Великий и Ужасный - 2 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Раздался крик Хурджина, возвещающий о том, что ворота подняты, послышался топот ног соратников. Я решил не терять времени и побежал по заполненным мраком коридорам за паникующими темными. Идиоты, они захотели сбить с толку черного урука тьмой и чернотой!

За моей спиной тролль месил своими огромными синими кулаками какого-то выловленного им среди стеллажей с ящиками парня. Так вот что значит — оставить мокрое место!

Через секунду я уже проник внутрь завода и на секунду замер, пытаясь осознать произошедший здесь кошмар. Картины разрушений, отвратительного насилия и бессмысленного вандализма на фоне и без того блевотных ферм по изготовлению сырья для альтернативного протеина производили самое гнетущее впечатление. Расчлененные и изломанные тела, кровь и дерьмо на стенах, повсюду — какие-то ошметки и огрызки, вся мебель — разбита, в цехах и комнатах царит зловоние…

Впереди замелькали фигуры пытающихся удрать врагов. Никто не хочет расплачиваться за свои деяния!

— Куда-а-а⁈ — я подцепил кардом одного из вопящих темных за ключицу и подтянул к себе. — Иди сюда, пас-с-с-скуда!

В глазах этого плотненького прыщавого джентльмена плескался ужас: он ведь раз за разом пытался призвать свое главное оружие — темные плети, но нихрена у него не получалось. Я ухватил его за глотку и поднял в воздух:

— Откуда вы вообще беретесь, а? И поверить не могу, что оттуда же, откуда все остальные мальчики и девочки! Что за порода существ такая, которая получив малую толику власти и силы начинает вести себя как настоящие мрази! Слушай, обязательно было мучить девочек, а? Тебе лично какой с этого прок, придурок?

Ответить он, коннечно, не мог. Рожа его посинела, как у того Хурджина, язык вывалился… Вот же ять, так и убью его и ничего не узнаю! Прислонив ублюдочка к толстому стеклу одной из протеиновых ферм, я дал ему по щам раз-другой, так что голова его моталась туда-сюда по весьма впечатляющей амплитуде, и очень вежливо спросил:

— А сколько вас всего на Маяк пришло?

— Мбрбрбдесят… — выдавил из себя темный.

— Что это за язык морских ежей, а? Можешь нормально сказать? Или мне открыть крышку и запихать тебя в этот аквариум? Нет? Кажется, то, что вы сделали с местными было менее милосердным, а? — ну да, говорящий о милосердии урук — это оксюморон, но я-то был не совсем уруком, мне как бы не возбраняется.

— Пятьдесят семь… Шестнадцать отроков и сорок детских… И Седой Антип… — кажется, мой собеседник обделался от страха, но по сравнению с окружающим меня кошмаром, это было пустяком.

— А⁈ — местные реалии мне были еще не очень хорошо знакомы, но я понял, что это имело отношение к чему-то вроде княжеских дружин. — Ермоловские? Кто послал?

С Седым Антипом вроде всё уже было предельно ясно, добавочной информации не требовалось.

— Младшая дружина… Личная сотня его благородия Клавдия…

— Поня-а-а-тно… — протянул я, шваркнул темного башкой о бронестекло, потом связал руки и ноги его же плащом и заорал во всю мощь луженой урукской глотки: — ЕРМОЛОВСКИЕ, СДАВАЙТЕСЬ! ВСЕ ЧЕТВЕРО!

— Нас семеро! — крикнул кто-то из глубины фабрики.

— ДА МНЕ ПОХЕР! СДАЮТСЯ ЧЕТВЕРО! ОСТАЛЬНЫМ ЖОПА!

Надо будет еще пройтись посмотреть, не выжил ли кто из подранков в погрузочном цеху. Децимация по-урукски не терпит разночтений: выживает каждый десятый. Надо будет кому-нибудь из ублюдков руки обрубить, если вдруг шестой живой нарисуется. Если их было пятьдесят семь, то выжить должно пять целых семь десятых, получается!

— Какая страшная математика, — сказал Евгеньич, присоединяя новый магазин к автомату и передергивая затвор. — Никогда не слышал ни о какой урукской децимации.

Он со своими бродягами уже, оказывается, проводил зачистку помещений. Мероприятие им было хорошо знакомое, разве что вместо хтонических чудищ противниками выступали ермоловские темные паскуды.

— Держи негатор, — протянул ему золотой шарик я, и подумал, что с дурной привычкой размышлять вслух нужно было завязывать как можно скорее.

