Тяжело в учении, легко в бою (СИ) - Лифановский Дмитрий

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю Присягу и торжественно клянусь…, - его голос креп и наполнялся гордостью. Последние слова он уже произнес твердо, открытым взглядом глядя в глаза выстроившихся перед ним курсантов.

Следующей была Ленка Волкова. Все что сейчас с ней происходило, было как в тумане. По телу разливалась предательская слабость. Она мысленно ругала себя за эту слабость, но ничего не могла с ней поделать. И только светящиеся гордостью глаза отца, смотрящего не нее, не давали ей вывалиться из строя. И все-таки, когда Стаин вызвал ее к Присяге, она думала, что упадет, не дойдет до стола. Вот стыдоба-то будет! Но нет! Дошла! И прочитала все, как надо! И даже расписалась в списке твердой рукой.

Дальше по списку шли Колька, братья Поляковы и последней Настя. Насте было проще всего. Она уже приняла Присягу на Лубянке в НКВД, о чем и сообщила украдкой, чтоб никто не слышал Сашке. Парень подумал, посоветовался с Мехлисом и они приняли решение. Пускай пройдет церемонию еще раз. То, что Анастасия сотрудник госбезопасности здесь не знал никто, кроме них. И лучше, чтоб так продолжалось и далее.

А потом были обычные занятия с курсантами. И первые тренажеры. Самые обычные эволюции. Взлет. Посадка. Ерунда, конечно, на тренажерах такое не отработаешь, но прежде чем допускать девчонок в чашку, лучше было дать им почувствовать ручку, чтобы они, хотя б, имели представление, что их ждет в дальнейшем. Зато сколько потом было разговоров о могуществе советской науки и секретных разработках ученых. Восторгу курсанток не было предела. Они взахлеб рассказывали подругам о занятиях, вызывая чувство зависти у тех, кто еще не успел побывать на этих удивительных тренажерах.

Отпустив последнюю пару курсанток, Сашка глянул на часы. До ужина оставался еще час и парень, предупредив Никифорова, отправился туда, где следовало побывать еще вчера. Но суета с Присягой не позволила. В Зал Памяти, как его когда-то назвали разведчики Владимира Викторовича. Там Сашку и нашел Мехлис. Парень, ссутулившись, сидел перед фотографией улыбающегося офицера в парадной форме при погонах, рядом с которым весело смеялись красивая белокурая женщина, вихрастый мальчишка и девчушка лет четырех, поразительно похожая на мать. Лев Захарович подошел к Сашке и сел рядом.

— Твои? — спросил Мехлис.

— Да, — голос парня был глухим и неестественным.

— Красивая у тебя мама. И сестра.

В комнате опять воцарилась тишина, которую нарушил Сашка:

— А я их совсем не помню… Мехлис промолчал, лишь сочувственно посмотрев на парня. Слова тут были не нужны. А Сашка через затянувшуюся паузу продолжил: — Папу помню. Как он уезжал отсюда встречать маму с Алькой в Смоленск. А вот маму с сестрой не помню. Вот на фотографию смотрю и вспоминаю, а стоит отвернуться, перед глазами только два светлых пятна. Без лиц. А еще мамин голос помню. Она у меня очень красиво пела. Мы в то лето хотели всей семьей на рыбалку поехать или в Крым. Не помню. А потом случилось это. Я когда Валю в Ленинграде увидел, думал это Алька. Похожи очень. А может и не похожи. Может, я это себе придумал. Лев Захарович начал смотреть на парня с тревогой. Этот его монолог стал напоминать какой-то несвязанный бред. Поймав озабоченный взгляд Мехлиса, Сашка усмехнулся: — Вы не думайте, я в порядке. Просто накатило. А Валя это девочка из Ленинграда. Мы ее эвакуировали последним рейсом. Когда нас сбили. Вы поможете ее найти? Я товарища майора госбезопасности Волкова просил, но он все время тут, на базе — Стаин с надеждой взглянул на Мехлиса. Лев Захарович, прежде чем ответить, задумался. Обещания свои он привык выполнять.

— Зачем?

— Поговорить хочу. Она тоже одна осталась. Согласится — усыновлю. Сестрой мне будет.

— Саш, ты же еще сам несовершеннолетний, — сказав это, Лев Захарович поймал ироничный взгляд парня и осекся, — извини, не прав. Но пойми, ты же на службе постоянно, а ребенку внимание нужно.

Стаин пожал плечами:

— Няню найму, жалование позволяет. Со школой своей договорюсь. У нас директор хорошая. Елена Петровна. Она поймет. Все лучше, чем в детском доме. Да и не согласилась Валя пока. Может, откажется еще.

