Красавчик. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Александров прошёл на своё место, установил в центре стола бутылку с коньяком.

Я отметил, что ни одна планка паркета при его возвращении на кухню не скрипнула.

— Варвара Юрьевна, твой отец прав, — сказал Александров. — Времени у нас мало. Если ты помнишь, Григорьич учился этому своему «лечению» много лет. Да, он делал это методом тыка. С помощью наставника-то он наверняка обучился бы быстрее. Но никто не знает, сколько времени займёт обучение у Красавчика. Надеемся, что он уложится в несколько месяцев. За это время мы с ним хорошо познакомимся. И ты познакомишься. Узнаем, что за фрукт к нам явился из… Владивостока.

Сан Саныч громыхнул дверцей шкафа, поставил на стол рюмки.

— Времени для знакомства у нас полно, — заверил он. — А вот на обучение Красавчика этого времени мало. Григорьич сказал, что приступит к обучению твоего братца уже на этой неделе. Платок с кровью у них для учёбы есть. Там, глядишь, я раздобуду ещё один. Преступность в нашей стране не дремлет. Вон, сигнал недавно поступил: у одного внешне приличного советского гражданина на даче захоронены три женских тела. Проверим, разберёмся. Смочим кровью этого гражданина платочек.

Бабушка Варя подняла на Александрова глаза.

— В каком смысле… захоронены три тела? — спросила она.

Александров развёл руками. Он посмотрел моей бабушке в глаза, глуповато улыбнулся.

— Пока без смысла, — ответил Сан Саныч. — Это предварительная информация, не доказанная. Следствие ещё разбирается. И обязательно разберётся. Со дня на день я жду конкретные результаты. Поделюсь ими с тобой, Варвара Юрьевна, обещаю. А пока… не будем о грустном. Я уверен, что всё у нас получится. И папку твоего мы вылечим. И правнука своего Григорьич на руках подержит. Поздравляю тебя с обретением брата, Варвара Юрьевна! Больше ты не единственный ребёнок у Григорьича. Радуйся. Ну, или смирись.

Бабушка Варя с нами за столом не засиделась. Она отметила знакомство со мной (мы чокнулись — Варвара Юрьевна пригубила рюмку) и занялась приготовлением обещанного борща. Варвара Юрьевна в приказном порядке загрузила Сан Саныча работой: усадила его за чистку картофеля. Мне работу бабушка не предложила. Хотя вниманием не обделила: она то и дело на меня посматривала, будто следила за мной. Юрий Григорьевич к коньяку при дочери едва притронулся. Я снова приготовил ему кофе: ему и Варваре Юрьевне. А вот Сан Саныч налегал на коньяк смело: пользовался тем, что пока не был мужем моей бабушки. Тот Сан Саныч, который стал бабушкиным супругом ещё до моего рождения, обычно в присутствии жены скрывал свою любовь к алкоголю.

Я снова рассказал о заполненном контрабандными товарами Владивостоке и о холодных течениях в Японском море. Уделил десяток минут истории о нелёгкой работе слесаря на засекреченном дальневосточном заводе «Металлист». Работу завода я не описал, как и не сказал о подробностях работы слесаря: сослался на секретность и на «подписки», взятые «соответствующими органами» у работников завода. Упомянул о своих занятиях спортом. Похвастался спортивными достижениями. Сказал Варваре Юрьевне, что не женат (и не был женат). Признался, что в Москве не задержусь: уеду отсюда ещё до конца осени. Пообещал: сделаю всё возможное для скорейшего освоения новой способности. Заверил, что приму для этого любую помощь.

От разговоров обо мне прадед и бабушка перешли к обсуждению не касавшихся меня дел. Поговорили они о работе. Варвара Юрьевна сейчас трудилась в больнице, главным врачом которой в настоящий момент был Юрий Григорьевич. Заведующей отделением она пока не стала. Хотя бабушка заведовала отделением интенсивной терапии едва ли не всю мою сознательную жизнь. Услышал я и о делах своей мамы (которую Юрий Григорьевич теперь называл моей племянницей). Бабушка будто бы вскользь упомянула о том, что её дочь сейчас «подружилась» с «очень приятным молодым человеком». Но на вопрос своего отца (о сроках появления на свет его правнука) она ответила уклончиво: заявила, что говорить об этом пока рано.

