Сын помещика 2 (СИ) - Семин Никита

Митрофан был почти полной копией своего отца, только моложе. И борода у него не русая с проседью, как у Еремея, а рыжая, а взгляд с небольшим прищуром, что придавало ему хитрое выражение.

— Отец твой прочит тебя мне в конюхи, заместо Акима, — сказал ему мой папа, — а ты сам что скажешь?

— Как прикажете, барин, — поклонился мужик, — в конюхи — так в конюхи.

— Ежели откажешься, неволить не буду. Знаю, что у тебя жинка с детками малыми.

Митрофан покосился на отца, но все равно снова подтвердил, что отказываться не будет.

— Что ж. Беру тебя с испытательным сроком. Ежели не понравишься, верну обратно. До того пока так и будешь крепостным числиться.

— А долго энтот срок-то будет, барин? — осторожно поинтересовался Митрофан.

— До месяца. Могу и раньше перевести, коли нареканий к тебе не будет.

Больше вопросов у мужика не было, и отец отправил его вещи свои в комнату к Корнею переносить, да семью «обрадовать». Я тоже задерживаться не стал. Взял свой портфель учебный, кинул в него тетрадку с чистыми листами, канцелярию, да и пошел к Корнею. Тот уже ждал меня в конюшне. Лошадь еще не была оседлана, но много времени у мужика на это не ушло.

— Подсоби, — попросил я его, когда к седлу приторочил портфель.

С помощью Корнея я довольно быстро вскочил в седло и натянул поводья. Лошадью всхрапнула и стала пятиться.

— Полегче, барин, — сказал мужик, — она смирная, лютовать с ней не надо.

Ну не говорить же ему, что я первый раз в седле и понятия не имею, как на ней ездить? Хорошо хоть со стороны недавно видел, как князь со своей лошадью управлялся. Потянув поводья вправо, я добился того, что лошадь развернулась к выходу из конюшни, после чего не сильно ударил ее пятками по бокам. Вроде сделал все верно, потому как он перешла на шаг, и вскоре я уже выезжал на дорогу.

Первое время было непривычно. Особенно было неудобно для задницы. Если ехать шагом — еще туда-сюда, но стоило чуть ее пришпорить, как круп лошади бил снизу, меня подбрасывало, а спина животного уходила вниз… чтобы через мгновение вернуться обратно — ровно тогда, как я под своим собственным весом опускался обратно. Требовалась сноровка, чтобы поймать этот ритм, упираясь ногами в стремя. Чую, когда вернусь, сидеть без болевых ощущений я не смогу.

— Еремей Трофимыч, да за что же вы мужа моего, сына своего в конюхи отдаете⁈ — ворвалась к старосте женщина.

Серафима была такой же худенькой, как и Митрофан, и не менее бойкой на язык. Только и разницы, что она никогда первой никому колкости не говорила, зато отпор такой могла дать, что сам не рад будешь. Вот ее никто и не трогал. Но если уж пошла в атаку — то тут лишь молчать оставалось, или признавать свою вину и извиняться. Этого разговора Еремей ждал, знал, что Серафима вопросы задавать будет, и уже подготовился. Но даже несмотря на это, при звуках голоса женщины аж вздрогнул.

— Сына я своего спасаю, — буркнул староста. — Забыла, как его мужики охаживали в всесвятское воскресенье? Как он день следующий с лавки встать не мог? Али не жалко тебе его?

— Ты мне, Еремей Трофимыч, зубы то не заговаривай! — возмутилась баба. — Помню я все. Да токмо — надел то наш, кому теперича достанется? Без Митрофанушки моего некому его обхаживать. Да я бы и сама могла, так ведь вой на всю деревню поднимется! Что мы с Егоркой и Варварой зимой снедать будем? Как жить дальше?

— Никого общество без помощи не оставляло никогда. И вас не оставим и на улицу не погоним. Не нагнетай!

— Ага, зато приживалкой меня обзовут, этого вы хотите? А Варварушке как приданое собирать? А Егорку кто учить будет землю поднимать?

— Иван есть, он всему научит. Да ты все и сама знаешь, чего воешь-то⁈ — возмутился старик. — Али мы не семья? Не бросим, и Митрофан то знает. Коли ты бы знала, барин предлагал ему отказаться, но он же сам согласие дал. Вот и подумай, а уж не от тебя ли он сбежать решился?

