Кубинец (СИ) - Вязовский Алексей

Я осторожно прощупал бока. Три рёбра справа, одно слева. Руки и ноги целы. Альварес не успел пройтись по почкам только потому, что мулатка сразу упала к стене и потом отползла в угол.

— Сейчас сделаю укол, станет легче, — сказал я.

Что у нас есть? Дипирон — знакомый ещё как анальгин. Дам чуть больше обычного, один раз можно. Я не великий специалист по уколам, но девчонка молодая, не толстая, физически активная, вены должны быть. А в мышцу можно уколоть морфий. Буквально половину миллилитра, голову чуть затуманит, но не сильно. Будто стакан вина выпила. Сможет думать и успокоится.

Грудь туго забинтую, и она сможет передвигаться. Эластичный бинт в аптеке есть, хватит. Лицо промою перекисью. Надеюсь, обойдётся без швов.

Когда я вернулся с аптечкой, Люсия сидела, стараясь не шевелиться, чтобы не стало больнее. Альварес продолжал стонать.

— Давай руку, — я сел рядом. — Укол сделаю.

Она протянула было руку, потом спросила шёпотом:

— Ты умееф?

— Умею.

Я не стал тянуть. Попал в вену с первого раза, потянул поршень на себя — в прозрачном растворе вспыхнул багровый цветок крови. Ввёл лекарство и вытащил иглу.

— Согни руку и зажми ватку.

— Фпафибо, Луиф…

— Это был дипирон, — пояснил я. — Сейчас полегчает. Встань, осторожно: сделаю укол в ягодицу.

Слава богу, Люсия сейчас не очень сопротивляется, мне не пришлось убеждать ее, что показать кусочек задницы — не самая большая беда. Потом еще грудь бинтовать. Отвернулась только.

— Что с ним?

— Давай так. Ты не задаешь лишних вопросов — а мне не придется тебе врать. Сейчас я этому уроду вызову скорую.

Я подошел к телефону, набрал 104. Этот номер был записан на стене карандашом и видимо не просто так — бывало, в аптеку приводили больных, нуждающихся в срочной помощи. Объяснил ситуацию — сеньору Альваресу стало плохо, его тошнит и он задыхается.

Подстанция оказалась видимо, рядом, потому как не успел я добинтовать Люсию, как приехали медики. Альварес к этому моменту уже посинел. Началась агония.

— Тебе надо уйти в другую комнату, — я тяжело вздохнул, глядя, как глаза девушки превращаются в щелочки. — Чтобы не было лишних вопросов. Потом приложим лёд.

Люсия только кивнула, ушла. Слишком резко встала, и присела от боли, охнув.

Надо отдать должное скоропомощникам. Оба медика работали слаженно. Пока один мерил давление и температуру, второй заполнял бумаги, попутно расспрашивая меня, что ел сеньор аптекарь и с какими веществами работал. Я только пожимал плечами:

— Но се нада, сеньоры!

На мое «ничего не знаю», врачи морщились, но продолжали споро работать. Укололи несколько уколов — в вену и в мышцу. Что именно, я не смотрел. Какая разница, если ему сейчас и живая вода из сказки не очень поможет. Быстро приняли решение отвезти больного в госпиталь. Думать нечего — без сознания, чем-то отравился. Погрузили на носилки, припрягли меня носильщиком. Вот это — с удовольствием. Помог донести до машины — переделанного в «амбуланс» седана Форд Кантри. Кроме красного креста и мигалки на крыше ничего не говорило, что это карета скорой помощи. Фордов такой же веселой желто-белой окраски по улицам много ездит.

— В какую больницу его повезете, сеньоры? — спросил я, когда аптекарь уже был в машине. — Узнать насчет его состояния.

— Госпиталь Каликсто Гарсия, — бросил медик, захлопывая дверцу.

Номер телефона я в справочной узнаю. Буду очень сильно переживать за работодателя.

— Если он выживет… — в дверях опять появилась Люсия. Вот же неугомонная! Живого места на ней нет, а все лезет…

— Лёд приложи, глаза сейчас совсем заплывут. Иди домой. Аптеку я закрою, повешу табличку, что мы не работаем по техническим причинам. Завтра и послезавтра отлежись. Вот еще морфий, — я достал из ящика склянку. — Если будут боли. Но не злоупотребляй. Сама знаешь, что бывает, если переборщить. Лучше на ночь немного.

