Титановый бардак - Квинтус Номен

— Возможно я смогу ответить на ваши вопросы? Потому что Ирина Алексеевна сейчас очень занята: она летит бомбить Рейхстаг.

— Как Рейхстаг? Почему летит?

— У нас бомба очень тяжелая, поднять самолет с такой бомбой кроме нее никто не может. Так что давайте я попытаюсь на ваши вопросы ответить, а тем временем попробую и с ней соединиться.

— Мне докладывают, что на Западном фронте ваши авиаторы полностью разбомбили аэродромы в Мемеле и вообще чуть ли не во всей Восточной Пруссии. Но ведь у вас самолетов не так уж и много, как вам это удалось?

— У нас в основном Ар-2 на бомбежки летают, они уже по три рейса сделали, сейчас почти все на четвертый заход пошли. Правда, без потерь не обошлось, из шестидесяти четырех машин мы уже три потеряли. Однако потери в людях минимальны, всего три человека, остальных вытащили. А еще… ой, подождите секундочку, есть связь с Ирой. Ира, тут Сталин, с тобой поговорить хочет. Иосиф Виссарионович, можете говорить, только я ваш разговор буду слышать. А кроме меня никто — но я просто не могу уйти, мне трубку приходится держать у передатчика.

— Хорошо, от вас у меня сейчас тайн нет. Ирина Алексеевна… хотя нет, сначала ответьте, зачем вы летите бомбить Рейхстаг. Вам кто-то приказал? Ведь если вас собьют…

— У нас только одна машина, которая эту бомбу поднять может. И еще самолет при этом нужно в воздухе дозаправить после взлета, а это кроме меня никто пока делать не умеет. Но это не страшно, я сейчас лечу на тринадцати тысячах метров, у немцев просто нечем мой самолет сбивать.

— Но для того, чтобы сбросить бомбу именно на Рейхстаг, вам придется спуститься…

— Не придется, бомба управляемая. К тому же если я и промахнусь немного, это не страшно: она в радиусе трехсот метров все с лица Земли снесет нахрен, мы зимой на полигоне в Мангышлаке ее испытывали.

— В каком радиусе? Ирина Алексеевна, насколько я помню, возле Рейхстага довольно много и обычных домов, где простые люди живут. Рейхстаг, конечно, цель заманчивая, но вы хоть примерно представляете сколько при этом простых, мирных граждан погибнет? Я имею в виду, что вам потом придется с этим жить.

— Что? Да, вспомнила: мы не воюем с немецким народом, мы воюем с фашизмом. Спасибо, Иосиф Виссарионович, за напоминание. Общий вызов: первое звено продолжает рейс на Берлин, снести к хренам собачьим завод Алкетт в Шпандау и Берлинский аэропорт. На борту какие бомбы? Блин… Три на Алкетт и три на аэропорт, остальные — с товарищем Суховым, что ли, посоветуйтесь. Второе звено летит к Данцигу, там похулиганьте от души. Аэропорт, порт, заводы если какие вспомните, а не вспомните, так в Кенигсберг заверните на обратном пути. Третье и четвертое шуруйте в Тешин, тамошние заводы в кизяк вбомбите.

— Ир, а ты куда? — поинтересовалась Оля.

— Ну, раз Берлин нашей бомбой приголубить нельзя, выбора у меня, считай, и вовсе нет: полечу вкизячивать верфи в Вильгельмсхафене.

— А это где?

— Сорок минут после Берлина. Оль, передай Пете Стефановскому, что бы ждал меня с шестью тоннами керосина слегка к западу от Сааремы, я там часа через три буду. И прикажи его прикрыть истребителями так, чтобы ни одна сука ближе пятнадцати километров подлететь не смогла!

— А если Петя не успеет? — похоже, вопрос был серьезный и Ольга на Сталина внимания уже не обращала.

— Тогда от Готланда пойду на двух моторах, но он успеет.

— Ир, на двух моторах ты же только на шести тысячах лететь сможешь, а там уже немцы летают без проблем.

— У меня командиром все же Ваня Доронин, он, надеюсь, над морем пролетит так, что немцев мы не встретим.

— Ирина Алексеевна, а может просто сбросите эту бомбу в море? — не удержался от вопроса Сталин.

— Да вы что? Она же миллиона четыре стоит! Такими деньгами в море швыряться… нет, на это мы пойти не можем. Все, конец связи… то есть, до свидания, Иосиф Виссарионович, я, когда вернусь, вам перезвоню если у вас вопросы останутся.

В трубке раздался неприятный писк, а затем Ольга Дмитриевна поинтересовалась:

— Иосиф Виссарионович, у вас вопросы остались? Ире перезвонить когда она вернется?

— Нет, спасибо. Но к вам вопрос есть: мне передали, что вы… ваши войска стреляют так, как будто у них боеприпасов сколько угодно.

— Ну да, практически IDKFA… то есть я думаю, что это вопрос не срочный, и ответ вам лучше дать не по телефону: даже защищенные линии могут прослушать хотя бы операторы. Я лучше приеду в Москву и на все вопросы лично отвечу, хорошо?

— Когда вас ждать? — Сталин этот вопрос задал скорее из вежливости, но ответ его даже обескуражил:

— Как только с серьезными делами закончу. Дня через два-три, если ничего срочного не произойдет.

Александр Андреевич Свечин старался работать спокойно, хотя зачастую это у него не получалось. То есть внешне это практически никак не проявлялось, однако нервов генералу пришлось потратить немало: начштаба Особого ЗапВО Климовских пришлось арестовать (причем Александр Андреевич с огромным трудом удержался от того, чтобы этого упертого барана лично не пристрелить) потому что он успел отдать идиотский приказ «нанести мощный контрудар и в течение двух суток занять Сувалки и Люблин». Не расстрелял, так как Владимир Ефимович показал ему приказ Жукова, в котором именно эти слова и фигурировали — но ведь начштаба округа должен же и своей головой думать!

Вторым поводом для волнений было то, что солдаты и офицеры… то есть бойцы и командиры частей РККА были мало что необучены, но еще и вопиюще безграмотны! Офицеры, работающие в учебных центрах возле Бобруйска и Могилева, каждый вечер присылали ему рапорты с удручающими характеристиками присланных на переобучение командиров: те не только ничего не умели, так еще и учиться не желали… впрочем, после нескольких демонстраций того, что ждет таких «нежелающих» в условиях военного времени народ все же за учебу взялся всерьез. И Александр Андреевич тихо радовался лишь тому, что с комиссарами этих частей разбирался лично полковник Скорохватов.

Но все же и среди командиров РККА были люди вполне подготовленные, например Андрей Терентьевич так наладил службу связи, что штаб округа имел устойчивую связь даже с каждой отдельной заставой погранвойск — что очень помогало в организации обороны: если давление фашистов на каком-то участке границы оказывалось слишком сильным, то в течение максимум получаса это давление «сбрасывалось» силами авиации, а подкрепления к такому месту