Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

— Принеси нам воскрешение! — вторило колдовское братство, образовав вокруг нее танцующий хоровод.

— Снизойди на нас! — неузнаваемо низким голосом трижды выкликнула Эбигайль.

— Снизойди! Снизойди! Снизойди!

Борцову показалось, что в глубине леса откликнулась ночная птица. Невидимые валеты в черных трико затушили костры, взметнувшиеся клубами душного пара. Теперь только язычки свечей, защищенных стеклом, подрагивали в таинственном мраке, да пентаграмма козлиного лба светилась зеленым фосфором.

— Брат Элигор, офицер императорской свиты! — громовым далеким раскатом прозвучало из тьмы. — Займи место за нашим столом.

Ратмир понял, что его все же обнаружили и, по-видимому, еще в самом начале. Преодолевая стеснение, он вышел из-за деревьев. Луна уходила к Востоку, а догоравшие свечи, казалось, только усиливали непроглядную темень. Над залитыми головешками стлался пар, мешаясь с клочьями тумана, просачивающегося сквозь колючий кустарник.

На поляне никого не было. Исчез магический круг со всеми его принадлежностями, а вместе с ним канделябр и чаши, что стояли на жертвеннике. Одни лишь свечные огарки еще хранили память об отшумевшем шабаше, но и они, конвульсивно подергиваясь, затухали один за другим.

Неожиданно, как и все, что случалось в эту ночь освящения, где-то совсем близко зажглось электричество, высветив изнутри зеленую стену боскетного лабиринта. В проходе стояла улыбающаяся Эбигайль. Одетая в тот самый льняной балахон, что был на ней прежде, и без метлы с выразительным символом мужской мощи. В руках у нее была чаша, похожая на церковный потир, до краев наполненная темно-красной жидкостью.

— Не бойся, — она поманила его кивком, — пойдем с нами. Все кончилось. Ты должен забыть, что видел, и мы тоже забудем… Или сделаем вид, что ничего не было, — Эбигайль лукаво подмигнула и засмеялась. Ее переливчатый смех звучал завлекающе нежно. — Иди ко мне.

Он приблизился, превозмогая давшую знать о себе тяжесть в ногах.

— Пей, — поднесла она чашу к его губам.

Не принимая всерьез жалкие забавы — одно слово «балаганчик», — Ратмир и мысли не допускал, что ему предлагают кровь, и уже готов был пригубить, как кто-то словно предостерег его: «Не надо». Он успел различить острый запах гвоздики и еще каких-то пряностей, но это скользнуло мимо сознания. В рубиновом овале, обрамленном тонким ободком металла, он увидел свое, только удаленное, как в глубоком колодце, отражение. Клочок неба, сияющего в латунных недрах, навеял вихрь, всколыхнувший память. Такое было, было однажды! Проблеск солнца сквозь иглы сосновых ветвей и два розовокорых ствола, как столпы из кованой меди в чешуйках нагара. И буйное цветение черемухи, и окошко за ним, и деревянная лестница с провалившимися ступеньками.

И мне по лесенке подняться,И мне всю ночь с тобой бродить,Но так немысленно остаться,Так невозможно уходить.Где? В каком году?Из каких закоулков сердца?

И вновь голос, позвавший на полуночный пир, раскатился над лесом, как набегающая гроза:

— Есть три великих события в жизни человека: любовь, смерть и воплощение в новое тело. Маг управляет ими по своей воле. Для совершенной любви нужно вернуться в то самое место и время, где вы любили однажды. Вспомни прошлое, вживись в него сердцем и помыслами, и любовь придет к тебе вновь.

Спираль

Часть третья

Авентира двадцать вторая

Богезкёя, Турция

Через три с лишним тысячи лет после гибели хеттского государства случилось загадочное происшествие, соединившее распавшиеся звенья причин и следствий.

Хаттусас, само существование которого длительное время оспаривалось, был найден Винклером близ турецкой деревни Богазкёя и раскопан в 1906 году. Последующие работы, которые проводились под руководством Биттеля, прервала вторая мировая война. Город возник за пятнадцать веков до новой эры на месте энеолитического поселка в излучине горной реки Галис. Его окружала мощная стена из галечника и сырцового кирпича. Каменный гигант с бородой, на манер фараонской, сопровождаемый парой оскаленных львов, которых держал за ошейники воин с загнутым клювом хищной птицы, охранял главные ворота. Исполин с головой ушел в землю, так и не оставив вверенного поста.

В пределах стен удалось раскопать четыре храма и хранилище глиняных табличек с вавилонскими клинописными знаками. Без них история страны хеттов так бы и осталась белым пятном. Хаттусас пал в конце двенадцатого века до н. э., вместе со всей страной, что дерзнула помериться силами с самыми могущественными государствами Востока. Тогда же погибла и воспетая Гомером Троя.

Скальное святилище Язылы-Кая располагалась за городскими воротами, в глубокой расселине, переходящей в тесный коридор. К скалам вела широкая дорога, застроенная с обеих сторон дворцами и храмами. После пожара, уничтожившего Хаттусас, от них уцелели лишь неясные очертания фундаментов и огрызки колонн от богато разукрашенных портиков.

Змеи, тарантулы и сколопендры облюбовали забытое Богом и людьми место. На утесе, господствующем над местностью, долотом ваятеля вытесаны фигуры жрецов и воинов, идущих на поклонение тайным святыням. Перед закатом скала пылает жертвенным пламенем, вспоминая имена хеттских, хурритских и вавилонских богов. Так и не вспомнив всех, не выбрав из них единственно верного, она погружается в тень, издавая странные звуки, похожие на детский плач.

Тщательно замаскированная усыпальница старшего сына царя Мурсилы находилась в стороне от дороги, между галечной россыпью, что нанесла не знающая усталости река, и некрополем, где сберегался пепел погребальных костров.

Дыра, в которую провалился высокоученый грабитель могил Эльгибей, находилась как раз в одном из таких захоронений, напоминающих не то склеп, не то дольмен.[63]

Прежде чем пригнать сюда землеройные машины, место было огорожено, хотя и не столь капитально, как в Долине царей. Участники экспедиции, включая охранников и рабочих, жили в уютных фургончиках, оборудованных водопроводом и канализацией. Передвижная электростанция армейского типа обеспечивала круглосуточную подачу энергии, а продовольствие доставлялось из соседней деревни, что славилась своими оливками, сабзой и медовым инжиром.

Только в межсезонье, когда трамантана с Понта приносила затяжное ненастье и с гор обрушивались селевые потоки, связь с селением прерывалась.