Сын помещика 2 (СИ) - Семин Никита

— Давай сюда, — протянул я руку, не понимая ее смущения.

И лишь приложив лед к пострадавшему месту и простонав от облегчения, до меня дошло — портков то на мне никаких не было! Трусов в этом времени не имелось не только у крестьян, но и дворян. И себе я у Маргариты Игоревны ничего подобного не заказал. Вот и сидел в одной рубахе, рассматривая свои красные ляжки и переживая, как они будут болеть в ближайшее время. И совсем не подумал, что у меня «все видно», и что перед девушкой светить своими причиндалами как бы того… не стоит.

— Можешь идти, — прикрыв внизу рубахой, сказал я девке.

Та пулей выскочила из комнаты, чуть не сбив по пути Евдокию, которая проходила мимо. Да уж. Неловко получилось. Карма у нас что ли такая — постоянно натыкаться друг на друга в особо «удачные» моменты?

Вскоре и время ужина настало. На нем отчитался отцу о своей поездке.

— Коноплю крестьяне по второму разу не особо охотно сажают, — рассказав о выполненном задании, перешел я уже к тому, что меня лично интересовало.

— Почему? — заинтересовался отец.

— Говорят — сухо летом у нас, она хуже растет. По весне еще нормально, дождей больше, а вот потом — беда с этим.

Ну да, я и сам заметил. Дожди вроде и были, но редко. За чуть больше чем десять дней моего здесь пребывания — только два раза проливало землю.

— Получается, не сработает твоя идея? — нахмурился отец.

— Ну почему? Я им все равно сказал хоть что-то высадить. Да если долго дождей нет, самим те поля водой проливать. Делянки у них не особо большие пока что и от реки недалеко расположены. Больше по огородам. Что-то да вырастет, а там и сравнить можно — как у кого росло и есть ли выгода, если увеличить посевы.

— Ладно, — вздохнул папа, — оставим пока это. А что у тебя с ногами произошло то?

— Натер, — буркнул я.

Тот сначала недоуменно посмотрел на меня, а после понимающе закивал.

— Извини, не подумал.

— Ничего. Практиковаться буду, пройдет, — успокоил я его.

— Завтра к Уваровым поедем, — напомнил он мне. — Я уже вестового им отправил. Леонид Валерьевич ждать будет.

На этом мы и закончили. Родители пошли к себе в комнату, соскучились друг по другу все же, а вчера настроение не то у всех было, а я к себе отправился. Немного еще порисовал игральные карты, но работы там полно. Мелкие детали для картинок прорисовывать в количестве аж двенадцати штук — это не один большой портрет сделать.

Утром, как я и думал, ляхи мои все еще болели. Лед конечно помог немного, но не настолько, чтобы за один вечер все прошло. Но это оставалось только перетерпеть.

Свою привычную зарядку я решил разнообразить прессом. Тело привыкло к ежедневной нагрузке, мышцы уже не болели от упражнений, и даже будто требовали еще. Увеличение количества повторов не то чтобы не помогает, но не развивает другие группы мышц, а мне бы хотелось развивать свое тело гармонично. Да и «кубиками» на прессе обзавестись хочется. В прошлой жизни они у меня были. Вот только тренажеров у меня нет, зацепить ноги не за что, чтобы они не поднимались вверх, поэтому пришлось Пелагею на помощь звать.

В общем, после привычного обливания я попросил девушку никуда не уходить и принялся за разминку. Та послушно осталась стоять, только кидала на меня странные взгляды. А после я и вовсе заметил, как ее глаза нет-нет, да обстреливают меня в районе штанов. Ну вот, засмущал девку вчерашней своей рассеянностью.

— Корней! — позвал я мужика, когда тот проходил мимо. — Принеси лавку.

Сам я не знал, где у нас они находятся, обычно-то мы на стульях да креслах сидим. Но вот у слуг такие должны быть. И я не ошибся. Мужик молча кивнул и через минуту принес мне требуемое. Лавка оказалась довольно широкой, почти полметра шириной. Закончив свой привычный комплекс упражнений, я лег на нее, сразу же ощутив, насколько она жесткая и не привычная для моего тела. Надо бы в следующий раз хоть тонкий матрас какой из той же соломы организовать. Но сейчас было лень этим заморачиваться.

— Держи мне ноги, — приказал я Пелагее.

