"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Русанов Владислав Адольфович

„...В баках топлива — до цели,

Ну а цель, она в прицеле,

И я взять её сегодня хочу...“

Так, кажется, у Розенбаума. Слабенький текст, но что-то в нём есть. Точнее, что-то есть в полупустых баках и лишних бомбах, которые исключают возможность возвращения — в принципе. А ведь это свобода — как после укола отравленной шпагой, как у ракового больного, как... Ну, не важно. Цель-то я ещё не взял. Стоит ли она того — это другой вопрос».

— Чаяк, — позвал Кирилл, почти не повышая голоса. — Где ты, Чаяк?

— Я здесь, — откликнулся голос снаружи пару минут спустя. — Я здесь, Кирь.

— Что ты знаешь про менгитов, друг? В тундре большое войско?

— Большое войско. Много воинов, много ружей...

— Расскажи, как было дело.

— Они разделились. Худо Убивающий взял самых сильных и ушёл вперёд. Они догнали нас. Мы сражались.

— Ты опечален, друг?

— Хыгенэ помог нам. Но Худо Убивающий умер быстро. Это печалит меня.

— Все менгиты умерли?

— Те, кто участвовал в бою, — да. Но многие шли сзади. Они дошли до места битвы и повернули назад. Возвращаются.

— Они возвращаются в деревянное стойбище?

— В стойбище... — Чаяк не то хмыкнул, не то хихикнул. — В стойбище, которого больше нет! Будем с ними сражаться.

— Ох-хо-о... — Кирилл попытался принять самую безболезненную позу. — А зачем? Зачем с ними сражаться? Может быть, они сами...

— Значит, мы будем просто смотреть, как они умирают?

— Мы будем смотреть и смеяться — их убьёт мороз и голод.

— Их убьёт сам Ньхутьяга. — ты правильно говоришь, Кирь!

Снаружи что-то происходило — перекликались люди, раздавался смех. Кириллу не было до этого дела — стоило прикрыть глаза, как возникало видение горящего острога. И лица, лица, лица...

Русские действовали по отработанной схеме: войдя в визуальный контакт с противником, построились в боевые порядки, из грузовых саней в тылу образовали подобие «вагенбурга». Всё бы ничего, но мороз слегка «зашкаливал» — в такую погоду обычно не воюют. И ещё один нюанс: «иноземцы» на сей раз не защищали своё стойбище, не обороняли захваченную добычу. В отличие от русских они были легки, подвижны и не имели тыла. Пред лицом грозного врага они погрузились на нарты и собрались уходить, не приняв боя. Среди служилых это вызвало замешательство. Поредевшие ряды их туземных союзников вообще колыхались, как волны, — страх перед хозяевами уже с трудом удерживал мавчувенов на месте.

Подручные Чаяка напялили на Кирилла второй комплект зимней одежды. Он явно был снят с мертвеца — довольно крупного мужчины — и потому местами был заляпан кровью. Учёный против этого ничего не имел — ему предстояло исполнять роль груза на нарте. А пока он сидел на санях и рассматривал вражье войско, развернувшееся менее чем в километре от таучинской стоянки. Ему почему-то вспомнился фильм, виденный в юности: группу полярников в Антарктиде высадили возле законсервированной станции. Самолёт улетел, а они остались. У них было всё, кроме источника тепла, а мороз стоял запредельный. Им нужно было запустить генератор на станции, иначе скорая смерть неизбежна. Однако дизель не заводился, поскольку протёк аккумулятор. Аналогии с данной ситуацией были налицо, однако не полные.

Тяжело переваливаясь, подошёл Чаяк и остановился, повернувшись лицом к русским:

— Их дома разрушены, их еда сгорела. Они всё равно умрут, но хотят сражаться и погибнуть как воины. Мне странно это, ведь менгиты так мало похожи на людей!

— Плохо ты знаешь русских! — усмехнулся Кирилл и процитировал: — «...Гвозди бы делать из этих людей — не было б крепче на свете гвоздей!» — примерно так писал Михаил Тихонов о большевиках.

— Что такое гвозди и большевики?

— Не важно. Я хочу сказать, что менгиты живучи, как водяные черви. Если их оставить в покое, они построят себе укрытия из обгоревших брёвен, они будут питаться собаками и трупами собственных детей, а потом ограбят всех окрестных мавчувенов. Они обрекут их на голод и смерть, но сами выживут. Они выживут, несмотря ни на что, и вновь начнут исполнять «государеву службу» — грабить, убивать, обманывать. У них есть воля к жизни!

