Гром над Империей. Часть 2 (СИ) - Машуков Тимур

Выныриваю из ее воспоминаний. По ощущениям, будто в дерьме вывозился. Мерзко и до ужаса противно. Смотрю на нее, попутно втыкая в пожирателя иглу благодати, заставляя его корчиться от невыносимой боли. Но на его отчаянные вопли мне плевать. Сижу и размышляю, что мне с ней делать дальше. Ладно, об этом подумаю позже. Одним движением распыляю пожирателя и уничтожаю остатки души этой мрази. Пустую оболочку закидываю в кольцо лича. Пусть пока лежит там, рядом с тушкой Лилит.

Мне еще Валю оживлять, вот на теле следователя и потренируюсь. Да и вообще, все в хозяйстве пригодится. Надо, в принципе, создать небольшой запас тел, так, на всякие непредвиденные случаи жизни. Да и деда не мешало бы омолодить и дать ему более сильное и здоровое тело. С кровью Громовых проблем не будет, а все остальное быстро восстановит, было бы желание.

Так, все, хватит сидеть! Город сам себя не разрушит, да и надо бы останки несчастного эльфа разыскать. Все-таки лишнее доказательство того, как Ватикан реально поступает с теми, кого так усердно защищает напоказ. Чую, у короля Италии вскоре зад будет сильно пригорать, а я с превеликим удовольствием добавлю огонька. Вот прям сейчас и добавлю! Судя по тому, что я узнал, живых людей в столице католиков практически не осталось, значит, и щадить никого не придется.

Вышибаю эфиром дверь, окутываясь огненным щитом. Организм уже себя восстановил, и стихии, послушные моей воле, вырываются из меня и несутся во все стороны, сея смерть и разрушения. Пользуясь знаниями, полученными из памяти следователя, мысленно представляю расположение камер в тюрьме и отмечаю для себя место, где был принесен в жертву эльф. Неспешно направляюсь туда, попутно заглядывая во все помещения. И если в них обнаруживались живые люди, быстро их проверяю. Если оказывалось, что это просто жертвы, освобождал их и отправлял на выход. Но таких было, увы, очень мало. В основном, в камерах сидели конченые мрази, от содержимого памяти которых меня чуть ли не выворачивало наизнанку от отвращения.

Вскоре стихии сообщили мне, что живых охранников в тюрьме не осталось. А заключенных оказалось не так много, как я предполагал ранее, поэтому можно было больше не терять времени и отправляться туда, откуда невыносимо несло пожирателями.

Именно там, как я думал, находилось тело эльфа, принесенного в жертву. Спустившись еще на один этаж вниз, я прошел по длинному, слабо освещенному коридору, пока не уперся в дверь, возле которой лежали кучки пепла. Агни постаралась, видимо, и сожгла плохих дядек. Ударом ноги выношу запертую дверь, и тут на меня накатывает легкая слабость. Чувствую отток эфира и, вспыхнув подобно факелу, ярко освещаю помещение. Ага, вот и эльф, уже остыл, бедолага. Горло перерезано, руки и ноги прибиты к полу по краям странного узора. Рядом стоит небольшой черный артефакт, от которого к убитому тянутся темные нити, что опутывают его, сплетая что-то подобное кокону. Видимо, почувствовав меня, эти же нити полетели ко мне, но моментально сгорели в метре от моей тушки.

— Ах ты ж, мой злобный вампирчик, — с усмешкой протянул я, глядя на артефакт. — Сам кушать хочешь или спешишь накормить своих друзей? А ты с ними связан или нет, интересно? А давай-ка посмотрим, но сначала устроим небольшую фотосессию… Улыбочку!

Быстро делаю несколько фото и видеозаписей с происходящим в камере. Доказательства — наше все. А теперь можно и с артефактом разобраться.

Начинаю опутывать его нитями эфира, проникая вглубь, в самое его сердце. Именно оттуда должна идти связующая нить. Но нет, пусто. Видимо, его предназначение другое. Скорее всего он вобрал в себя силу, активировал тьму и разрядился. Значит, для меня он бесполезен. Пропускаю по нитям огонь и с удовольствием наблюдаю за тем, как он плавится. При этом мне кажется, что разрушается не только он, но и что-то еще… Но разбираться с этим некогда. И так я потратил на все это непозволительно много времени! А мне еще Ватикан разрушать, перед родными извиняться, навестить Японию и ее императора, разобраться с провинцией Ига, продолжить внезапно прервавшийся отдых… Ах да, еще и узнать, что там Люцефер с Михаилом затеяли. А то как-то подозрительно тихо у них. Столько дел, столько дел — и как со всем справиться в одиночку?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Освобождаю эльфа и засовываю его тело в кольцо. Отдам его ушастым, пусть похоронят по своим обычаям. Черт, у меня уже не кольцо, а кладбище какое-то! Все, закончу все дела и начну с ним разбираться. Хватит откладывать… А пока — пора подниматься наверх и творить бескорыстное добро.

