Целитель #12 - Валерий Петрович Большаков

Подумаешь! Это же игра! Игра в любовь, в страсть… Конечно, Олега тянет к тебе, но я же всё вижу — ты с ним холодна и неприступна. Хотя на экране отсутствие чувства выглядит, как чувство! Олежку это подбешивает, конечно, но что ты хочешь, ему сорок пять уже. Вот и взбрыкивает, выделывается, мачо из себя строит… — она вздохнула, опуская руки. — А вообще… Мы уже и не спим с ним. Так, иногда только. Живем по привычке… Знаешь… Я тебе всегда завидовала.

— Да перестань, — мягко сказала Гарина. — Чему там завидовать?

Она кривила душой в этот момент, но пусть Инке тоже будет хорошо, как ей. Делиться счастьем не жалко.

— Понимаешь… — затянула Инна, отмахивая челку кончиками пальцев. — В меня только влюбляются. Вот и Миша твой влюбился, когда еще… А любит-то он тебя! Вот, когда ревность — за край! Я и соблазнила Мишу потому только, что хотела ребенка от него, а не от Олега… Цветочки жизни… Да я понимаю… Позапутала всё, как только можно!

Рита приобняла ее, и повела к выходу.

— Пошли, — сказала она улыбчиво, — глянем на наш «букетик»!

Хихикая от переполненности жизнью, они на цыпочках прокрались в соседний номер.

Вася с Юлей сидели за столом и резались в шахматы. Мальчик, лобастый и губастый, хмурился, оглядывая доску в мучительном поиске. Наконец, он взялся за пешку. Помедлил секунду-другую, и опустил фигуру с мягким стуком. Девочка торжествующе улыбнулась, и тут же походила слоном.

— Шах! И мат! — торжествующе прозвенела она, и высунула розовый язычок, дразнясь: — Бе-бе-бе!

Инна с Ритой тихонько вышли, аккуратно прикрыв дверь за собой.

Тот же день, позже

Гавана, Мирамар

Этот район Гаваны возлежит рядом с Ведадо, сразу за речкой Альмендарес. Мирамар — это кубинская авеню Фош или Белгравиа, здесь скучились самые фешенебельные особняки, зачастую помнящие корсаров и прочую колониальную экзотику.

«Асьенда-дель-Пинос» выглядела настоящим замком. Ее высокие каменные стены были увенчаны кичливыми альменас — зубцами, право на которые имели лишь знатные идальго. А внутри стен прятался чудный внутренний дворик, куда выходили галереи обоих этажей.

Красная жилочка градусника подбиралась к плюс тридцати, но пара фонтанов рассеивала духоту и цвела радугами, брызгая на пышную, глянцевитую зелень. А за частыми колоннами, в глубине покоев держалась прохлада, первейшее благо для знойной сиесты.

Правда, в день съемок по двору гулял многоголосый гомон. Осветители таскали и перетаскивали громоздкие «юпитеры». Гримеры, прячась в тень галерей, наводили еще пущую красоту на хорошенькие личики актрис, или подмалевывали мужественные лица актеров.

Рита сделала глубокий вдох, и медленно выдохнула. Вдохну-у-ула, плавно вскидывая руки, впуская в себя неуловимую, но, по слухам, бодрящую «ци», и сбросила халатик. Придирчиво оглядела свое тело в большом зеркале, заключенном в богатую раму, хоть позолота и облупилась местами.

Чуть за тридцать — и такая талия… И как она западает, круто и резко округляя бедра… А грудь, а ноги…

Складочка, залегшая было между бровей, разгладилась.

«Какая я…»

Оттянув резинку белых трусиков, Рита покачала головой.

«Нет уж. Обойдутся!» — и вышла из-за резной ширмы.

Общий вздох приятно щекотнул слух. Девушка улыбнулась, и спокойно продефилировала к роскошному ложу — даже настоящий балдахин на витых колонках висел над ним, приспуская сквозистую занавеску, тонкую, как вуаль.

Олег тоже был в плавках. Он лежал на подушках, свесив ноги на пол, на узорчатый ковер — и медленно сел, завидев свою партнершу. Актер молчал, но всё не высказанное легко читалось на его лице — вожделение, восторг, робость и даже печаль.

— Риточка! — крикнул Гайдай, мгновенно развеивая атмосферу почти храмового благоговения. — Помните: вам страшновато и стыдно, вы прикрываетесь руками, да и ваш партнер сильно стесняется, но постепенно в вас пробуждается женщина, и даже не Ева, а Лилит. Должно быть немножко смешно и немножко серьезно!

— Я поняла, Леонид Иович, — кивнула Рита, кладя руки на грудь.