— Значит, я плохая баба? — прищурилась Серафима. — Зато ты, Еремей Трофимыч, мужик хоть куда! И жена твоя такая радая, что у колодца постоянно о том талдычит. Все уши уже прожужжала, какой ты сильный да могучий. Как Муромец из былин — тоже на печи лежишь, часа своего ждешь! — с сарказмом плюнула женщина. — А ум-то твой так светел, что…

— Хватит! — оборвал ее староста. — Барин свое слово сказал, а Митрофан не отказывался. У него и спрашивай, почему он согласился, а меня — не трожь.

— Но ведь ты барину-то предложил его в конюхи взять? — не сдавалась Серафима.

— И что? Я сказал — мне сын живой нужен. Пусть и конюхом, но — живой!

— Как Аким? — поджала задрожавшие губы баба.

— Так вот чего тебя трясет, — понятливо кивнул старик. — Не переживай, ежели Митрофан сам какую провинность не заработает, никто его попусту там сечь не будет.

— Так вы ведь знаете его, — рухнула на лавку женщина, — не удержит он язык за зубами. Тут-то в деревне ладно — ну били его мужики, и что? А если он про барина или его семью что скажет? А даже если не скажет, а тем лишь привидится чего нехорошее? Тоже ведь плетью забьют.

— Знаю я Митрофана, сын все же мой, — глухо обронил Еремей. — Потому и уверен — дурного про барина и его семью он ничего не скажет. И этого мне достаточно, чтобы быть покойным за него. Зато про деревенских сможет теперь без опаски болтать. Дворового слугу забивать до того, что тот встать не может день, никто не решится.

Митрофан с интересом осматривал «свои» новые владения. Конюшня у барина была на зависть всей деревне. Тут и стойла по уму сделаны, и сбруя не чета крестьянской, да и сами лошади — холеные, зерном да морковкой выкормленные. Но было видно, что в последние дни за ними никто не следил. Так — только корм давали, и все. Грива не вычесана, да и в конюшне яблок конских хватает. Но это дело поправимое.

— А чего лошадей только две? — спросил Митрофан у проходящего мимо Корнея. — Аким хвастался, что за тремя ухаживает.

— Молодой барин по делам уехал, — ответил лениво мужик. — К вечеру должен вернуться.

Тут от поместья к веревкам с развешенным бельем быстро пробежала молодая девка в чудном наряде. Митрофан таких никогда и не видывал. Телеса чуть ли не вываливаются. Мужику сразу стало понятно, кто это такая — молодая служанка их барина, из-за которой Аким и получил плетей.

— Смотрю, Пелагейка так грудью своей колыхала, что Акимушка наш чуть ли не в обморочек упал, а потом и шею повредил — не чаял глаз отвести! — усмехнулся Митрофан.

— Тебе тоже шею свернут, будешь на нее так пристально смотреть, — мрачно предрек Корней, и мужик тут же отвернулся.

«Но хороша девка! Ой, не будь я женат, точно ей под подол бы залез», мысленно поцокал языком Митрофан, представляя, как он шепчет на ушко девке всякие благоглупости, на которые бабы так падки, а та млеет и пошире ноги расставляет. А можно еще и на дудочке ей сыграть, бабы это тоже очень любят. А уж Митрофан умеет такой напев высвистеть, что у тех разум улетает, и они на многое согласные становятся.

— Токмо мечты все это, — тихонечко под нос себе вздохнул мужик. — Неча тогда и душу травить.

До деревень, что лежат от нас к владениям князя Белова ничего интересного не происходило. Я в основном был занят тем, как приноровиться к езде, да посматривал по сторонам. Крестьяне уже собирали подсохшее сено в стога, бабы загребали граблями, а мужики вилами укладывали кипы сена в три, а то и четыре метра высотой.

Заезжая в деревню, обычно я заставал ее полупустой. Только ребятня бегала, да старики по подворьям за хозяйством присматривали. Мне показывали подворье, где живет староста, после чего я передавал тому наказ отца — отправить нам одного крестьянина с лошадью. Попутно спрашивал, как у них дела с коноплей — сколько посадили, есть ли дополнительные семена на посадку, собираются ли высаживать еще один урожай. Почти всегда получал один и тот же ответ — семян мало, второго урожая высаживать не хотят, так как летом сухо для нее шибко в наших краях. Еще записывал, сколько вообще у них чего растет и уже созрело. С лошади и не слазил, переживая, что без посторонней помощи могу обратно не забраться, а перед крестьянами позориться не хотелось.