Быстрым шагом иду по запутанным коридорам. Хорошо, что благодаря поглощенной памяти следователя, я в них хорошо ориентируюсь. Иногда на моем пути попадались убитые стихиями охранники. Но совесть моя молчала — живых среди них давно не было, лишь тела с полностью сожранными душами.

Выбираюсь наверх и выхожу на улицу. Ага, вот и комитет по встрече особо важных гостей, даже музыка есть, — подумал я, слыша, как надрывается сирена.

Перед входом в тюрьму полукругом выстроилась большая группа магов, впереди них стояли люди с оружием, на котором светились руны. Всмотревшись, я понял, что живых среди них так же нет, лишь пустые оболочки, захваченные пожирателями, а значит, церемониться с ними смысла не было.

— Ну что, юный бог, готов всех убить? — из толпы выдвинулся высокий человек, глаза которого были настолько наполнены тьмой, что от её насыщенности уже стала разлагаться кожа вокруг глазниц. Он ехидно поинтересовался:

— А их тоже убьешь?

Тут же из толпы выталкивают десяток детей разного возраста. К их шеям приставлены клинки, сочащиеся тьмой.

— Когда-то, как гласят предания, один из богов этого мира пожертвовал жизнью, чтобы спасти людей. Готов ли ты на такой же подвиг? Или все твои высокие речи — лишь пустые слова?

Довольная ухмылка на его лице никак не вяжется с его жутким видом. Видимо, его тело, перестав выдерживать напор тьмы, стало стремительно разлагаться. От вони, что волнами потянулась от него, хотелось спрятаться, но я стоял и молча смотрел на него, пытаясь понять, что делать. Откровенно говоря, к такому я готов не был. Дети были самыми обычными, живыми, и в том, что их убьют, я нисколько не сомневался. Но и жертвовать собой я был не намерен. Это у христиан все просто: дают по левой щеке — подставь правую. А я привык на удар отвечать ударом, причем вдвойне. Этим меня и бесила эта религия: вас продают в рабство — молитесь, вас насилуют — молитесь, вас режут — молитесь. Пассивное ожидание чуда — это не по мне. Я сам творец своей жизни, и я, и только я делаю свой выбор. А значит…

— Убивай, — коротко бросаю я, незаметно выпуская щупальца эфира и заполняя ими площадь. — На земле миллионы детей, потерю десятка никто не заметит.

— Ну, раз это твой выбор… — глумливо начинает он, но, видимо, что-то заметив в моих глазах, выстреливает тьмой в ребятишек, которые покорно ожидали своей участи, устав плакать и кричать. Но не успевает. Пожиратели, что держат возле их шей ножи, истаивают дымкой, а детей выдергивает эфир и забрасывает в дверь тюрьмы, что позади меня. И тут же вокруг здания вспыхивает стихийный купол, через который пожирателям не пробиться.

— А вот теперь повоюем! — довольно потираю я руки, предвкушая хорошую драку.

Меня тут же накрыло тьмой, в которой невозможно было даже вздохнуть, но мне этого и не требуется. По щиту тут же забарабанили пули, и даже жахнуло чем — то тяжелым. Да и пофиг. Благодать вспыхивает подобно солнцу, мгновенно испаряя тьму, а после начинает, будто обладая собственным разумом, практически без моего участия впиваться в тех, кто некогда были людьми.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Первый ряд тварей сразу же будто корова языком слизала, а за ними открылась страшная картина… Десятки истерзанных детей, что валялись изломанными куклами, без малейших признаков жизни. На их лицах застыл предсмертный ужас, а ноги и руки по ощущениям были просто вырваны из их маленьких тел. И тут меня накрыло…

Такой ненависти я еще никогда не испытывал! Когда меня убивали, когда я видел Вику и Нику в крови, когда мир был на грани смерти… Тогда я был в ярости, в бешенстве, я плохо соображал, что делаю, но все же хоть как-то себя контролировал. Но сейчас, когда я увидел обезображенные детские тельца, во мне будто лопнула какая-то струна, и я увидел себя словно со стороны.