— А у нас — к их смерти. Однако ты прав — не стоит менять жизни наших воинов на жизни этих существ. Там, — он показал рукой, — есть ещё Коймский острог!

— И не только... — вздохнул Кирилл. — Что они делают? Ты видишь?

— Да... Какой-то менгит вышел вперёд и машет палкой, на которой кусок шкуры.

— Белого цвета?

— Ну, во всяком случае, не чёрного. Это какой-то знак, да?

— Угу. Наверное, они показывают, что хотят говорить с самым сильным воином противника, с самым главным начальником. С тобой, значит. Иди поговори!

— Ха! Я не могу даже приблизиться к менгиту, не перестав быть собой! Ньхутьяга заполнит меня и потребует крови, потребует убийства!

— Ну, и чёрт с ними! — вяло махнул рукой учёный. Вести переговоры с обречённым противником у него не было ни малейшего желания.

— Они что-то кричат, друг! Пятеро идут сюда... На таком морозе луки работают плохо, а некоторые совсем ломаются. Может быть, их стоит убить огненным громом?

— Нет, Чаяк. Этими людьми командовал Худо Убивающий. Они заслужили плохую смерть. Мы разгоним их друзей-мавчувенов и рассеем оленей по тундре, мы не дадим им строить дома и добывать пищу. Они будут умирать долго!

— Да, друг, так мы и сделаем! А эти... Может быть, они хотят устроить поединок? Как люди?

— Вряд ли... Но отказывать в этом нельзя, насколько я понимаю. Иначе народ не поймёт. Надо всё-таки пойти и поговорить с ними. Придётся мне...

— Попробуй, друг. Тгаяк подвезёт тебя ближе.

Учёный не стал выяснять, почему данную миссию должен выполнить именно Чаянов сын, который не входит в число избранных Ньхутьяга. Пока таучины перекликались, передавая для Тгаяка требование явиться к отцу, Кирилл подцепил наконечником копья шкуру-сидушку и помахал ею в воздухе. Он надеялся, что это будет понято как согласие на переговоры.

Наконец прибежал запыхавшийся Тгаяк и начал говорить, активно помогая себе жестами:

— Кирь, Кирь! Приехали трое людей с запада! Они говорят, что их послал сам Тгелет! Он послал их к тебе, Кирь!

— Тгелет? — криво усмехнулся учёный. — А мыто совсем о нём забыли! Ну, ничего: этот демон подождёт, а то бедные менгиты совсем замёрзнут. Поехали к ним!

Кирилл спешился в полусотне метров и дальше пошёл один — без свиты и без оружия, если не считать полюбившегося ножа в рукаве. Столь малочисленная делегация вызвала некоторое замешательство у противной стороны. Парламентёры о чём-то поговорили, и навстречу Кириллу двинулись двое: «Надо полагать, это и. о. Петруцкого и переводчик, — подумал учёный. — Однако толмач какой-то странный».

Великий воин сделал лишь десяток шагов, а в левом боку у него противно заныло, в правом возникла пульсирующая боль, а к горлу подкатила тошнота. Преодолевая накатывающее безразличие ко всему, Кирилл ткнул себя в грудь и грозно выкрикнул по-таучински:

— Я — Акакавервутэгын! Я — великий тойон восточного моря! Я — победитель русского царя!

Представившись таким образом, он гордо вскинул голову и уселся прямо на снег, скрестив ноги. Четыре слоя зимнего оленьего меха на заднице позволяли ему сидеть на чём угодно без риска заполучить радикулит.

Низкорослый, закутанный в меха толмач начал переводить, и у Кирилла скрутило все внутренности в болезненный жгут — аж слёзы на глазах выступили. Он зажмурился и увидел... А также услышал... То ли это было реальное, но забытое, событие из далёкого прошлого, то ли просто глюк:

«...Ма-ама! Ну, мама же!! Ведь вот он — я!! Я же — вот!! Ты что, не слышишь?! Скажи что-нибудь, мама! Улыбнись! Посмотри, хотя бы!! Ты же не спишь, у тебя глаза открыты, почему ты не видишь — МЕНЯ?! Я обидел тебя, да?.. НУ, МАМА?! Ну, засмейся! Ну, рассердись!! А ты... У тебя изо рта что-то красное течёт... Я испачкался! Смотри, мама, я испачкался!! Ты не смотришь... Ты не слышишь... Значит, я тебе не нужен?! Я плохой, да? Я никому не нужен...»