Скорбный дом Междуречья - Алевтина Ивановна Варава

— Пожалуйста, — пожала она плечами и начала перечислять всё: от обоев, немного испачканных жиром над плитой, до чуть треснувшего цветочного горшка на окне.

— А на год раньше?

— Да всё то же самое! — отрезала Полина.

Ей не хотелось обсуждать недоконченный перечень праздников. Он её смущал. Не хотелось и дописывать список, хотя она собиралась.

— А сейчас вы что-то переделали там, в интерьере? — спросил призрак.

— Нет, нас всё устраивает! — раздражённо просипела Полина. Потом подумала и прибавила: — Цветок зацвёл.

— Что ж, развлекайтесь, барышня, — словно бы почувствовав её скверное настроение и смилостивившись, сказал призрак и поплыл к стене. — Будет здорово, если вы ещё поработаете перед ужином. Наверное, Дайнара что-то напутала, это бывает с ней постоянно…

— При чём тут Дайнара⁈ — вскинула брови Полина. Она почти забыла старушку, считающую себя мужчиной, с которой много разговаривала до заключения в лазарете. Всё вымыли переживания от уколов эмоциями.

— Ваша наперсница упоминала, что вы с дочкой вроде как переехали в новую… как же она сказала… что-то вроде многоуровневых домиков простолюдинов, отдельных… точно, квартиру! Ну, ту самую, где ваша девочка осталась закрытой совсем одна. Кстати, празднования старения у вас тоже как-то удивительно точно повторяются…

Глава 8

Мара

Проснувшись, Полина села за стол и ещё до завтрака с лёгкостью записала точные и разноплановые сведенья о каждом празднике, кроме самых-самых ранних. Нужно было только сосредоточиться. Да, она повторила с дочкой счастливые и богатые на тёплые воспоминания способы отметить день рождения. Это же нормально! Конечно, с Пушинкой они праздновали в похожих, но других местах. Она всё припомнила. Немудрено, что в голове события немного перемешались. А кухня на съёмной квартире так похожа на ту, где они жили раньше, из-за обоев, которых Полина купила для ремонта с таким запасом, что их, пролежавших на антресолях много лет, хватило, чтобы обновить кухню на новом месте. И многие предметы техники они увезли с собой. Приезжал огромный арендованный грузовик, и пришлось нанимать двоих грузчиков, чтобы со всем управиться.

Полина чувствовала себя обновлённой и отдохнувший. Готовой к бою. Даже если эти мрази опять привяжутся со своими инъекциями.

Собственно, так и произошло.

Ещё сутки её кололи в изоляторе, но воспоминания все были настоящими. Потом, как и обещал призрак, Полину вернули в прежнюю палату и выдали робу.

— Провернёте подобное снова и будете ходить нагишом до самого полного выздоровления, — пригрозил Вольфганг Пэй внушительно.

Инъекции продолжились. Они занимали всё время между завтраком и обедом. Потом Бинарус открывал дверь в коридор, и Полина могла выйти, если хотела.

Не то, чтобы её прямо переполняло желание шастать по коридорам жёлтого дома, но скука брала своё. Лежать целыми днями и переживать нахлынувшие воспоминания было слишком больно.

В голове появилась какая-то каша, тягучая и липкая необходимость просто переждать плохое время, чтобы оно закончилось. Полине не нравилось это. Так можно застрять тут на века. Потому надо было двигаться.

Именно благодаря своим вылазкам Полина и не пропустила появление Мары.

Новые пациенты были в некоторой мере событием в повсеместном однообразии лечебницы и на них обращали внимание почти все постоянные обитатели жёлтого дома.

Мара была лиловой надой, некоторые из её виноградных наростов испещряли вдобавок красные точки вроде мушек. Вилар то и дело нашёптывал Полине, что узнаёт эту расцветку, что не раз видел Мару в красном доме.

Может быть, она сошла от пыток с ума, как и он?

В чём заключалось безумие Мары, было неочевидно. Она казалась разумной и адекватной. Любила сидеть с книгой в кресле у смотровой стены, от разговоров не уклонялась, хотя и не искала их. Со всеми была любезна и предупредительна.

Мара говорила низким, чуть хрипловатым голосом.

Однажды она сказала вслед проходившей мимо Полине:

— Ты какая-то нездешняя, что ли…

И с этого началась их дружба. Мара утверждала, что в жёлтый дом её загнала скверная привычка говорить окружающим правду.

— Иногда я чувствую то, что не должна знать, и озвучиваю это. Всякий раз выясняется, что я была права. Но ещё никто и никогда не сказал за такое спасибо, — смеялась виноградная нада приглушённым смехом. — Порою даже, — понизила голос она, — я говорю то, что станет правдой потом. Это всех злит. А оно всё равно воплощается. Говорят, такой дар — большая редкость. А другие говорят, что это — выдумка. Или безумие. Называется моя способность ясновиденье. Недавно я взболтнула лишнее члену совета Пяти. И вот, — окинула она покрытыми наростами руками унылые стены жёлтого дома. — Расскажи мне о себе. Ты странная. Чужая. Но самая примечательная здесь.

Мара показалась Полине настоящим подарком небес. Шансом на спасение. Хотя глупо ждать такого от соседки по палате в дурдоме.

Но Мара единственная, кто вокруг как раз не воспринимался ни сумасшедшим, ни признаком сумасшествия, — хотя она и выглядела как сюрреалистичное чудовище.

Мара выслушала Полину со вниманием и долго думала, хмуря высокий гладкий лоб.

— Я не знаю всего и обо всех, — сказала наконец она. — Это приходит вспышками и остаётся. Я поразмышляю о тебе. Пока ничего не могу сказать, кроме того, что тебе тут не место. Но ведь это может быть о Скорбном доме. Мне в нём тоже не место. Но я скоро его покину.

Полине очень захотелось, чтобы это предсказание подольше не сбывалось. Мечтать, чтобы оно не осуществилось совсем, было нелогичным: тогда выйдет, что грош цена Мариным пророчествам. А ведь она казалась едва ли не единственной надеждой разобраться в происходящем.

Спустя несколько дней, в которые Бинарус особенно лютовал с дозировкой эмоций, дезориентируя Полину почти до самого вечера, Мара пришла в её палату сама.

— Бедняжка, — сочувственно объявила она, глядя на истерзанную руку пациентки: сегодня последней кололи злобу, и Полина не подпустила к себе послушка для лечения.

— Ты что-то… увидела? — с надеждой вскинулась она, заметив гостью, и гнев испарился совсем, уступая место безумной надежде.

Мара покачала своей фантасмагорической головой.

— Нет. Но кое-что вспомнила. — Нада села на пол по-турецки, положив ладони на затянутые робой колени поверх бугров. — А что, если ты — гнев извечного Тумана? — Заметив, что Полина не реагирует на столь меткое предположение, Мара взялась объяснять: — Есть предание о том, что под небылью сокрыты другие миры, совсем иные и очень разные. Некоторые маги, отцы многих сыновей, отчаиваются, и ими завладевает злоба. Они склонны проклинать Туман за свою судьбу. По легенде разгневанный Туман может покарать их, подменив дочь, из рождённых или ту, которой наконец-то