Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Ага, туточки, в этой книге, описывается производство красного кирпича…

Ольга Николаевна тоже глянула на обложку, вздохнула и только рукой махнула. Матушка у меня мудрая, все понимает. Все, кроме одного — зачем приличной барышне знать, как изготавливают кирпич? Ну, предположим, захотелось девчонке иметь собственный кирпичный заводик. Похвально. Но зачем самой-то вникать в технологические процессы? Для этого специально обученные люди есть.

Кстати, тут я согласен с госпожой министершей, а Аньке — хоть кол на голове теши. Дескать, хотя бы в теории она должна знать — как месить глину, смешивать с песком и все прочее. А иначе рабочие станут пользоваться ее бестолковостью. Поленятся, такого налепят, что до печки не донести, развалится.

Вон, скорчила страдальческую мордочку, захлопала глазенками, изображая несчастное существо, вынужденное уже вторую неделю выслушивать поучения и наставления. Надеюсь, Анька уже пожалела о том, что поехала в Москву? А батюшка не хотел отпускать. Мол — пусть барышня, хоть она и в статусе воспитанницы, учит повариху премудростям выпекания драников и приготовления картофеля-фри. Дескать — Матрена, хоть и отказывается готовить незнакомые яства, но под воздействием Нюшки сдастся и научится. Но госпожа министерша оказалась тверда — дескать, Анечку возьмет с собой, а кухарка пусть готовит то, что привыкла.

Тихонечко, чтобы не увидела матушка, показал Нюшке кулак.

— Станешь дразнить маменьку — выпорю, — пообещал я одними губами, но Анька меня услышала. А в ответ показала язычок — длинный и розовый.

А матушка, оказывается, все видит.

— И как вам не стыдно⁈ — укоризненно произнесла маменька. — Один титулярный советник и кавалер, вторая — барышня, почти на выданье, а ведете себя как малые дети. Аня, я понимаю — что с нашего Ивана Александровича взять? Мальчишка, он и есть мальчишка, пусть и кавалер. Но ты-то у меня барышня серьезная.

Не знаю, как Анне Игнатьевне, но мне стало стыдно. Взрослый же мужик, блин! Все-таки, сам был педагогом, понимаю, когда детишки расшалятся, то их следует призвать к ответу. Или ответственности.

Но не я в этом виноват. Это все Анька. Связался с ней, стал вести себя несообразно возрасту и положению.

Первая остановка, на которой предполагалось наличие станционного ресторана-буфета, было Чудово. Мне, по правде-то говоря, уже захотелось есть. Все-таки, завтрак сегодня был ранним, а сама поездка, да еще и зубрежка (ладно, просто чтение), отчего-то возбуждали аппетит. Я, было, дернулся, чтобы выскочить из вагона, но вспомнил, что этого делать нельзя. Следует подождать минут пять. Придут горничные и сообщат, что место за столиком они уже заняли, а теперь ожидают распоряжений. Или, если в ресторане покажется долго — так есть буфет.

Но тут, что называется, случился облом. В нашем вагоне появился мужчина, одетый, хотя и прилично, но заметно, что это не благородный господин, а лакей. Видимо, камердинер.

— Н-ну? — в нетерпении спросил наш сосед — полупохмельный статский советник, проявивший признаки жизни. — И где пиво?

И впрямь — в руках у камердинера ничего не было.

— Ваше высокородие, — плачущим голосом отвечал лакей. — В Чудове на днях пожар был, и ресторация, и буфет — все сгорело.

С Чудовым всегда не слава богу. Помнится, в декабре меня тут приняли за государственного преступника, а нынче и ресторан сгорел.

— А отчего в лавку не сбегал? — взревел статский советник, вскакивая с места.

— Так лавка на станции тоже сгорела, а в город бежать — минут двадцать, я узнавал. Я бы и сбегал, так не успею — стоянка всего сорок минут. Водки могу купить, прямо тут продают.

— Иди… Сгинь с глаз моих, — простонал статский советник, падая обратно в кресло. — Болван, кто же водкой опохмеляется?

Я мог бы поспорить — водкой очень многие опохмеляются, а потом запивают пивом. Но лучше не буду. Не стоит сыпать соль на свежие раны. Ему, бедолаге, и так тяжко. Помню, как у самого в Череповце пару раз случилось похмелье.

Стоило камердинеру скрыться, как в вагон вошла старшая горничная.

— Ольга Николаевна… — начала она, но матушка пресекла ее речь:

— Уже все знаю. Ресторан закрыт, буфет сгорел. Ступай к себе.

