Товарищ "Чума"#6 - lanpirot

сапог, сбросил с себя эсэсовский китель и рубашку. Оставшись с голым торсом, я начал стремительно преображаться прямо на глазах опешившего начальника школы…

[1] Александр Романович Беляев (1884 — 1942) — русский писатель-фантаст, репортёр и адвокат, журналист. Один из основоположников советской научно-фантастической литературы, первый из советских писателей, целиком посвятивший себя этому жанру.

[2] Отрывок из стихотворения «Бородино́» поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Было написано в 1837 году. Посвящено Бородинскому сражению 7 сентября 1812 года, в котором русская армия сражалась против французского наполеоновского войска.

[3] Строчки из поэмы Александра Твардовского «Василий Тёркин. Книга про бойца» — одно из главных произведений в творчестве поэта, получившая всенародное признание. Поэма посвящена вымышленному герою — Василию Тёркину, солдату Великой Отечественной войны. Поэма начала печататься с продолжением в газетном варианте с 1942 года и была закончена в 1945 году. Первое отдельное издание ещё незаконченного произведения вышло в том же 1942 году.

Глава 4

Думаете, я сразу вернул себе свое настоящее «лицо»? Лицо Романа Перовского, разумеется, ведь Виктора Чумакова больше не существовало! Хотя, если хорошенько постараться, возможно, я и сумею со временем вернуть свой «старый» — настоящий облик. Вот только вопрос: а надо ли это делать? По моему скромному разумению — нет.

Конечно, я долгое время был к нему привязан, как сказал бы ослик Иа. Но большого сожаления по утрате своего внешнего вида уже не испытываю. А после того, как мне довелось побывать в разных личинах (даже в одной юной девушке, жаль «распробовать» её, как следует, не удалось), я уже стал смотреть на физическое содержание совершенно другими глазами.

Да и часть памяти Чумы (не меня, а который первый всадник), нимало помогла в осознании бренности нашей физической оболочки. Ведь недаром он меняет тела, в которых возрождается с завидной периодичностью. Есть здесь какая-то тайна, или скрытый смысл — не знаю. Но ведь отчего-то всё происходит именно так, а не иначе.

И думается мне, что умирая в своём времени, я встретил бабку-колдунью Акулину не просто так… Нет, не случайно! Вообще все якобы случайности, происходящие вокруг меня — нифига не случайны. Хотя на первый взгляд, всё вроде бы и так… А вот если остановиться, и задуматься — уже всё и не так… Это, уже как Леня Агутин пел в своё время: всё так и не так…

Но тот, кто ведет меня (а присутствуют и такие подозрения — уж слишком резво я набираю ведьмачьи чины) уже по этой жизни, не дает не то что остановиться, а хотя бы немножко дух перевести. Гонит и гонит! Где уж тут задуматься о «бренности бытия», тут бы элементарно выжить! Чем я и занимаюсь по сей день. И скажу без ложной скромности — у меня это получается!

Надеюсь, что хоть в СССР мне удастся провести в блаженном ничегонеделании хотя бы один денек. Привести в порядок не только мысли, но и душевное равновесие. Оно у меня хорошее, это душевное равновесие, но почему-то хромает[1]. Но духом я не падаю, несмотря на все эти душевные терзания. Просто некогда, да и не ко времени. Вот помогу нашим отцам и дедам фрица победить — вот тогда и буду рефлексией, самокопанием и самоедством заниматься. А пока даже слова такие нужно забыть!

Одним словом, после тщедушной фигуры со впалой грудью оберштурмфюрера СС Матиаса Гренца, я нацепил на себя крепкую и подтянутую шкурку майора фон Удо фон Штаде.

— Гутен таг, герр гауптманн госьюдартсвенной безъёпастности, — подмигнув Шарманазашвили, произнёс я хорошо поставленным аристократическим голосом Удо. — Ви всё видеть собственный глаза, — специально коверкая слова, откровенно потешался я над выпавшим в осадок Владимиром Харитоновичем.

Следом за практически идеальной фигурой женской мечты я неторопливо перекинулся в коренастую фигуру водителя мотоцикла — Хайни Богера, этакого немецкого бюргера с намечающимся пивным брюшком. И эта очередная смена тела вызвала у капитана госбезопасности откровенное непонимание сути процесса.

Он стремительно приблизился ко мне, обежал по кругу и даже потрогал рукой волосатое плечо коренастого фрица, в образе которого я предстал перед начальником школы.

— Ну, что, товарищ капитан государственной безопасности, — не без некоторой усмешки произнес я, уже не коверкая великий и могучий. — Вложили персты в раны, Фома неверующий[2]?

— Как вы это делаете? — пораженно прошептал Владимир Харитонович. — Ведь это тело — оно как настоящее…

— Как и предыдущие, — поправил я начальника школы. — Причем, эти тела не только выглядят, как настоящие — они таковыми и являются на самом деле!

— Но это же… — Капитан госбезопасности даже задохнулся, едва представил себе открывающиеся перспективы разведдеятельности.

И эту мысль в его голове я прочитал довольно отчетливо, словно он произнес её вслух. Да я даже на цвет его ауры внимания не обратил, поскольку всё его мысли лежали передо мной как на ладони. Как говорил ещё один мультипликационный персонаж: ура, заработало[3]!!! Только один вопрос, а надолго ли? Хотелось бы навсегда. Но выяснить это можно будет лишь практическим путём.

— Это же идеальная маскировка! — возбужденно воскликнул начальник школы. — И не надо никаких париков, грима, накладных бород и усов… Что нужно сделать, что освоить это искусство, товарищ Чума?

— А вот этого он вам сказать не может, Владимир Николаевич! — вмешался в нашу беседу дед. — Это — совершенно секретные разработки!

— Теперь я понимаю… — задумчиво произнёс Шарманазашвили.

— Нет, Владимир Харитонович, вы совсем ничего не понимаете, — усмехнувшись, произнёс я, возвращая себя в исходное состояние — в ставшее уже привычным тело Романа Перовского.

Как же я по нему соскучился — словно после долгой отлучки в родимый дом вернулся. А пребывание в телах фашистких утырков вызывало у меня стойкое отвращение, словно в контейнере с дерьмом продолжительное время сидеть пришлось. И ощущение такое, что после этого надо собственное тело, мозги, а особенно душу с хлоркой отпаривать и запах нацистской заразы отбить.

Неожиданно для себя, я все мысли капитана госбезопасности читал сейчас словно открытую книгу. У меня появилось стойкое убеждение, что это происходит лишь потому, что начальник школы чересчур разволновался и утратил контроль над чувствами. Вот все его помыслы едва ли не на лбу жирными буквами оказались написаны.

Думается мне, если бы он пребывал «в режиме диверсанта», да еще и на вражеской территории, хренушки чего бы мне удалось прочитать. Но радует одно — мой ментальный талант постепенно