Александр Шуваев - Книга Предтеч

- Чего вы плететесь тут? Лима в Серне - видимо-невидимо, еще больше, чем в прошлом году... Бежим скорее!

Он почти ничего не понял, зато его спутница, похоже, все поняла оч-чень даже хорошо и оттого, радостно взвизгнув, стремглав кинулась за незнакомцем, а он, в недоумении, почел за благо направиться за ней. Уж тут-то тростник был не тот, что у места высадки! Можно сказать, всем тростникам - тростник, он вздымался на шестиметровую высоту, склоняя друг к другу грубые метелки, образовывал сводчатые коридоры, под потолком которых горел извилистый, неподвижный от плотности слой светового тумана, и бегуны стрелой, с бредовой легкостью летели по этим коридорам, а фонтаны огненных капель салютом вздымались по их пятам. Чуть повернув, они поднялись выше, выйдя из мокряди, пересекли коленчатую завесу высоченных стеблей и враз оказались на берегу обширного водного зеркала. Противоположный берег был от них метрах в ста пятидесяти, ну, а длина, - длина была намного больше, концы терялись в световом мареве и черных мазках стеблей. Тут слышались приглушенные голоса, и в мелкой воде у берега виднелись согнутые и темные фигуры в ореолах, нимбах, облаках света наподобие святых или же древнеперсидских царей с их "фарром".

- Чего это они?

- Как чего? - Удивилась она. - Да ты только глянь!

И он увидел. На плотном песчаном дне в нескольких сантиметрах от поверхности впритык друг к другу почти неподвижно сидели тысячи неподвижных тел, и отражением фейерверка в воздухе горели бесчисленные красные фонарики в воде, а выпуклые глаза существ тускло отсвечивали зеленым. Охваченный незнакомым азартом, он потом даже припомнить не мог, как в его руках оказался большой сачок, а сам он присоединился к охотникам. Глаза поспешно выбирали стайку добычи покрупнее, затем следовал довольно неуклюжий поначалу и все более уверенный потом рывок сачка, - и груда добычи осторожно вываливается на широкое скользкое полотнище расстеленной в траве ткани, к куче добытого прежде и другими, в шорох, роговое постукивание и копошение живого лима, крупного членистого существа длиной с хорошую сардельку, вроде-рака-только-без-клешней. Другим отличием было то, что в отличие от рака лим был совершенно беспомощным на земле и не ползал, а только копошился, да хлопал широким хвостом. Вершина прибрежного холма, пологим горбом выпирающая из огненного карнавала Ночи Света, казалась угрюмой в своей темноте, только на самом верху рвались в небо рыжие языки огня, и по траве среди заполошных бликов метались исполинские тени. Азарт не иссяк, и не стало меньше добычи, а просто некуда стало ее складывать, а охотники нехотя вылезли из парной воды и, увязав, поволокли тяжелые, мокрые, шуршащие узлы наверх, - туда, где пылал огонь, а на поверхности воды в котлах бурлила густая зеленая пена от трав горьких и трав душистых с крупной розовой солью из небольшой копи возле самого Сокэй-Ман. В этот-то пар, запах, в это бурление вывалили добычу и сели, терпеливо дожидаясь скорой готовности. С хрустом разломив пунцовый панцирь, он осторожно попробовал мясо первой жертвы, но в дальнейшем сбился со счета, захлебываясь солененьким соком, текущим по светлой бороденке, медленно хмелея без всякого вина и временами оглядываясь вверх, как оглядываются обыкновенно назад, к кажущемуся взгляду в спину, потому что это вновь и вновь доказывало, что вокруг - вовсе не Земля, и совсем-совсем другие звезды над головой складываются в совсем иные узоры, а внизу - все растущий в высоту световой карнавал. Да вот еще, - по правую руку сидит молчаливый, задумчивый, грустный Некто, длиннейшие узловатые руки протянувши далеко перед собой, а из углубления на широком бугре выше переносицы подслеповато щурится в темноту третий глаз, невеселый, чуть слезящийся и вроде как слегка невменяемый. Да, сосед производил впечатление чувствующего себя несколько чужим в этой компании, но и рядом с ним так же, как и с другими высится объемистая груда разломанных пустых панцирей. А руки лежат как будто бы отдельно, как будто про них забыли, лежат, как боевые молоты, тяжелые, бугристые, с узловатыми длинными пальцами числом пять... зато сразу же видно, что они с легкостью, словно цыпленку, отвернут голову любому супостату. Конечно же, интересно - кто, так ведь не спросишь... Впрочем, по какой-то причине его сейчас куда больше интересовало, где находится его спутница. Чушь конечно, она у себя дома, опасных зверей в Стране Цирлир не водится, люди кругом - без черных затей, а все равно чувствуется непрошеная ответственность за спутницу. Впрочем, - вот она, блестящие глаза, в которых пляшет багровое пламя, видны совсем близко, словно ищут его. Меж тем за время этого первобытного пиршества море светящейся пыли медленно затопило и холм, окружило место трапезы кольцом и злобно посверкивало на них первыми бегучими огоньками. И кто-то уже заулюлюкал и, с неуловимой скоростью разоблачившись, стремительно, головой вперед бросился вниз, и отыскались последователи. Голые тела неслись подобно кометам, оставляя за собой широкие, медленно меркнущие полотнища зеленого мерцающего света. Даже сверху было видно, как, слетев с холма, они мчатся вдоль берега туда, где, очевидно, было более подходящее для купания место. Он все-таки медлил до последнего, пока не вошла в соблазн прежняя его спутница, а он не побежал за ней следом.

