Сын помещика 3 (СИ) - Семин Никита

— Тогда сначала я обучу тебя танцам. Каждый дворянин обязан уметь танцевать. В обществе не поймут, если ты каждый раз будешь отказываться.

Тут с ней спорить смысла не было. Как и отсутствовало у меня желание учиться этому навыку, но что уж теперь — мама права. Уж в который раз я сталкиваюсь с необходимостью выйти и продемонстрировать умение «вальсировать», как вчера выразилась Кристина.

— Тогда с этого и начнем! — хлопнула с энтузиазмом мама в ладони, и быстро пошла в зал.

В течение следующего часа я заучивал «па» и «шаги». Учился отличать «польку» от «мазурки», а «галоп» от «котильона». Вальс мы тоже затронули. Люда при этом нам аккомпанировала. Тут была двойная польза — и я на слух учился отличать ритм, и сестре дополнительная практика. Периодически они менялись местами с мамой. Но за этот час я устал как бы ни больше, чем на своих ежеутренних тренировках.

Прервал наше занятие отец, попросив зайти к нему в кабинет.

Пусть мне и не особо это было приятно, но спорить я не стал. Да и повод прекрасный прервать занятие, не уронив свою мужскую гордость — а то у меня было ощущение, будто мама с Людой даже не запыхались, тогда как я весь взмок. Показывать слабость, особенно перед младшей сестренкой, не хотелось.

— Присаживайся, — указал он мне на стул. — Смотрю, ты решил восполнить свой пробел в танцах. Что так?

— Не хотелось бы оказаться вновь в такой же неловкой ситуации, как вчера.

— О репутации своей заботишься, — покивал отец. — Похвально. А о том, что у тебя есть не только твоя личная репутация, но и родовая — ты не подумал вчера? Когда меня подставлял?

Так вот он о чем решил поговорить.

— Если бы ты не заперся в кабинете, мучаясь похмельем, то был бы в курсе. Да и в кухню ты заходил и видел нас там. Или забыл уже?

— Ты не огрызайся, — веско обронил отец. Потом помолчал и добавил. — С девкой твоей я промашку дал. То признаю и уже извинялся за это. Но прекращай жить прошлым. Хочешь ты или нет, но ты мой сын. И это навсегда. И скажи — кроме того случая, разве ты что худое от меня видел? Или я чем еще тебя обижал?

— Нет, — пришлось мне признать очевидное.

— Так чего же ты из-за одного поступка все, сделанное мной для тебя перечеркнуть решил? Взрослей, Роман. Не забывай никогда, что семья, род — это главное в этой жизни. Допустим, ты бы ушел — и что дальше? Ты подумал, как на это общество бы отреагировало? Чем жить собирался? С картин своих? Так после твоего ухода далеко не все приличные люди решились бы тебя к себе позвать. Это ведь и на них бы тень бросить могло. А даже если позовут, то до конца своих дней простым художником будешь? Это твой потолок?

— Как видишь, я и печь могу. Да и разные идеи в моей голове возникают, которые даже ты признаешь хорошими.

— «Даже», — скривился отец. — Я принимаю их, потому что верю — ты вреда роду не принесешь. Другой бы тысячу раз подумал, прежде чем твои идеи в жизнь пустить. Да и кому ты кроме нас нужен со своими идеями? Там и другие со светлыми головами найдутся. И вот что я тебе скажу — тебе без рода за спиной и карьеру сделать будет сложнее, если однажды надумаешь в чиновники пойти.

— Как-то простые люди без рода пробиваются, — с сарказмом ответил я, уязвленный словами отца.

— Потому что у них за плечами — пустота. Чистый лист. А на тебя будут смотреть с учетом твоего ухода из семьи. Интересоваться — а с чего это молодой парень из дома сбежал? И у меня спрашивать. Так что полной независимости ты не получишь, как бы ни хотел. Я ведь могу и в твою пользу словечко замолвить, и наоборот. Понимаешь ли ты это?

Отец бил по всем фронтам. Как только отошел от первого шока после моего заявления, осмыслил всю ситуацию, так и начал давить тем, что более всего на меня и могло подействовать — аргументами и фактами. Успел он уже меня узнать за последний месяц, хоть я и не тот Роман, которого он видел прежде.

— И чего ты хочешь? — задал я вопрос.

Ведь не просто так он этот разговор завел.

