Благословенный 3 (СИ) - Коллингвуд Виктор

— Вы про ваши новые приобретения в Южных Морях?

— Именно. А вы? Почему Австрия не желает получить колониальные владения? Имейте в виду, мир не безразмерен — сейчас возможно приобрести лакомые куски земного шара, а вот потом поздно будет!

— Увы, мы не нация мореплавателей!

— Мы тоже, однако же это не помешало нам многого достичь за последние 90 лет! Если желаете, я могу продать вам замечательные быстроходные суда, построенные из первоклассного леса по новейшим французским чертежам!

— Я непременно передам своему правительству.

— Каковы ваши планы в отношении Турции?

— Скажу вам откровенно, граф — после Очакова нам от Турции более ничего не надо. Стабильная торговля через Проливы принесёт процветание в тот край, который вы десять лет назад посетили с великой императрицей. Однако же, вы знаете турок — однажды они так допекут греков или болгар, что те поднимут восстание, а на подавление двинут каких-нибудь диких албанцев или египтян. Непременно начнётся дикая резня христианского населения, и что, спрашивается, мы в этом случае будем делать? Нам, вроде бы, и всё равно — это не наше население, но человеколюбие не позволит нам остаться в стороне. А если добавить к этому малую толику благоразумия, то станет очевидно, что надобно не дожидаться неизбежного избиения христиан (учитывая текущее состояние Турции, это обязательно случиться), а упредить события и заранее изъять этих несчастных из ведения султана… или хотя бы как-то воздействовать на Порту, дабы избежать этой беды.

— Ваше Величество, вы полагаете, что это возможно?

— Не знаю. Когда-то Турция была довольно-таки веротерпимой страной, туда даже бежали иудеи из Испании, преследуемые фанатичными кастильскими королями… Но теперь всё изменилось. Когда дела у нации идут неважно — а у Блистательной Порты они, прямо скажем, не блестящи, — начинаются самые дикие проявления нетерпимости, и, боюсь, на Балканах мы ещё станем свидетелями самых мрачных ужасов! Я предложил бы создать некий комитет из крупнейших держав для наблюдения за соблюдением султаном Турции прав своих подданных. Как только случится неизбежное — державы должны будут жёстко отреагировать, с соразмерной компенсацией всем надзирающим державам. Как полагаете, удастся ли убедить англичан?

— Ваше Величество! Не так сложно договориться с англичанами, как трудно убедить в одном и том же англичан и французов! Если произнести при них «дважды два — четыре», и один согласиться, то второй тут же бросится утверждать, что правильный ответ — пять!

— Вы, как всегда, правы, граф. Кстати, как ваши дела в Италии?

— Увы, Ваше Величество! Мы так ждали армию Суворова на Рейне; когда же вы изволили отозвать графа и пятьдесят тысяч его войска, нам пришлось очистить левый берег Рейна. Это не могло не сказаться на боевых действиях в Пьемонте, где мы потерпели два крупных поражения.

— Мне, право, жаль. Однако же, я предложил бы вам сейчас замириться с Директорией. Сейчас французы ещё одурманены своим революционным задором; должно пройти время, чтобы они одумались. Такой подъём духа нации не может быть долговременным, и вам, соседям Франции, надо просто его перетерпеть, а потом, лет через десять, дела пойдут своим обычным чередом!

* * *

В тот же день меня посетил английский посланник — Чарльз Уитворд. Больше всего он интересовался моей позицией по отношению к Франции. Пришлось его огорчить:

— Скажу прямо, Чарльз: Россия не будет участвовать в войне с Францией. Нет, дело не в боязни революции и не в страхе проиграть. Просто мы, наблюдая за событиями, четко осознали, что происходящая сейчас европейская война — это идейно-политический конфликт, это война идеологий. А мы, не будучи вполне европейской страной, не разбираемся и не можем в достаточной мере разбираться в этих идеологических нюансах. Поэтому, увы, мы намерены держаться в стороне от этого спора, впрочем, как и от остальных европейских событий. Мы объявляем самоизоляцию от европейских бурь, выбирая позицию и путь стороннего наблюдателя.

— Вот как? Неужели вы решили заколотить «Окно в Европу»?