— Спасибо, пригодится. Второй шарик угробил? Эх, Перепелка разозлится… А что с теми четверыми мразями делать будем? Ну, если они действительно сдадутся? — мужчина смотрел на меня испытующе.

— Сделаю каждому татуировку члена на лбу и отпущу обратно к их ублюдочным хозяевам, чтобы и пердануть в сторону Маяка боялись, — категорично заявил я.

— Хо-хо! — Щербатый тоже был уже тут, в окружении своих зеленокожих прихлебателей. — Мне нравится!

— Но это объявление войны, — резонно заметил рассудительный Евгеньич. А потом запустил пятерню в свою густую шевелюру и задумчиво проговорил: — Но они первые начали, верно?

— Мы сдаемся! Но нас семеро! — снова закричали из глубины заводских помещений.

— Децимация, значит? — сталкер пожал плечами. — Ну, пусть будет децимация. Первых четверых пакуем, остальных я пристрелю. А! Еще одного нужно Вере Павловне оставить.

— А можно… — Щербатый кровожадно переглянулся со своими снага.

— Можно, — сказал Евгеньич. — После того, что они тут сотворили — можно.

И мне как-то не хотелось с ним спорить.

Глава 6

Инструктор по фитнесу

Сан-Себастьянский полицмейстер полчаса материл Перепелку последними словами, а потом сорвал с него погоны и отобрал полицейский значок. Киборг стоял как оплеванный, но кибернетический монокль старого вояки яростно сверкал, говоря о тяжелой внутренней борьбе, которая происходила в душе вахмистра, а еще — о том, что его аугментированные органы теперь работают.

—…шомполами запорю! — закончил полицмейстер, и его брыли прекратили трястись. — До конца жизни расплачиваться будешь у меня!

Вообще, глава местных стражей порядка оказался на редкость неприятным типом: толстый, краснорожий, пуговицы мундира едва-едва держались на объемном пузе, штаны с лампасами, казалось, порвутся на массивной заднице. Бакенбарды у полицмейстера были потные, а фуражка напоминала авианосец — огромная, с охренительным трамплином. Я чувствовал: еще немного, и Перепелка его убьет. А потому во избежание такого досадного развития ситуации подошел к этой парочке, перешагивая через уложенные ровными рядами трупы темных, и спросил нараспев, вспоминая одного опального земного певца с сомнительной общественно-политической позицией:

— Сколько денег? — и проникновенно посмотрел в глаза большому чину.

— А? А ты что за образина, мать твою? — удивился полицмейстер.

— Сколько денег нужно тебе, чтобы стать счастливым? Сколько? — поинтересовался я.

— Два негатора, — мрачно проговорил Перепелка. — Пятьдесят тысяч! Бабай, не лезь. Это мое дело.

— Ошибаешься, Кузьма Демьяныч. Это НАШЕ дело. Очень хорошее дело, и сделали мы его вместе, и отвечать за него тоже будем вместе, — я хлопнул вахмистра по плечу, тому, которое состояло из мяса и костей и не было покрыто хромом.

— Вы как себя ведете, когда разговариваете в присутствии муниципального полиц-мей-сте-ра⁈ — кажется, если бы начальник полиции надулся еще немного, то его бы нахрен разорвало.

—… Встать, когда говоришь с под-по-ру-чи-ком! — передразнил его я. — Падажжи, ща все порешаем, будут тебе твои деньги! И не ори на вахмистра, ладно?

— Да ты! Да я! Я тебя! — он воздел руки к небу и, кажется, надеялся, что Зевс разверзнет небеса и поразит меня молнией из жопы.

— Ни-хре-на ты не сделаешь мне, господин полицмейстер, — мне и вправду было смешно. — Сейчас, буквально через три секунды, ты выпучишь глаза и побежишь отсюда…

— Что-о-о-о?

—… сверкая пятками, потому что…

— Комисса-а-а-а-ар! Аре… — он не успел договорить и заткнулся, и выпучил глаза, потому что сирена гражданской обороны завыла со страшной силой, возвещая о начале нового инцидента.

—…потому что начнется инцидент, — усмехнулся я. — А денежки вахмистр выплатит, даже не сомневайся.

Тот самый комиссар, который должен был меня арестовать, мигом врубился в ситуацию и приказал своим тяжеловооруженным добрым молодцам сопроводить полицмейстера в конвертоплан. А не таким добрым молодцам — экипированным пожиже и служащим к земле поближе — пришлось грузить трупы ермоловских темных в полиэтиленовых пакетах в броневики.