Девушка взяла флакон, повертела его в руках. Внимательно на меня посмотрела:

— Я тебя не узнаю… Ты очень сильно изменился!

Я тяжело вздохнул.

— Будут спрашивать — ты ничего не знаешь. Оставь мне адрес, я проведаю тебя завтра. Принесу еще лекарства.

— Подожди, — сказала Люсия. — Мне надо…

И она, еще пару раз охнув, зашла в кабинет Альвареса, села на его стул, выдвинула ящик письменного стола и вытащила из него содержимое. Но перебрав бумаги, молча сгребла их назад. То же самое повторилось и со вторым ящиком, и с третьим.

Я ничего не спрашивал. Понятно, что ищет она что-то конкретное, но раз помощи не просит, то и называться не буду. Хотя знаю: в шкафу с сильнодействующими какие-то бумаги лежат. Мне не жалко, я отдам, но считаю, что инициативу проявлять не стоит.

За всеми тяжелыми хлопотами незаметно наступил вечер. Или вторая половина дня, если вечером считать непролазную темень, которая спускается на город часов в восемь вечера. Я пошел в библиотеку. И да, совесть меня не мучила, я даже не думал про Альвареса. Выживет, не выживет…

Сегодня мне надо было идти по плану в спортзал, но думаю, тренер поймет. Не каждый день у человека на глазах работодатель собирается дуба дать.

А к дону Хорхе появится надо. Меня всё грызёт желание узнать, что же случилось за годы с сорок четвертого и по нынешний. Эх, будь я богат и свободен, давно бы удовлетворил это желание просто заказав информационную справку. Но я беден, и, из-за этого несвободен. Теперь, когда испанский — не препятствие, можно и покопаться в нужных книжках.

Сегодня в библиотеке и вовсе никого. Владетель книжных богатств один сидел за своим столом и… читал. На обложке красивого голубого цвета было написано «Вымыслы». Имя автора прочитать не успел, книга легла на стол.

— Здравствуйте, дон Хорхе, — тихо, как и положено в библиотеке, сказал я.

— Здравствуй, Луис. Словарь?

— Нет, не сегодня, — ответил я. — Мне бы хотелось посмотреть учебник по мировой истории. Самый новый и подробный.

— Хм, — поправил Хорхе свои очки. — Сейчас посмотрим.

Он ушел, постукивая тростью, а я от нечего делать начал читать перевернутый для меня рассказ. Он назывался «Библиотека Вавилона», и был совсем неинтересный. В нём описывалась библиотека, состоящая из бесконечного количества шестигранных (на этом слове я надолго споткнулся) галерей.

— Вот, самый новый, пятьдесят шестого года, — положил передо мной довольно пухлый том библиотекарь.

Я схватил книгу и сел за ближайший столик. В оглавление не посмотрел, начал листать так. Книга явно была популярной — карандашные пометки почти на каждой странице. Наверняка к экзаменам кто-то готовился — выделял абзацы, подчеркивал карандашом слова, и даже писал на полях замечания.

В начале шло про древние времена, это я листал без остановки. Потом понял, что не с того конца книги смотрю.

Вторая Мировая война закончилась восьмого мая сорок пятого в Европе, и второго сентября на Дальнем Востоке. Военачальники, договоры, дележка территорий… Создание какой-то организации объединенных наций, какого-то договора Северной Атлантики. Война в Корее. Никаких подробностей, всё вскользь, по паре предложений. Не то я взял. Хотел уже закрыть книгу, когда взгляд упал на очередное примечание неизвестного студента. На странице 517 жирно дописали впереди номера цифры восемь и три. И подчеркнули дважды. Наверное, чтобы я не забыл свой лагерный номер, 83517.

Не веря своим глазам, я провел подушечкой указательного пальца по надписи. Меня как по голове ударили! Старая, давно сделана. Перевернул страницу — никакой ошибки, следы от надписи вдавлены в бумагу. Перевернул назад — проклятые цифры так и плыли перед глазами.

Я не суеверен, и не стал бы искать знаки судьбы в случайной надписи. Но сейчас… Может, господь вот так напоминает о моей клятве? Указывает путь? Так я и секунды не забывал.

— Всё узнал? — спросил дон Хорхе, откладывая чтение.

— Нет, — вздохнул я с сожалением. — Здесь нет подробностей. Мне нужно знать, что случилось с нацистской верхушкой. Написано только то, что Гитлер совершил самоубийство и был сожжен. Ну и про Нюрнбергский суд.