— Конечно, нет. Но мы больше не будем посылать в это окно ни своих солдат, ни дипломатов, ни шпионов. Торговля, наука, просвещение — это пожалуйста. А воевать — нет. Увольте! Последние годы мы слишком часто вмешивалась без всякого повода в дела, которые прямо нас не касались. Ни одно событие не могло произойти в Европе без того, чтобы Россия не обнаружила притязаний принять в нем участия и не начинала вести дорогостоящие и бесполезные войны. В этом нет никакого смысла! Благодаря своему счастливому положению, мы можем жить в мире с государствами всего земного шара и отдаться исключительно внутренним реформам, не опасаясь, что кто-либо осмелится помешать нам в этой важной и полезной работе. Именно во внутренней своей жизни Россия может достигнуть громадных успехов в смысле установления порядка, экономического преуспеяния и правосудия во всех частях обширной империи, что вызовет процветание земледелия, торговли и промышленности. Что приносили многочисленному населению России дела Европы и ее войны, вызывавшиеся этими делами? Мы не извлекали из них для себя никакой пользы, а только гибли на полях сражений! Я убеждён, что действительного благосостояния России нам нужен продолжительный мир и постоянные попечения умной и миролюбивой администрации.

— Ваше Величество! Но ведь вы же прекрасно понимаете, что тот, кто желает мира, должен готовиться к войне; и если вы не будете участвовать европейских делах, всё это кончится лишь тем, что вы утратите всех возможных союзников; однажды вам придётся иметь дело с гигантской, неумолимо огромной и мощной якобинской Францией, покорившей всю Европу и поставившей континентальные нации на службу своему честолюбию! Наша страна, конечно, останется утёсом, возвышающимся среди бурных волн, неизменно доброжелательным к вашей великой Империи, но, Ваше Величество, наш маленький остров не сможет тогда оказать вам достаточной поддержки в борьбе с французским Голиафом!

— Знаете, Чарльз, я много думал об этом, действительно много, и, честное слово, чем более я об этом размышлял, тем больше приходил к мысли о правильности выбранного пути. Россия, на мой взгляд, достаточно велика и могущественна по своим размерам, населению и положению; нам нечего бояться ни европейских держав, ни даже их союза. Конечно, объединив силы нескольких европейских держав, можно нанести России поражение, но цена такой победы будет несопоставима с достигнутыми преимуществами. Так что, мистер Уитворд, я не готов принять какого-либо участия в вашем крестовом походе против Парижа. Да и вам советую закончить с ними дело миром. Время идёт, расходы растут, люди гибнут, а вы так и не можете победить французов. Может быть, оставить эту затею?

Каменный подбородок и острый взгляд англичанина, в глубинах которого всё больше нарастала тёмная, тягучая неприязнь, явственно свидетельствовали, что ход нашей беседы посланнику короля Георга совершенно не по нраву.

— Ваше Высочество, Сент-Джеймский кабинет, служить коему я имею честь, весьма щепетильно относится к поддержанию европейского равновесия, которое страшным образом нарушилось после несчастного парижского переворота 1789 года…

— Ах, оставьте! — перебил я. — Желание мистера Питта во что бы то ни стало сохранить европейское равновесие похоже на религиозный фанатизм. Люди, слабые духом, всегда мечтают о том чтобы «всё оставалось по-прежнему». Но смею заметить, что это невозможно. Как двести лет назад сказал один недурной драматург:

'В делах людей прилив есть и отлив.

С приливом достигаем мы успеха,

Когда ж отлив наступит,

Лодка жизни по отмелям несчастья волочится.

Сейчас ещё с приливом мы плывём

Воспользоваться мы должны теченьем,

Иль потеряем груз'*.

— Другими словами, Чарльз, — продолжил я, не давая тому возможности переварить эту цитату из Шекспира, — одни нации возвышаются, другие клонятся к упадку, третьи впадают в ничтожество, и это совершенно естественный процесс. Противостоять ему — то же самое, что пытаться удержать руками морской прибой. Сто лет назад наша страна практически не участвовала в европейской политике, в то время как поляки спасали Вену от турок. Теперь же всё переменилось, Польша канула в Лету, а в союзе с Веной действует уже Петербург. Что же, вы нам теперь ради Европейского равновесия прикажете убираться обратно за Днепр?