Не тот год - Михаил Владимирович Баковец

Бандеру национальным героем, сражающимся и погибшим за свою родину.

— Твою мать! Вы это серьёзно? — прорычал он.

— Позволите телефон? У меня там найдётся немало доказательств моих слов.

Вываливая на голову гебиста всю правду, я особо не боялся последствий. Один на один я с ним справляюсь даже без рук, одними ногами запинаю. А потом прошепчу заговор-другой, чтобы стать невидимым для его сопровождения и — пишите письма до востребования. Это всё будет, если собеседник окажется неадекватным. Вроде тех, кого так любят рисовать режиссеры из когорты либералов, в чьих картинах СССР от нацистов спасали зеки с черенками от лопат, пока им в этом мешали заградотряды с «максимами» и дуболомы особисты, которые вместо борьбы за Родину отбивали смазливых радисток и снайперш у пехотных командиров. Но отчего-то майор мне казался адекватным, тем, кто примет мои слова на веру. А дальше, чем чёрт не шутит, поможет встретиться с Берией. Или как минимум передаст тому мои слова и телефон с данными. Как им пользоваться и как искать информацию я его научу.

— Телефон? — он машинально провёл взглядом по столу. — Здесь вряд ли он имеется. Кажется, в сельсовете есть.

— Мой телефон. Это устройство по основному назначению является мобильным, переносным телефоном. Все прочие функции лишь дополнения.

Мне вновь удалось удивить его. Слегка шокированный он протянул мне сотовый. Я быстро открыл галерею, нашёл несколько коротких видео и запустил воспроизведение. Я показал ему майдан, шествие фашистов по улицам, измазанные краской и разбитые советские памятники, идущие военные колоны с нацистами из «азова» и «кракена», разбитые позиции ВСУ и наши с убитыми солдатами и уничтоженной техникой, последствия ударов ракет по Белгороду и Донецку.

Потом отвечал на десятки вопросов. Тема СВО вновь пробудила во мне тяжёлые воспоминания и заставила забыть обо всём. И только новые вопросы майора заставили встряхнуться.

— Что за памятники? Солдат-освободитель? Когда и за что их поставили?

— Скоро будет война, товарищ майор. Её назовут Великой Отечественной. Погибнет за четыре года свыше двадцати миллионов граждан Советского союза. Кто-то пишет про двадцать четыре, кто-то про двадцать восемь. Памятники станут ставить после неё в честь героизма и самопожертвования бойцов, которые будут освобождать захваченные города…

И вновь мне пришлось показывать мужчине новые видео и фотографии. Увы, но на тему ВОВ материала у меня было очень мало. Больше половины данных — это клипы с использованием документальных кадров. В какой-то момент засигналила батарея сотового, предупреждая о снижении заряда до десяти процентов. Телефон и так был заметно посажен. А просмотр фото- и видеоизображений забрал львиный остаток заряда. Повербанк был пуст ещё в момент магического перехода. Я все силы бросил на подготовку к магическому ритуалу и незаметному изъятию бандитских вожаков.

— У меня есть солнечная панель, чтобы зарядить батарейку. Нужно только выйти под солнце, — сказал я майору.

— Идём, — без единого сомнения произнёс тот.

Через десять минут мы с ним устроились на большом лугу рядом с селом. Сопровождение особиста с милиционером разогнали детей, следящих за пасущимися козами и телятами. А потом они встали в оцепление, не подходя к нам ближе чем на полсотни метров.

Показывая кадры будущей войны, я попутно рассказывал о том, что знал про неё. Точных дат я помнил мало. Но основной ход войны более-менее знал. Майор прикипел взглядом к одному из клипов, где под переливы гармошки вздымалась земля от взрывов снарядов, шли бесконечные колонны улыбающихся немцев, горели на поле советские и немецкие танки с лежащими возле них убитыми танкистами. На колонны беженцев и взятые крупным кадром плачущие лица женщин, на детей, стоящий на фоне горящих изб или рядом с мёртвыми матерями. На стрельбу прямой наводкой из орудий на городских улицах с длинными немецкими названиями на указателях, на перебегающих через улицы советских автоматчиков, на бойца в телогрейке, вставляющего древко красного знамени в крепление на вершине рейхстага, на толпу советских солдат с радостными улыбающимися лицами, стреляющими в небо на ступеньках полуразрушенного Рейхстага.

'По плачущей земле не чуя сапогов

Наш обескровленный отряд уходит от врагов…'.

— Когда начнётся война? — сиплым, будто ему сдавили горло, голосом спросил он.

— Ранним утром двадцать второго июня сорок первого года.

— Через четыре дня⁈

Я вздрогнул и уставился на него:

— Что⁈

— Сегодня восемнадцатое июня. Сорок первый год…

Глава 5

ГЛАВА 5

Глаза не открывались, самочувствие было отвратительным, а внутри тела и вокруг него находилась боль. Захотелось застонать, позвать на помощь, пошевелиться, да хоть что-то сделать… и не смог. Толком даже тело не ощущал, только боль, боль, боль. Она буквально поглощала меня, сжирала, занимала всего меня, сжигала любую мысль.

Но было и ещё что-то. Нечто странное, неотделимое от меня и одновременно кажущееся чуждым, не моим. Оно пробилось через боль. Через какое-то время до меня дошло, что это восстановилась энергия, которая поселилась во мне после ритуала с Книгой. А следом пришло понимание, что теперь я могу использовать наговоры, которые успел запомнить.

«Как же там, чёрт… а-а, вот оно. Троян, Троян, спали мою боль-хворобу, забери немочь, дай здравие, от круга, от солнца, тебе во славу!», — мысленно произнёс я. Это была моя последняя здравая мысль. После чего провалился в черноту забытья.

Когда вновь пришёл в себя, то почувствовал себя лучше. Намного. Ко мне вернулось ощущение тела. Прежняя яростная и всепоглощающая боль пропала. Если ранее меня терзала стая собак, то сейчас царапала и покусывала кошка, играясь.

Стоило мне зашевелиться, как рядом кто-то по-женски охнул и что-то забормотал. Слов, увы, не разобрал. А сам что-то сказать не мог отчего-то. Рот был будто закрыт кляпом.

Кто-то как услышал мои мысли. Ощутил на губах влагу. Всего несколько капель, но их хватило, чтобы смочить губы. Корка на них размякла, и я смог приоткрыть рот. И первое, что вырвалось:

— Пить…

— Бу-бу-бу, — пробубнила невидимая женщина. К губам аккуратно прикоснулось что-то твёрдое. Возможно, носик поилки для тяжёлых больных, каким я и являюсь на данный момент. Первый глоток воды я едва ощутил. Влага впиталась в пересохший язык, в нёбо, в дёсны. После него был второй, третий…

Стоило телу получить так необходимую ему воду, как организм включился. Первым вернулся слух, за ним зрение и последней заработала речь.

— Где я? — с трудом и очень тихо произнёс я.

— В госпитале, милок. Вчера тебя привезли всего