Бабушка доварила борщ, когда на улице уже стемнело. Повесила на дверную ручку шкафа фартук и объявила, что поедет домой. Сан Саныч тут же объявил: отвезёт её на своей машине. Напоследок Варвара Юрьевна выдала серию ценных указаний своему семидесятилетнему отцу. Убрала со стола наполовину опустевшую бутылку с коньяком. Вновь внимательно посмотрела на меня. Мне указаний не выдала — словно я пока не заслужил подобную привилегию. Сан Саныч и Варвара Юрьевна ушли — мы с дедом проводили их до входной двери. Александров уже за порогом обернулся и заявил, что на сегодня с нами не прощается. Бабушка Варя по-хозяйски взяла его под руку и повела к ступеням (подобную сцену я в своей жизни наблюдал уже много раз).

Мы с Юрием Григорьевичем на кухню не вернулись. Прошли в гостиную (где гудел вентилятор), уселись на стулья около аквариума. Я взглянул на трепыхавшийся под полкой платок, окрашенный Алёниной кровью. Дед будто бы озадаченно рассматривал суетившихся в аквариуме рыб и забрасывал меня вопросами. Спросил он меня о том, как жили «там, в будущем» Сан Саныч и Варвара Юрьевна. Я честно ему рассказал всё, что помнил на эту тему. Признался, что в детстве думал: у бабушки Вари звание выше, чем полковник. Потому что своим мужем она командовала, как генерал. Заверил прадеда, что в моём присутствии Александров никогда не повышал на свою жену голос. Рассказал, что бабушка часто бывает на могиле мужа: там она «разговаривает» с ним.

Мой прадед поставил в гостиной раскладушку ещё до возвращения Александрова. Сказал мне, что это спальное место для Сан Саныча. «Знаю его, — пояснил Юрий Григорьевич. — Теперь он с твоими бумажками полночи провозится». Сан Саныч его ожидания оправдал. По возвращении он организовал себе на кухне офис: обложился привезёнными мною из двухтысячного года газетными и журнальными вырезками, запасся чистыми листами бумаги, налил себе в пол-литровую чашку кофе. Меня он вопросами почти не побеспокоил. Выписывал в свои черновики встречавшиеся в статьях фамилии и даты, рисовал между ними стрелки, нечитаемым почерком выводил над стрелками пояснения. Я с четверть часа наблюдал за его работой. Затем пошёл в гостиную.

— Погоди, Красавчик! — окликнул меня Александров, когда я уже перешагнул порог кухни.

Я обернулся.

Сан Саныч указал на меня пальцем.

— К Гарину пока не суйся, — сказал он. — Жди моей команды. Слышишь меня?

— Слышу, Сан Саныч. Слышу.

Прадеда я нашёл в гостиной — тот рассматривал копошившихся в аквариуме рыб.

Он взглянул на меня и спросил:

— Что там Саня? Кхм. Командует?

— Командует, — ответил я.

— Любит он это дело. Оно у него хорошо получается. Слушайся его, Сергей. Саня опытный человек. Плохого он тебе не посоветует.

Я кивнул и улёгся на диван.

— Как ты возьмёшь кровь у этого школьного физрука? — спросил Юрий Григорьевич. — Под каким предлогом? Уже придумал легенду?

— А что там придумывать…

Я зевнул.

— … Возьму его на удушающий. Я же борец. Не вижу в этом большой проблемы. Суну ему в вену иглу, как только он вырубится. Сделаю всё тихо и без пыли. Не переживай, дед. Или мне теперь называть тебя папой?

— Зови меня по имени отчеству, Сергей, — ответил Юрий Григорьевич.

Он пару секунд помолчал и спросил:

— Какой ещё удушающий? Сергей, ты же самбист. В самбо нет удушающих приёмов.

Я улыбнулся, ответил:

— В спортивном самбо много чего нет, дед. Ты по этому поводу не грузись. Кровь маньячилы я тебе принесу, не волнуйся. Сработаю чисто. Без шума и пыли.

— Но только после того, как тебе скомандует Саня, — сказал Юрий Григорьевич.

Он кашлянул.

— Пусть командует, — произнёс я. — Спокойной ночи, дед.

Утром я проснулся без будильника. Сразу же посмотрел на платок, который чуть покачивался под полкой от сквозняка. Затем взглянул на прикрытое полупрозрачным тюлем окно. За окном ещё не рассвело. Небо выглядело почти чёрным, беззвёздным. С улицы пока доносился лишь шелест листвы и едва уловимый шум проезжей части. На кухне гудел холодильник. В маленькой комнате раздавалось монотонное похрапывание Юрия Григорьевича. На раскладушке около телевизора сопел Александров.