— Чтобы ты оставил то событие с девкой в прошлом. Прекращай на меня волком смотреть, я тебе не враг какой. И помни, что подставляя меня — ты делаешь хуже и себе тоже. Согласен прекратить эту бессмысленную вражду?

Я тяжело вздохнул. Простить отца, как он предлагал, было сложно. Но если отбросить эмоции, то он во всем прав. И если снова ничего подобного не совершит, то можно «закрыть глаза» и жить дальше. Повезло еще, что он до конца тогда дело не довел. Иначе мне было бы в разы сложнее принять его аргументы.

— Хорошо, — спустя минуту томительного молчания, принял я его предложение.

— Мир? — с облегчением протянул он мне руку.

— Мир, — пожал я его ладонь в ответ.

Разговор вышел морально тяжелым, потому особо после него ничего делать не хотелось, и я пошел в свою комнату. Но и долго валяться на кровати — это не по мне. Сразу мысли в голову лезут, чем себя занять. Снова идти к маме и просить, чтобы все же научила игре на гитаре? Так она уже сказала, чтобы я лучше у отца просил. Опять переведет тему на танцы, а я уже наплясался за сегодня.

Мои размышления прервал шум в прихожей. Заинтересовавшись, что там происходит, я выглянул из комнаты.

— О, Роман, — увидела меня мама. — Ты вовремя. Тут Ефросинья приехала, кухарка Уваровых. Сергей Александрович с Леонидом Валерьевичем вчера договорились, что Марфа покажет ей, как торт печь. Но было бы очень хорошо, если бы ты все проконтролировал. Ты не против?

Я посмотрел на стоящую на пороге бабу, которая только сняла плащ, не зная теперь, куда его деть. Не на рога же оленя вешать, где господское платье висит?

— Хорошо, я посмотрю за ними.

Делать все равно нечего, а тут хоть какое-то занятие. Впрочем, долго я на кухне все равно не задержался. Опросил Марфу по рецепту — правильно ли она его запомнила, посмотрел, как кухарки замешивают тесто, и, убедившись, что никаких ошибок нет, покинул их.

На улице ливень перешел в простую морось, и я все же решился покинуть поместье. Вспомнилось, что на лесопилке уже по идее должна быть готова новая партия смолы. Вот и проверю. Если я прав, то можно будет на месте посмотреть, что там за масса из нее получается в итоге, да что-нибудь слепить. И уже потом делать выводы — сколько времени уходит на лепку, на последующее высыхание, да нужны ли какие-то инструменты для создания игрушек. Даже дождь не стал мне помехой — скука куда хуже.

Отправился я не на коне, а приказал Митрофану седлать пролетку. И пока ждал его и переодевался по погоде, обратил внимание на одиноко стоящий унитаз в углу своей комнаты.

— Раз уж с отцом помирились, надо и его озадачить, — хмыкнул я весело, отправившись в его кабинет.

— Не занят? — спросил я, когда зашел к нему.

— Занят, — оторвался он от каких-то бумаг. — Но если что серьезное, то слушаю тебя.

— Хотел предупредить, что я пролетку беру — до лесопилки съездить.

— Зачем это? Тем более в дождь?

— Да все по игрушкам из опилок. Идея моя — мне ее и доводить до ума.

Отец одобрительно покивал на такой подход.

— И еще один момент, — продолжил я. — Георгий Викторович унитаз-то ведь сделал.

— Помню эту бандуру, — хмыкнул папа. — И что?

— Так помещение под него бы выделить. Или пристройку какую сделать. Надоело в горшок ходить. Пускай у нас будет собственный клозет, как в квартирах!

— Ты же наш дом знаешь, куда его тут воткнуть-то? — удивился папа. — В комнату ни к кому не поставишь. Они и так у вас не шибко большие. Да и неудобно это. Ни для кого. В зал? Чтобы гости нюхали? Про свой кабинет я и не упоминаю — оглянись, где ему тут место найти? Под твою задумку надо сразу место выделять, еще когда только чертеж дома рисуют.

— И все же, есть одно место, куда можно его пристроить, — не согласился я вот так сразу давать заднюю.

— И где же? — удивился отец.

— Пристройку сделать — между кухней и столовой.

— Чтобы нюхать все эти, прости господи, ароматы? — сморщился он. — Ты в своем уме?