Она уловила горящий взгляд Боярского, стойко выдержала жар карего огня, и отвела глаза на Харатьяна — Димон зарделся, как китайский фонарик.

— Внима-ание! Свет! Приготовились! Мото-ор…

— Есть мотор.

— Сцена девять, «Сиеста». Кадр один, дубль один!

— Камера!

— Есть…

— Начали!

Клацнула «хлопушка», и Рита пугливо, как полагалось по сценарию, взглянула на Видова. Тот бочком придвинулся, бормоча:

— Ли… Лита…

Мужская ладонь легла Рите на плечо, и она уставилась на нее, как будто недоумевая, но гладкие девичьи руки доверчиво опустились, томно приоткрылись губы…

Ахи, охи и мерное скрипенье кровати наложат потом, при озвучке. Этот игривый скрип будет часто нестись с экрана, подразумевая известное действо. А зритель пускай уж как-нибудь сам домысливает…

— Снято! Вадим, что там с пленкой?

— Совсем мало осталось, Леонид Иович.

— Заряжайте новую. «Кодак» есть еще? Вот ее. Так, внимание! Перерыв десять минут!

Съемочная группа зашумела, задвигалась, расходясь.

Видов прилег на спину и закинул руки за голову.

— Ты еще больше похорошела, Рита, — улыбнулся он. — Хотя куда уж больше! Раскраснелась… Глаза сияют…

Девушка шутливо погрозила ему пальчиком, но мужчина замотал головой и рассмеялся.

— Нет-нет, любуюсь просто!

— А Инна? — косо глянула Рита. — Ты ее больше не любишь?

— Не знаю даже… — Олег впал в задумчивость. — Понимаешь… Ну, может я сам себя обманываю, но все же… У меня было много женщин, и… Знаешь, я все чаще ловлю себя на том, что мне милее не преходящие минуты вулканического пыла, а долгие дни спокойного, ласкового тепла. Но… Не получается! Никак… Куда легче и проще гореть, чем греть! Чем греться…

Изогнув стан, девушка оперлась одной рукой о тугую подушку с кисточками, а пальцами другой поправила выбившиеся пряди. Перевела взгляд на незадачливого «Владлена Тимошкина», и ласково улыбнулась — Видов уставился в расписной потолок, и шарил глазами по сплетавшимся нимфам, словно ища ответы на незаданные вопросы.

Там же, позже

Мне повезло с такси. Хоть и сиеста, но старенькая «Волга» нашлась. Седой мулат, куривший толстенную сигару, подвез меня всего за пару песо. Я добавил сверху — за скорость.

После облупленных домов Старой Гаваны, «Асьенда-дель-Пинос» выглядела дворцом. Рощица эспаньольских сосен придавала усадьбе стародавний уют.

Меня, впрочем, больше поразило здание посольства, схожее с инопланетной башней. Шустрый консул, заразившись карибским темпераментом, бойко жестикулировал, втолковывая, где искать Риту. А тут же, в Мирамаре!

«Везет!» — подумал я.

Никогда у меня не выходило сюрприз Ритке подготовить — терпения не хватало. Может, хоть сегодня удастся?

На углу асьенды я неуверенно заоглядывался, и решил попытать пышную негритянку в платье-балахоне, тут ли проживает сеньорита Гарина.

— Puedes decirme que la Rita vive aqui?

— Lita? — обрадовалась капитальная кубинка. — Si, si! O-o! — она блаженно закатила белые буркала. — Tienen tanto amor, tanto amor! — и деловито указала толстой, как окорок, рукой: — Izquierda, primera puerta y derecha[7].

— Gracias… — растерянно промямлил я, ежась в душе.

А в ужаленном сознании крутился, как заезженная пластинка, издевательский перевод: «Така любов, така любов!»

Кака така любов?

Войдя во дворик-патио, свернул и вошел в первую дверь, выталкивая из себя негромкое:

— Ритк, а Ритк…

Шагая анфиладой богато обставленных комнат, я невольно ускорял поступь, пока не уперся в высокие запертые двери. Распахнул створки — и застыл на пороге.

Мне открылась спальня, обширный и ярко освещенный будуар. Картины на стенах, покрытых шелковыми шпалерами, тяжелая мебель из массива эбенового дерева, сверкающая люстра — всё это расплывалось, как декорация.

А на ложе под балдахином, на смятых простынях, сидела моя Рита. Она была чудо как хороша! Румяная, свежая, груди дерзко задираются, противясь земному притяжению… А рядом валяется розовая тушка Видова — моя жена нежно улыбалась этому донжуану задрипанному.

И меня тут же приморозила давнишняя картинка — Инна вот также сидела рядом с этим… Олежей, и так же спело покачивался ее отменный бюст.

Я замертвел. Вся эта «сцена