Свежайший, с беспримерной жестокостью сваренный живьем лим, казалось, вовсе не обременял живот, тяжести, нередкой после обильной пищи, не было и в помине, а только легкое опьянение, возбуждение и огонь в крови. Да нет, есть лучшее слово - упоение. Как давеча в Тенетах тело стало почти невесомым, вес остался просто так, - чтобы чувствовать силу и упругость неутомимых мышц. Люди, бросаясь в воду, вспыхивали ярким фосфорическим блеском, и след за ними долго не гас, во рту было сухо от волнения, в голове стоял слабый все возвышающийся звон, а перед ним стояла одна цель, - как добычу догнать, настичь, и будь, что будет, но она уже была в воде, и видно было невооруженным взглядом, что не ему - соревноваться с нею в плавании... А, живем один раз! Вовсе никудышный до ухода своего из отчего дома пловец, теперь он пронизывал воду, как тюлень, широко загребая руками и сосредоточенно держа в прицеле плывущую впереди добычу. Раз - она добралась до мелководья, вильнула за тростниковую гривку, исчезла, а потом послышалось чуть сумасшедшее: "Эй!". А в воздухе тем временем снова что-то изменилось: из вдруг вспыхивающих огненных точек расходились, расплываясь и слабея, яркие световые круги, и в ответ кружилась все сильнее голова, и сердце готово было остановиться, но он продолжал погоню за мелькающей то тут, то там тонкой девичьей фигурой. Через мелководья - в фейерверке пылающих брызг, через глубокие места - в холодном огне прозрачной воды, через упругие стебли напролом, а кольца все умножались в числе, переплетались, извиваясь, словно живые и единые, пронизывали воздух изощренными переплетениями огня, иероглифами с зыбким изменчивым смыслом, грезами о слиянии с вечной Стихией огня. Что-то трепетало у него внутри, восторг нарастал, становясь почти нестерпимым. Оглушенный, вдруг потерявший стремление, он теперь блуждал наугад, безотчетно, безбоязненно, пока душа его, исторгнутая и взятая взаймы колдовством Ночи Света, не покинула бренного тела, что повалилось на мелкий, мокрый, белый песок Страны Цирлир. При этом охотник довольно много потерял, потому что не видел и не чувствовал, как счастливо избежавшая загона добыча его обеспокоено вернулась. Он не чувствовал, как мокрую длинноволосую голову прижимают к мокрой голой груди, как целуют в незрячие глаза.