Та растерялась, не зная, как лучше выполнить мое поручение. Подошла к концу лавки и аккуратно взяла меня за лодыжки. При первом же подъеме мои ноги пошли вверх навстречу торсу, и девка их не смогла полностью удержать.

— Навались всем телом, не стесняйся, — вздохнул я.

Поняв свою промашку, она встала, уперлась руками в мои ноги, согнувшись словно в поклоне, и навалилась на них всем своим телом. Вот теперь дело пошло. Правда возникла иная проблема. Скорее некая неловкость. Каждый раз, как я делал повтор, то невольно заглядывал в вырез на груди девушки. Он как раз напротив моих глаз маячил при подъеме торса. А под сарафаном у той ничего не было. И мне открывался шикарный вид на голую свисающую вниз грудь. И хоть я и пытался отстраниться в мыслях от такого зрелища, чтобы не отвлекаться, но молодой организм реагировал однозначно. Что было заметно и самой Пелагее, покрасневшей от смущения и почти не отрывавшей свой взгляд от моих штанов, где натянулся характерный бугорок. Черт, нет это точно карма! И ведь и в мыслях не было создавать специально подобную ситуацию, но вот оно как-то само собой выходит!

— А Пелагея продолжает сиськами трясти, барина хочет завести, — донесся до меня чей-то ехидный голос.

Обернувшись, увидел сидевшего на крыльце заднего двора Митрофана, который наблюдал за нами. Увидев, что его заметили, мужик тут же быстренько встал и скрылся в доме. Да уж, не зря про него Еремей говорил, что на язык он острый.

Девка тоже все слышала, от чего еще сильнее покраснела.

— Не обращай внимания, — сказал я ей тихо, — пускай брешет, это он от зависти.

Та молча кивнула, и я продолжил упражнение. Домой возвращался, чуть прикрывая рукой свои штаны, чтобы не сильно было видно мое возбуждение. А там быстро переоделся и вышел к завтраку.

Сразу после еды мы с отцом сели в уже поданные Митрофаном дрожки. Каким бы острым на язык мужик не был, но свое дело знал хорошо. И в дороге благоразумно молчал, лишь спросил дозволения на дудочке сыграть. Которое и получил от отца. Так что ехали мы под музыку. Не бог весть что, но чем-то прошлую жизнь напомнило, когда вот также под какой-то мотивчик движешься по дороге. А день начинается в целом ничего.

Пелагея после зарядки барина ворвалась в их девичью комнату, вся сгорая от стыда и… непонятного томления внизу. Ей и так плохо спалось, всю ночь перед глазами стояла картина, которую она в комнате господина увидела. А сейчас и вовсе сердечко билось как оглашенное.

— Ты чего сидишь? — строго спросила ее Евдокия, зашедшая в их комнату. — Тебе еще в комнате у Романа Сергеевича убирать, да потом мне поможешь полы в зале да в столовой помыть.

— Евдокия Семеновна, — решилась она поделиться своими тревогами со старшей служанкой. — Что мне делать?

И она рассказала все, что на ее душе было. И как она боялась к князю попасть и здесь оказалась. И потом снова боялась — уже, что молодой господин на нее глаз положит, да силой возьмет.

— А сейчас мне уже и самой хочется, чтобы он меня притиснул где-нибудь, — поделилась Пелагея. — Девки в деревне рассказывали, каково это — с мужиком на сеновале поваляться… И чувства свои описывали точь-в-точь, как у меня сейчас. А Роман Сергеевич… я ведь вижу, что люба ему, но он вообще ничего не делает. Словно брезгует, — из глаз девушки полились слезы.

О подслушанном разговоре господина с его отцом Пелагея удержалась рассказать лишь в последний момент. Тогда ведь он тоже сказал барину, что не желает ей пользоваться.

— Успокойся, — присела рядом Евдокия. — И радуйся, что господин тебя не трогает. А если он тебе пузо надует? Что с дитем делать будешь? Не думаешь же, что его признают? И что твоя жизнь лучше станет? Да Ольга Алексеевна тебя со свету тогда сживет! Сералькой у князя тебе тогда за счастье покажется быть! Она и так-то не желает тебя видеть рядом с Романом Сергеевичем, и будь ее воля — давно бы прогнала. Потому — выкинь ты все эти мысли из головы своей пустой, да делом займись.