Путь хирурга - Валерий Александрович Гуров

Съесть это значило признать, что ты такой же, что тебя сломали. Но отказом я бы поставил себя выше остальных. Оба варианта были неправильными.

Я взял миску, поднял.

— Берите, — сказал я, обведя взглядом сбившихся. — Каждый свою часть, не больше и не меньше.

Сбившиеся, вжавшись в стену, замерли, но один все же шагнул и забрал свою порцию. Остальные подтянулись не сразу, но голод не тетка, он перебарывает страх. Тухлый рис начали делить, ругаясь, как свора псов.

— Куда хапаешь?

— А сам-то куда грабли тянешь!

Мою порцию оставили нетронутой.

Рис был теплым, но запах напоминал кисель из гнили и ржавого железа. Я не собирался это есть. Просто не хотел, чтобы кто-то подумал, будто я ставлю себя выше остальных.

Каждый из сбившихся клал свою порцию на вырванную страницу из книги. Ее попросту раздербанили, вырвав из нее листы, заменившие посуду в этой дыре.

Свою порцию я взял вместе с чашкой, пошел на свое место и решил полистать книгу. Вернее, то, что от нее осталось. Провел пальцем по строкам. Читать было тяжело, ведь многие буквы были стерты, но общая картинка всё-таки складывалась.

«…Изначально существовало двенадцать Узлов, двенадцать гармоний, на которых держался мир. Каждый Узел — это источник силы, центр порядка и стабильности. Двенадцать школ охраняют Узлы, регулируют энергию мира и направляют ее течение. Школы — это не просто кланы или рода, это двенадцать философий жизни, двенадцать способов существования. Каждая школа развивает свой боевой стиль, который отражает ее суть, ее предназначение. Стиль — не только искусство боя, это философия, через которую ученик сливается с Узлом, приближаясь к истине, раскрывая свой потенциал.»

Я аккуратно обвёл казарму взглядом, не поднимая головы. Все затихли — только ли потому, что делить было больше нечего, и каждый сидел над своей горсткой?

Я снова углубился в чтение, почти как в расшифровку.

'Идущие по пути ученики проходят ступени: первая ступень — Новичок, тот, кто чувствует ритм Узла и начинает обучение. Вторая ступень — Ученик, кто освоил базовые техники и способен контролировать потоки. Третья — Воин, мастер стиля, способный встраиваться в общий ритм своей школы. Четвертый — Наставник, кто может учить других, формировать течение энергии в пределах школы. Пятая — Мастер, способный влиять на ритм и течение энергии всего Узла. Шестая — Хранитель Узла, фактический лидер школы, полностью слившийся с энергией Узла и способный контролировать её потоки.

Высшая ступень пути — Единение, когда человек становится частью Узла, утрачивая телесную форму и существуя в чистом потоке энергии. За всю историю лишь немногие достигали Единения…'

Дальше слова обрывались. Не хватало листов, они были вырваны.

— Эй, — сказал я негромко, позвав соседа. — Иди сюда.

— Чтобы ты меня опять за нос схватил? — заворчал сосед.

— Сюда иди, говорю.

Он нехотя спустился, держа в руках свой листок с рисом — видно, небыстро эта тухлятина впихивалась даже и в привычную глотку, покосился на меня настороженно.

— Хочешь рис? — спросил я.

— Хочу…

— Тогда бери мой. Ешь из миски, а лист мне отдай.

Сосед отрывисто закивал, принимая обмен. Аккуратно свалил воняющую кашицу в миску и отдал мне свой лист, затертый, покрытый жиром.

Я всмотрелся в едва различимые буквы.

«…Тринадцатая школа была объявлена вне закона и уничтожена. Ее Узел стал источником сбоя, Рваным Ритмом, чья энергия не подчинялась законам мира. Последний Хранитель тринадцатого Узла, Константин Мирошин, поднял восстание, пытаясь сломать иерархию и дать право каждому познавать энергию Узлов. Он заявил, что энергия не должна принадлежать избранным, что каждый имеет право на возвышение. За это его прозвали 'Сердцем и Путём».

Его идеи угрожали дворянским родам и старым школам. Мирошина разоблачили, школу уничтожили, а Узел был заглушен и забыт. Имя Мирошина стало запретным. Но пророчество гласило, что однажды он вернется и вновь пробудит Рваный Ритм…'

Я медленно поднял голову, переваривая прочитанное. Сосед уже взялся за мою порцию и уминал за обе щеки, поедая рис грязными пальцами.

— Пока ешь, расскажи: перепись — это что? — попросил я.

Он даже на миг жевать перестал. Посмотрел на меня внимательно.

— Ты правда не знаешь?

Я не ответил. Он прищурился, будто соображая, как именно сформулировать.

— Значит, ты из тех мест… где все исчезло? Из тех, что называют Погашенными?

Я снова ничего не сказал.

Он кивнул самому себе, быстро облизывая губы.

— Тогда понятно, — пробормотал он.

Он продолжил есть медленно, с задумчивым лицом, явно подбирая слова, прежде чем заговорить.

— Ну про то, что у каждого в теле есть ритм, ты знаешь… Мы, сбившиеся, уже не совпадаем по ритму со школой. Мы для них, как… шум, — он вздохнул. — Все потому, что у нас есть зачатки для того, чтобы пройти Путь… ага. Вот они и бесятся! Заводят шарманку, что мы куда-то сбились…

Он тяжело вздохнул и некоторое время ел молча.

Я же впитывал услышанное, как губка. Сбившийся объяснял сумбурно, но суть мне была ясна.

— Ты не дворянин, так? — уточнил я.

Сбившийся едва рисом не подавился. Закашлялся, прочищая горло.

— Ты что… куда мне до потомков Первых Архимастеров, как они сами себя называют! Я из простых…

— Архимастера — это основатели школ, так?

— Угу… Какой сегодня вкусный рис!

Я поморщился, до чего же надо было довести людей, чтобы эту вонючую слизь они ели с удовольствием.

Что до дела, у меня потихоньку вырисовывалась в голове иерархия, принятая в этом мире. Дворяне, крепостные… все это было до боли знакомо.

— Перепись — это сверка, — продолжил сосед. — Они ищут тех, у кого ритм выбился слишком далеко.

Он покосился на меня, как будто оценивая — достаточно ли информации он выдал.

— Иногда после переписи нары пустеют. Никто ничего не объясняет. А мы все делаем вид, что так… надо.

— Что значит, ритм выбился слишком далеко?

Мужик огляделся, понизил голос и едва слышно сказал:

— Это значит, что кто-то начал Возвышение в обход Школ.

— Встал на Путь? — нахмурился я.

— Они называют это — сбился…

Сосед замолчал. Взгляд стал пустым, как у тех, кто видел слишком много и понял слишком мало.

Любопытно выходило. Значит, сбившимися были те, кто не относился к числу местной аристократии. Простолюдины, в которых вдруг