Мы из блюза (СИ) - Сорокин Дмитрий

Я же оставил окно открытым, выбегая утром на поиски бани! А оно выходит во двор-«колодец». Осталось два вопроса. Нет, три. Первый: можно ли попасть в этот колодец, незаметно для полицейского? Второй: смогу ли я забраться на третий этаж и потом тем же путем спуститься обратно? Ну, и третий: не вызовет ли такое моё восхождение в довольно поздний вечерний час обоснованных подозрений у тех, кто может его увидеть? А городовой, если что – вот он, у подъезда мается. Мда-с. Но денег, откровенно говоря, жалко: я понимаю, что у Юсуповых их куры не клюют, но становиться нахлебником – пусть я даже буду за деньги консультировать господ спасителей империи - мне как-то претило. Да просто не позволит пионерская совесть. Так что будем есть этого слона кусочками. Надо обойти пару кварталов, и подойти к дому с другой стороны. Ага, сделано. Вот и двор, на третьем этаже открыто окно. Определенно, моё. Никого. Чудесно! Переходим ко второму пункту. Залезть можно. Рисково, конечно, но что делать… Полезли. Так, теперь думаем о том, чтобы не сорваться и, конечно же, о пункте третьем: дорогой Би Би Кинг, или кто ты там сегодня! Пожалуйста, сделай так, чтоб никто не заметил твоего верного друга Григория… Эх, чёрт, костюм же угроблю!

Я ухватился за подоконник, подтянулся, почти влез в комнату, и, подняв глаза, сделал несколько открытий сразу. Ну, во-первых, комната оказалась не моя, а совершенно незнакомая. Во-вторых, в свете горевших в бронзовом канделябре свечей (и как я его с улицы не заметил?) отчетливо была видна сидящая на постели дама в одном красном пеньюаре. Лицо её украшал макияж, который в моё время назвали бы готичным. А в руке у нее был револьвер, только смотрел он отнюдь не на меня, многогрешного, а в висок самой дамы. Тут самоубийца увидела меня, глаза её расширились.

«Сейчас завизжит или выстрелит», - подумал я. Но нет.

- Ох, ничего себе, - растерянно произнесла незнакомка лет примерно тридцати. – Вот это, чёрт побери, номер! А я, дура, стреляться собралась, - с этими словами она встала, положила револьвер на тумбочку и избавилась от пеньюара. - Понятия не имею, кто вы, но вам придётся провести со мной ночь!

[1] Сожалею, мисс. Кажется, вы обознались, и я не тот. Сожалею о недоразумении и о том, что невольно вас разочаровал. (англ.)

[2] Простите, мистер, я обозналась! (англ.)

[3] Песня «Снаружи всех измерений», автор – Егор (Игорь) Федорович Летов, группа «Гражданская Оборона»

[4] Песня «Полонез», автор – Сергей «Чиж» Чиграков, группа «Чиж и компания»

[5] Песня «Отряд не заметил потери бойца», автор – Егор (Игорь) Федорович Летов

[6] Песня «То, что я должен сказать», автор – Александр Николаевич Вертинский.

Глава 7

Глава 7. Кукушкины слезки и день рождения блюза

Ой, меня мамка заругает, поставит в угол на горох!

Меня, седого старикана, она поставит на горох!

За что – на небе бог лишь знает,

Спаси-помилуй, добрый бог!

Что-то со мной не то творится – утренний блюз приобрел явственные фольклорно-православные черты. Никогда бы не подумал!

Но да, забегая вперед: такой шикарной выволочки, какую мне устроила ее сиятельство княгиня Юсупова, я за всю свою бурную жизнь не припомню. Впрочем, по порядку.

Время, когда я проснулся, утром можно назвать с некоторой натяжкой – барышня вымотала меня, за день испытавшего много чего, до последнего предела, так что продрых почти до полудня. Казалось бы, изнемогающий от патологического либидо, да еще подогретый алкоголем и обществом прелестных юных дев Распутин должен был совершать постельные подвиги сутки напролет, но нет, ребята. Устал-с! Затащившая меня в койку безумная кошка, по меркам привычного мне XXI века, умениями по постельной части похвастать никак не могла, но их отсутствие она с лихвой компенсировала отчаянным темпераментом и такой ненасытностью, что к исходу третьего часа начал всерьез опасаться за жизнь – мне ж под полтинник уже. Впрочем, кувыркания наши вскоре стихли к обоюдному удовлетворению, и под папиросы и лимонад мне досталась история жизни случайной пассии.

Моя внезапная подруга представилась Ариадной. К слову, я ей так и не сказал, как меня зовут. Окончив соответствующее училище, не без постельной протекции поступила она в кордебалет Мариинского театра, и почти сразу «вышла на содержание». Юную балерину подобрал и обогрел некий стареющий ловелас в чине действительного статского советника. Такой старт вполне устроил амбициозную барышню. Мечта, она же план, у нее имелась. Вернее, две мечты, вытекающие одна из другой: стать примой и содержанкой какого-нибудь великого князя. То, что сценарий совершенно реален, сомнений не вызывало: пример Малечки Кшесинской – вот он, перед глазами. Действительный же статский, хоть годами был слегка за пятьдесят, а в обществе имел репутацию человека набожного и примерного семьянина, на деле оказался жадным до утех сластолюбцем, к чему мгновенно приохотил Ариадну, для которой он снял пусть довольно скромный, но особнячок. «Ну, да лиха беда начало», - прагматично решила балерина, приступая к получению от жизни всего. Месяц за месяцем, год за годом ни в чем она не нуждалась, дважды в неделю общаясь с «благодетелем», но вот какого-то роста во всей этой истории заметно не было. Папик старел, из театра после второй беременности уволили. Трех рожденных детей – двух мальчиков и девочку – сразу после рождения она подкидывала в приют.

Но с год тому все окончательно пошло под откос. Переваливший на седьмой десяток действительный статский переоценил силы и отдал Богу душу, не вставая с Ариадны. На фронте тогда творился всякий ужас, кампания 1915 года вышла очень тяжелой, поэтому происшествие осталось незамеченным газетами. Но из особняка пришлось съехать – сперва в доходный дом на Вознесенском, оттуда в апартаменты попроще на Коломенской, а как с деньгами совсем уж плохо стало – так в эту комнатенку в Минском переулке. И вот к этому моменту кошмар бытия предстал перед Ариадной во всей полноте: чтобы жить, нужны деньги; ничего, кроме как танцевать, она не умела, а в возрасте 29 лет ни один театр брать ее не желал. С точки зрения найти себе нового сердечного друга перспективы были не лучше – молодых конкуренток хватало. Кроме того, сводила с ума привитая любовником страсть к постельным забавам. Ариадна попробовала потусить по богемным салонам, пару раз находила себе мальчиков на ночь. Затем устроилась танцовщицей в кабаре, но быстро бросила, не вынося вульгарности и нескольких приватных встреч с сальными типами из торгового сословия. Все эти встречи особой радости, да и денег, не приносили, «вулкан страстей» не тушили, зато какой-то гадостный привкус оставляли… Так что, дойдя до ручки, Ариадна честно приготовилась пустить пулю в висок, и тут меня угораздило ошибиться окном. Выговорившись, отставная балерина наконец заснула.

Я устал за этот день так, как не уставал в юности, когда мы, случалось, подрабатывали на железной дороге разгрузкой вагонов. Но последовать примеру Ариадны не мог. Сперва поражался причудливости извивов морали профессиональной кукушки, потом прикидывал дальнейшее развитие отношений с нею. И понял, что не хочу никакого развития. Просто в бордель ходить – оно как-то проще, безопаснее и, пожалуй, честнее. А там, глядишь, и влюблюсь в кого. В смысле, не в борделе, а вообще. Приняв это решение, я тихонько встал, оделся, и, оставив на комоде пару ассигнаций, вышел вон.

Вечером, стремясь избежать встречи с полицейским, я пытался зайти с другой стороны двора, и в итоге промахнулся домом. Наплевав на всё на свете и мечтая лишь о том, чтоб поспать, я добрался до своего дома и комнаты (полиция по ночам имеет обыкновение отдыхать, и перед парадным никто меня не караулил), и, застелив постель (от простыни все еще пахло керосином), не раздеваясь, упал и уснул.

Пробудившись, долго приводил в порядок костюм, и, доведя его до кондиции «ну, вроде, не стыдно в люди выйти», забрал всё, что собирался, и, подобно Элвису, покинул здание, не зная, вернусь ли сюда еще когда-нибудь. Надо идти сдаваться Юсуповым. Но, имея в виду, что хрен они меня теперь куда выпустят, сперва стоит навестить гробовщика и забрать гитару.