По наполненному болью взгляду парня Мехлис понял, что вопрос с этой девочкой для Стаина сейчас важнее жизни. И он просто не может, не имеет права отказать ему в этой просьбе.

— Хорошо. Найти помогу, но разговаривать с ней сам будешь.

— Конечно, — обрадованно кивнул Сашка, — спасибо! Парень спохватился: — Вы меня зачем-то искали?

— Да. Ужин скоро. Тебя все ждут.

— Без меня никак? — идти в толпу людей не хотелось до зубовного скрежета. Хотелось побыть здесь, одному. Вернее со своими. С семьей, с ребятами, с радостными улыбками смотрящими на него с фотографий из прошлого.

— Никак, Саша. Ты же командир, — Мехлис решительно поднялся, расправляя гимнастерку под портупеей.

— Ну, раз никак, придется идти, — Сашка тоже, нехотя, встал.

Столовая встретила командиров радостным гулом. Повара по приказу Волкова расстарались. Борщ с тушенкой, на второе — куриные котлеты с пюре. Из сублимированных продуктов долгого хранения, но кто об этом знает. А еще был торт! Самый настоящий торт в шоколадной глазури! Огромный и красивый! На который жадными глазами поглядывали все присутствующие. Мехлис произнес торжественную речь и все приступили к трапезе. Ужин плавно перерос в обычные посиделки. Лена о чем-то беседовала с отцом. Ребята присоединились к курсанткам, среди которых верховодила Ида Весельская. Там же терся и Никифоров, к руке которого тесно прижалась его Лидочка. А Сашка с Мехлисом сидели за одним столом, изредка переговариваясь и наблюдая общее, такое редкое в это суровое время веселье. Внезапно раздалось шуршание, и из динамиков громкой связи послышался голос Левитана:

— Передаем Сводку Совинформбюро. В течение 22 января наши войска продолжали продвигаться на запад. Наши части заняли несколько населённых пунктов и в числе их г. Уварово (районный центр Московской области). За 21 января уничтожено 15 немецких самолётов. Наши потери — 4 самолёта. За 22 января под Москвой сбито 5 немецких самолётов…

В столовой все замерло. Люди внимательно слушали сводку. Радостными возгласами сопровождая сообщения о победах советских воинов и тяжелым молчанием о потерях. Сводка закончилась, и люди загомонили, обсуждая услышанные новости. Но радио не выключилось. Началась передача «Письма с фронта», в которой зачитывались письма бойцов с обещаниями бить врага. Пропаганда, но людям нравилось. А после писем неожиданно раздался знакомый Сашке голос Вадима Синявского:

— А сегодня у нас в студии гость, — и пошла запись его интервью. Парень взглянул на Мехлиса и по хитрой самодовольной улыбке понял, что передача именно сегодня, именно сейчас дело рук Льва Захаровича. А когда Сашка представился в эфире, и стало понятно о ком пойдет речь, на парне скрестились взгляды всех присутствующих. От такого пристального внимания было не по себе, но как ни странно Стаин стал привыкать к нему, слишком уж часто в последнее время он оказывался в подобных ситуациях. А передача шла своим чередом. Где-то резаная, где-то перезаписанная, по всей видимости, потому что некоторых моментов Сашка не помнил во время записи. Но в целом это было то самое интервью, так же идущее вперемешку с песнями. И когда закончился эфир, в столовой раздался восторженный рев:

— Качать командира!

Сашка затравленно оглянулся на весело смотрящего на этот бардак Мехлиса. Армейский комиссар первого ранга и не думал пресекать творящееся безобразие. Пришлось срочно вскакивать и останавливать разошедшихся курсантов:

— Отставить качать командира! Товарищ лейтенант государственной безопасности, — рявкнул Сашка на Никифорова, — наведите порядок среди подчиненных! А то я вас завтра всем курсом на хозработах сгною!

Не тут-то было! Никифоров первым подскочил к Сашке крепко его обняв и что-то восторженно выкрикивая. Подбежали и курсантки. Пришлось вытерпеть эти идиотские подбрасывания. Хорошо хоть бросали не высоко, а то встретился бы их героический командир совсем не геройский в лобовую с потолком. Да и на место поставили аккуратно. После чего Стаин выдал такую матерную тираду, что Мехлис то ли одобрительно, то ли осуждающе крякнул. А красный от злости Сашка нервно поправлял растрепанную от варварского обращения с хозяином одежду. Парень яростным взглядом оглядел курсантов, особо остановившись на Никифорове: