Столичный доктор. Том VI (СИ) - Вязовский Алексей

— И сильно нам поможет контроль за лейб-медиками в этом вопросе? — Николай Васильевич скептически заломил бровь, разглядывая отписки.

Эх, все приходится разжевывать.

— Конечно сильно! Вот смотрите, — я выложил на стол еще один документ — черновик указа о лицензировании и штрафах, который Семашко мне в спехе напечатал на министерском Ундервуде буквально час назад. Все-таки нет цены Николаю. Первым в ведомстве освоил печатную машинку, лучше всех понимает в государственном делопроизводстве…

— Идете к Дурново и начинаете жаловаться на Воронцова-Дашкова. Дескать, зачем нам эта головная боль, пойдут жалобы и кляузы от лейб-медиков, которым мы прищемим хвост и так далее. Если министерство двора хочет сбыть эту головную боль нам, мы согласны. Но взамен, просим…

— Понял, понял, — тяжело вздохнул Склифосовский. — Опять интриги.

— Хочешь жить, — пожал плечами я, — умей вертеться.

Эта поговорка из будущего вызвала смех министра и временно примирила его с не самой лучшей действительностью, в которой приходилось существовать.

«Жалобы и кляузы» пошли даже быстрее, чем я ожидал. На прием ко мне заявился не кто-нибудь, а хорошо знакомый Иоанн Кронштадтский. И с такой дурнопахнущий историей, что вот прямо сходу пожалел о своем нахождении на посту товарища министра.

В военно-медицинской академии, где я набирал «витязей» для пастеровских станций, случился пренеприятнейший инцидент. Семеро студентов пятого курса во время гулянки вытащили из анатомички труп, обрядили его в белый халат и шапочку, после чего вставили в рот мертвеца дымящуюся трубку и посадили его «играть» вместе с собой в карты. Этого им показалось мало, и они сфотографировались. В лаборатории, где один из студентов проявлял карточки, увидели непотребство, подняли скандал. Который попал… в газеты!

Я кое-что должен был ректору за «витязей», поэтому мы попытались эту шумиху спустить на тормозах. Направили строгое письмо в академию с требованиями разобраться и наказать, что Пашутин и исполнил — отстранил залетчиков от учебы, пропесочил на какой-то там комиссии. Мы думали, что все, корабль миндздрава проплыл между Сциллой и Хабридой. Но хрен там. Православная общественность продолжала требовать крови:

— Евгений Александрович! Это настоящее святотатство, — напирал на меня Иоанн. — Надругательство над замыслом Божьим! Как сказал Григорий Нисский, «сосуд на время разрушается смертью, чтобы, по истечении зла, преобразовалось человеческое естество и, чистое от зла, восстановилось в первоначальное состояние»!

Тут я пас. Когда начинают цитировать первоисточники — считай, дело — швах. Я с такой легкостью даже искать нужные места в малознакомых книгах не смогу, и играть по этим правилам — стратегия заведомо проигрышная. Свернул спор и попытался зайти с другой стороны: предложил священнику кофе и провел экскурсией по министерству. Но нет, не умаслил. Вот вроде формально он никто и звать его никак. Высказал мнение — спасибо, мы с вами свяжемся. А на самом деле — с Великими князьями общается тесно, половина Госсовета — тоже в друзьях-приятелях. Как такому откажешь? Потом в яхт-клубе все мозги чайной ложечкой вычерпают. Он и козни строить не будет — стоит только не пожаловаться даже, а сожаление смиренно высказать, и готово. Приходится улыбаться и кивать согласно.

— Можем, конечно, отчислить из академии, — я скривился, словно съел лимон. — Но врачей и так не хватает, а уж в армии… тем более. Разве не в Библии сказано про то, что надо прощать своих врагов?

— Своих! Личных. А эти покусились на святое!

Тут то я и понял — съехать с темы не получится. Придется залезать в это дерьмо с головой. Вдруг вспомнилась история из фильма «Джентльмены удачи», где профессор рассказывает Леонову про османские обычаи наказания преступников. Чан с дерьмом на повозке, палач с ятаганом… Пересказал ее Иоанну.

— Да, да! Именно это и нужно нашему отечеству! Иначе святотатцы все тут разрушат, осквернят…

Нет, не понял священник шутки. Жалко.

— Хорошо, я лично разберусь в этой истории. И накажу участников. Как Петр Первый — своей рукой.

— Пороть будете? — удивился Иоанн.

— У нас порка для студентов запрещена, — пожал плечами я. — Придумаю как.

На этом и расстались.

Начальник военно-медицинской академии Пашутин уже стал моим хорошим знакомым. Плотно общаться пришлось в последнее время, и впечатление оставил человека вменяемого и разумного. Должность у него такая. Можно, конечно, просто выступать по необходимым поводам, а работу на самотек пустить. А что, если дело налажено, то отсутствие начальника замечают намного позже, чем не пришедшую уборщицу. Все и так знают, что делать. Но Виктор Васильевич не такой. И административную работу тянет, и про научную не забывает. В конце концов, кто отец-основатель патологической физиологии?

За студентов он переживает. Помнит, как сам был молодым. И вообще, покажите мне студента-медика, который бы не фотографировался в анатомичке? Снимочки с распитием разных напитков, игрой в шахматы и нарды, песнями под гармошку и гитару можно найти в архивах многих профессоров и академиков. А у кого их нет, тот потерял. А тут надо и без пяти минут специалистов спасти, в обучение которых вложено время и силы, и с церковниками не поссориться.

— Может, временно исключить их? Допустим, на месяц. А я им устрою практику в условиях, приближенных к боевым.

— Это как? — удивился Пашутин. — Вроде сейчас время мирное.

— Да я их и в Петербурге загружу так, что не дай бог, на войну попадут, будут считать, что в санатории отдыхают. Мы разрабатываем операцию по установке бронхоблокатора туберкулезным больным. Вернее, одному пациенту, — я посмотрел на потолок. — Техника не ясна пока, грядут испытания. Сами понимаете: подбор больных, подготовка к операции, наблюдение, протоколирование, проведение секции при летальном исходе. И всё это в режиме круглосуточном. Самые нестойкие плакать начнут на второй день — сегодня ты отбираешь живого больного в чахоточной лечебнице, а уже завтра рассматриваешь его легкие под микроскопом.

— А самые стойкие когда сломаются? — тяжело вздохнул Виктор Васильевич.

— На третий. Когда надо ехать за новой партией. Массовость страданий — штука страшная, особенно когда ты пытаешься их преодолеть.

Тут принесли самовар. Вообще уже не понимаю, как можно без него разговоры вести? Это же целый ритуал: заварить, отпить в тот момент, когда уже не так горячо, закусить баранками со связки. Да, запах горелого веника присутствует. Но к нему быстро привыкаешь. За чашкой чая, дабы поднять настроение, рассказал Пашутину анекдот про дантистов. Мол, пока мы изо всех сил боремся за асептику и даже сделали ее признанным стандартом работы в хирургии, в зубоврачебном деле и слова такого не знают.

— А ведь это и мое упущение, — вдруг сказал Пашутин. — С подачи дорогого Фомы Игнатьевича Важинского меня в прошлом избрали почетным членом «Первого общества дантистов в России». Я теперь манкировать их собраниями не буду, пойду, разворошу это гнездо.

— Возьмите Семашко с собой. Попугает почтенную публику проверками и штрафами. Кстати, ваших «витязей» тоже привлеку. Они уже привычные к административной работе.

— Опять посылать их в губернии⁇

Ректор явно напрягся и я тут же поднял руки в защитном жесте:

— Нет, нет. Пока только по столице.

— Тогда я не против.

Вот и хорошо. Гора с плеч.

Подступаться к теме туберкулеза страшно. Совершенно точно знаю: лекарства придумали, хорошие и эффективные. Они работают. Методы лечения тоже придумали. Наверное, отличные. Но победить не смогли. Вернее, в одной стране победили. Но потом выяснилось, что это не совсем правда. И процесс пошел дальше. Противотуберкулезные диспансеры, больницы по последнему слову, санатории — всё это при советской власти имелось. И не показушно. Фтизиатрия работала, пока ее оптимизировать не начали. Убрали торакальную хирургию из областных центров, порезали койки и ставки.