Основатель – 7 - Сергей Шиленко

которого никуда не деться, — закон спроса и предложения. Если люди хотят играть, они будут играть. Никакие, даже самые драконовские, законы не остановят компанию мужиков, режущихся в карты посреди ночи и ставящих на кон последнее. Единственное, чего добьётся такой запрет, — загонит игорный бизнес в подполье. А там уже действуют совсем другие, куда более опасные методы сбора долгов. Запретить что-то — значит создать чёрный рынок, где правила диктует насилие, и породить целый класс преступников.

Все, конечно, похлопают в ладоши: мол, смотрите, какие мы молодцы, запретили «плохую вещь». Но будут ли они так же радоваться, когда поймут, что их политика лишь помогает обогащаться уголовникам?

Я всегда верил в экономическую свободу — как для общества в целом, так и для отдельного человека. Хотят люди играть в азартные игры — их личное дело. И, честно говоря, я бы предпочёл, чтобы их деньги оседали в казне Града Весёлого и шли на общее благо, а не терялись в подпольных покер-румах, где о налогах и слыхом не слыхивали.

К счастью, несколько сенаторов из Светлограда придерживались того же мнения, поскольку и сами были не прочь порой перекинуться в кости в порту. Заручиться поддержкой троих из них оказалось довольно просто. Они вместе с сенаторами из Разино согласились на мою поправку. Поправка была прикреплена к законопроекту, а моя подпись придала этому решению законную силу. Обычно сенат не мог вносить такие поправки — эта привилегия была только у меня, да и то лишь при поддержке трети совета.

На следующее утро, после того как о поправке стало известно, в дверь моего кабинета заколотили с такой злобой, будто хотели её вынести. В кабинет ворвался сенатор Горислав, автор первоначального законопроекта, красный от ярости и возмущения.

— Как вы смеете издеваться над нашим законодательным процессом! — заорал он.

Мой маленький собакоподобный монстр Гром зарычал и шагнул вперёд, чтобы цапнуть наглеца, но низкий рык заставил зверька передумать и вернуться к моей ноге. А жаль. Я был бы не против, если бы Гром успел хотя бы слегка прихватить его за штанину.

— Присядьте, сенатор Горислав, — сказал я. — Не рановато ли для криков?

Горислав, приземистый мужичок с длинными рыжими усами, переходящими в бакенбарды, распалялся всё больше, мечась по кабинету.

— Но, видимо, не слишком рано, чтобы плести заговоры против воли Сената! Да будет вам известно, то, что вы сделали, — это чистой воды подковёрные интриги! Добавить поправку… Неслыханно! Абсолютно неслыханно!

— Мне нужно как-то отбивать свои инвестиции. Если вы собирались запретить азартные игры, надо было предупредить меня до того, как я вбухал целое состояние в этот ипподром и лошадей для него, — ответил я, сохраняя ледяное спокойствие. Такая ярость могла означать только одно: я эффективно похоронил его законопроект.

— Это вопиющее злоупотребление властью! Вы уполномочены вносить поправки в дела государственной важности — те, что только вы можете предвидеть благодаря вашим великим способностям. Вмешиваться в обычный законопроект — это не только беспрецедентно, но и неуважительно по отношению к нашему статусу! — выпалил он, его лицо с каждой секундой становилось всё багровее.

— А кто сказал, что я не вижу в этом ипподроме чего-то большего? — сказал я, вставая, чтобы встретить его огненный взгляд. — Может, у меня были на него серьёзные планы, а вы чуть не пустили их все под откос своим законопроектом. Вы не видите всей картины, сенатор. Ваша работа — заботиться о людях Града Весёлого, а не тратить нашу с вами энергию на морализаторскую чушь, которая на самом деле является лишь жалкой попыткой мести.

— Вы не имели права выделять жречество в отдельный класс! И этого права у вас тоже нет! — прошипел Горислав. — Запомните мои слова, Алексей, вы нажили себе могущественного врага.

Уголок моего рта дёрнулся в усмешке. Могущественного? Серьёзно? Да этот напыщенный индюк понятия не имеет, что такое настоящие враги. В девяностые такие, как он, у меня в приёмной неделями сидели, чтобы просто на пять минут попасть на встречу.

Я медленно склонил голову набок, глядя на него так, будто он был диковинным, но очень тупым насекомым.

— Это сейчас была угроза? — спросил я ледяным, подчёркнуто-спокойным тоном. — Ты, мелкий бюрократ, решил мне, Владыке этого города, угрожать? Повтори-ка, я, кажется, ослышался.

Горислав, видимо, приняв моё спокойствие за слабость, выпятил грудь и опёрся костяшками пальцев о мой стол. Дурак. Он явно не понимал, что творит. В его глазах горел тот же фанатичный огонёк, что и у всех мелких начальников, дорвавшихся до власти.

— Вы не ослышались. Вы нажили себе врага, — процедил он сквозь зубы.

Я встал из-за стола и неторопливо обошёл его, сократив расстояние между нами до минимума. Горислав был невысок, и мне пришлось слегка наклониться, чтобы заглянуть ему в глаза. Его самоуверенность начала давать трещины — я видел, как дрогнули его веки.

— Знаешь, что самое смешное? — произнёс я тихо, почти шёпотом. — Ты думаешь, что твоя ничтожная должность сенатора что-то значит. Что она даёт тебе хоть какой-то вес. Но вот в чём дело, приятель: я создал эту систему. И я могу её изменить.

Горислав сглотнул, но всё ещё пытался сохранить видимость смелости.

— Разумеется, не могу, — сказал я, внезапно отступив и вернувшись к своему спокойному тону. — Но я могу тебя посадить. А если ты не будешь присутствовать на заседании Сената, то и голосовать, само собой, не сможешь.

Я едва заметно кивнул.

Пол под ногами Глыбы протестующе скрипнул, когда он сделал один-единственный шаг вперёд. Воздух в кабинете будто сгустился. Металлические пластины его доспеха тихо звякнули друг о друга — звук, который в тишине прозвучал как погребальный колокол.

Горислав дёрнулся, наконец поняв, что ситуация кардинально изменилась. Его взгляд метнулся к двери, но Глыба уже перегородил путь к отступлению. Было поздно.

Огромная, как медвежья лапа, ручища телохранителя медленно поднялась и сомкнулась на запястье сенатора. Горислав пискнул, как мышь в капкане. Я с холодным удовлетворением отметил, как его гневная гримаса сменилась маской чистого, животного ужаса. Вся его напускная спесь слетела в один миг, как дешёвая краска под дождём.

— Стойте! — крикнул Горислав, тщетно пытаясь вырваться из стальной хватки. Его голос дрожал, срываясь на высокие нотки. — Стойте! Вы не можете!

Глыба не ответил. Он просто стоял, держа сенатора одной рукой, словно ребёнка. Его лицо оставалось непроницаемым, но я знал: