женский голосок дал петуха, и девушка закашлялась.

— Ну да ладно. Насть, зачем мы опять с тобой…

Я не стал дослушивать радиоспектакль. Во-первых, я не давал на радиостанцию заявку на такое удовольствие, во-вторых, это просто некрасиво.

— Да… То есть… Сейчас, — прозвучало несвязное за дверью, когда я постучал.

Пришлось подождать еще с минуту, пока мне разрешили войти. Вообще говоря, я мог это сделать и раньше. По этикету в рабочие кабинеты можно и не стучать. На работе нужно работать, а не… А чем это они там занимались?

— Здравствуйте, товарищи! — сказал я, когда вошел и увидел двоих: мужика, может, только на пару-тройку лет старше меня нынешнего, и девушку, как бы и не ровесницу, но скорее всего, тоже чуть старше меня.

Они сидели в разных углах большого кабинета. Ленинская комната не была изначально спроектирована, как отдельное помещение — её переоборудовали из простой учебной аудитории, сравнительно большой. Так что выглядело это нелепо — ОН сидел в одном углу, под деревом лимона, в окружении бюстов Ленина и Маркса, а ОНА — в другом конце помещения, метрах в пятнадцати, под портретом Леонида Ильича.