Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом

Устанавливалась также независимость и автономия Высшей школы от государства. Первым ректором нашего университета был избран Виктор. Ректор избирался сроком на три года в том случае, если за него проголосовали две трети Ученого Совета, слушателей университета и младших преподавателей. Университет сам решал, какие ему открывать кафедры, какие дисциплины преподавать. Государство не вмешивалось. Но государство назначало выпускную комиссию и принимало от университета специалистов, определяя качество их подготовки. В зависимости от этого университет получал содержание. Мы рассчитывали, что к 2000 году в университете на всех факультетах будет учиться не менее сорока слушателей.

Особое внимание было уделено начальному и среднему образованию. Мы решили пока ограничиться всеобщим четырехлетним образованием. В течение пяти-шести лет мы на большее не могли рассчитывать. В начальную школу зачислялись дети семи лет. Мы строили программу обучения, учитывая их психологию и особенно яркое воображение, значительно превосходящее воображение взрослых. В первом классе учеба напоминала игры, поощряя развитие фантазии у детишек. Им читали сказки, предлагали самим сочинять что-нибудь подобное и рассказывать своим товарищам. Шутя и играя, они учились читать, писать и считать. Оценки не ставились. Любая выполненная работа или задание заслуживали похвалы. Если ребенок не справлялся с заданием, его не ругали, а давали задание полегче. Постепенно он втягивался в общий ритм. Во втором классе осторожно и постепенно в обучение вводились элементы логики. Учителям вменялось тщательно следить — к какой области знаний проявляет интерес ребенок и — способствовать развитию его интереса. Не было особой беды в том, что по другим предметам ребенок отставал.

Четвертый класс дети кончали со знанием арифметики, природоведения, географии, истории и Конституции. Четкие знания последней были обязательным условием. Наиболее способные продолжали учиться в школе второй ступени. Ее классы формировались по наклонностям учеников, и в соответствии с этим создавалась программа обучения. У нас были классы технического и гуманитарного направлений. В школе второй ступени основной упор делался на воспитание логики мышления. Программа составлялась так, что окончивший школу имел уже достаточно знаний для той или иной практической деятельности.

Наиболее способные поступали потом, в двухгодичный колледж, который профилировался в соответствии с факультетами университета.

Со временем такая организация дала свои плоды. Но вначале были трудности, и главная из них — недостаток в интеллигенции. Однако у нас были книги.

Исподволь, незаметно мы насаждали такой моральный климат, при котором чтение книг стало самым почетным занятием. Мы создали довольно мощный радиоузел и провели от него линии ко всем поселениям, даже установили громкоговорители на полях, где днем работало почти все население. Помимо оперативных сообщений, диктор читал какое-нибудь художественное или научно-популярное произведение. Почти целый месяц читалась «История государства Российского» Карамзина. Затем Карамзина сменил Шекспир, за Шекспиром последовал Гоголь, за Гоголем — Пушкин… Идея эта принадлежала Виктору. Так или иначе, но мы, кажется, хотя и медленно, но продвигались к цели.

Как-то лет через пять после описанных событий я зашел в четвертый класс третьей начальной школы в Згорянах. Мы туда приехали по делам с Алексеем. Шел урок истории.

— Дети, — спросил я, — кто из русских князей нанес первое поражение татарам?

— Дмитрий Донской и воевода Волынский! — хором ответил мне класс.

— Хорошо! А кого из писателей вы больше всего любите?

Поднялся шум. Кто кричал: «Джека Лондона!», кто называл Пушкина, кто Гоголя, а кто и Дюма. Дети читали, и это было главным.

Я обратился к одному из ребят:

— Скажи, что, на твой взгляд, главное в человеке?

Десятилетний мальчуган подумал и серьезно ответил:

— Разум, свобода, достоинство и жизнь.

— Почему ты на первое место поставил разум? — спросил я.

— А как же? — ответил он. — Разум — это главное, без него не будет остального.

— Ну, а жизнь ты ставишь на последнее место. Почему?

— Потому, что без разума, свободы и достоинства жизнь не имеет полной ценности, следовательно, зависит от первых трех, — серьезно ответил мальчик.

— Все так думают?

В классе поднялся шум. Дети начали спорить и на меня уже не обращали внимания. Я вышел.

Каждый из этих мальчишек и девчонок имел свое мнение и не боялся его отстаивать. И, пожалуй, самое главное было то, что мое присутствие их не стесняло. — Они были именно такими, какими я хотел их видеть.

Глава XXXVII

ПУТЧ

Я открыл глаза и тотчас их зажмурил, ослепленный ярким светом фонаря. В висок мне уперся какой-то холодный металлический предмет.

— Спокойно, не шумите, — проговорил тихо, но решительно мужской голос.

Я снова открыл глаза. Луч фонаря отвели в сторону, и я увидел в комнате людей в офицерской форме. Двое стояли у постели. Один из них направил на меня пистолет.

— Тихо встаньте и оденьтесь! — приказал второй, в котором я узнал Покровского.

— Военный переворот? — стараясь быть спокойным, насмешливо спросил я.

— Вы догадливы, — ответил Покровский. — Надеюсь, мы будем удачливее. Думаю, вам не нужно разъяснять сложившуюся ситуацию. Полагаю, что вы проявите благоразумие и избавите нас от необходимости принимать жесткие меры.

Один из офицеров подал мне одежду.

— Старайтесь не шуметь, — попросил Покровский, — нам бы не хотелось тревожить сон вашей семьи.

Меня тихо вывели из дома и повели к зданию главного корпуса стационара. Во дворе бесшумно сновали люди. Однако вскоре послышались крики. Это ворвавшиеся в стационар офицеры арестовали ребят. Входя в подъезд корпуса, я услышал выстрелы, доносившиеся со стороны стоявшего на отшибе домика, где жил Алексей. Прозвучали две-три автоматные очереди, взревели двигатели танков. Уже спускаясь в подвал, я по шуму определил, что танки последовали к Грибовичам.

«Удалось ли Алексею уйти?» — этот вопрос занимал меня больше всего. Кроме меня, его и Паскевича, в стационаре из главных моих помощников никого не было, Кандыба жил в Грибовичах, Юрий был в отъезде.

Итак, военный переворот. «Интересно, — подумал я, — примкнул ли к нему Голубев? Вряд ли. Покровскому известна его роль в разложении и ликвидации „Армии Возрождения“».

Голубев жил в Озерске. Возможно, что его арестовали еще раньше. Меня закрыли в той самой камере, где когда-то мы держали пленного мальчишку из банды Бронислава. Здесь было маленькое закрытое решеткой окошко, выходящее во двор. Постепенно рассвело. Со стороны Грибовичей послышались выстрелы. Ухнула пушка танка, потом еще и еще.