— Ежели, барыня желает, так я могу что-нибудь прикупить — картошечку горячую продают, огурчики… Еще пирожки с ливером. Я пробовала — вкусные.

Бабульки на станциях. Ну, как же без них? Все как у нас! А почему бы и нет? Мелкий бизнес возник сразу с появлением железных дорог и станций.

— Ступай, — еще раз повторила приказ матушка. — Если желаете — так вы с Дуняшей себе купите что-нибудь. Иван, дай Настеньке денег.

Без слов полез во внутренний карман, вытащил бумажник, посмотрел на маменьку.

— Рубля вам хватит?

— Хватит барыня, — закивала довольная горничная.

Ну, рубль, так рубль. Все равно деньги не мои, а папенькины, который вручил мне тугой бумажник на дорожные расходы. Мужчина должен платить, а не женщина, пусть эта женщина и его мать.

Но не станет жена товарища министра есть в вагоне, словно прислуга. Кажется, следующая станция с буфетом будет часа через два? Уж как-нибудь потерпим. А вот прислуга, между прочем, станет сейчас баловаться горячей картошечкой с солеными огурчиками!

— Маменька, а может, мы чайку попьем? — предложил я, поглядывая на Аньку.

— Чайку? — возмутилась матушка.

— Ага, чайку, — кивнул я. — И сами попьем, и господина статского советника угостим. Анечка чаю хочет. И печенюшки у нее пропадают. Аня, ты хочешь чая?

Разумеется, моя кухарка немедленно закивала — мол, коли не выпьет чая, так помрет. Она уже вообще приняла «низкий старт». Сейчас побежит к проводнику, все решит.

Если бы сынок попросил чайку, скорее всего, матушка бы отказала — мол, большой, потерпишь. Но как отказать Анечке? Тем более (я это чувствовал!)госпоже Чернавской и самой хотелось попить чайку, да еще и с печеньем. Реноме, разумеется, блюсти следует, но тут есть повод слегка отступить от правил.

И госпоже министерше ничего не оставалось, как развести руками, глубоко вздохнуть — мол, что же с вами делать? А Нюшка уже деловито кивала мне на бумажник — мол, позолоти лапку. Придется позолотить, куда я денусь?

Воспользовавшись тем, что Анька метнулась к проводнику, озадачивать того чаем, маменька, оглянувшись через плечо — услышит ли нас статский советник, спросила:

— Ваня, скажи мне честно и откровенно — ты не слишком сердишься на моего батюшку?

Сложный вопрос. Вчера мы с маменькой съездили-таки к моему здешнему деду — генералу Веригину. Возможно, лучше бы и не ездить. Нет, с одной стороны, все нормально. Дед на внука не сердится, напротив, переживает, что любимый и единственный внук на него сердит. Но я узнал кое-что другое. Оказывается, о «бунтарских взглядах» студента Чернавского и прокламациях, которые оный студент читал, батюшка узнал не от полицейского департамента, а от своего собственного тестя. Полиция отправила анонимку не в Новгород, а прямо сюда, генералу, при котором и жил внук. А уж Веригин, обеспокоенный за благополучие своего внука — как душевное, так и прочее, сообщил зятю.

— Маменька, как я могу сердиться на то, чего не помню?

— Ваня, ты о чем-то не договариваешь, — покачала головой маменька. — Да, у тебя имеются некоторые проблемы с памятью, мы с тобой об этом уже говорили. Но теперь-то ты все узнал, верно? Мне бы ужасно не хотелось, чтобы между моим отцом и моим сыном произошла размолвка. Вы оба очень дорогие мне люди.

Если бы я все узнал, было бы проще. Но я узнал далеко не все. Матушка, между тем, продолжила:

— Отец очень переживает и за тебя, и за свой проступок. Думает — а не похоже ли это на донос?

— Да ну, какой донос? Дедушка ведь не в Охранное отделение написал, а своему зятю, да еще и отцу собственного внука.

— А батюшка-то твой, вице-губернатор, по какому ведомству числился? — хмыкнула матушка. — Не к МВД ли? А у военных с полицией и жандармами все время склоки, это я с детства помню. Знаешь, как дедушка не желал меня замуж за чиновника внутренних дел отдавать? Еще хорошо, что Сашин отец — твой дед, который на Крымской войне погиб, вместе с моим отцом служили, и воевали вместе. Еще и имения у нас рядышком, поэтому мы с Сашкой с детства друг друга знаем.