Роберт Хайнлайн - Звездный зверь. Имею скафандр - готов путешествовать

— Так-то лучше, — сказал «Оскар».

— Жарко здесь, «Оскар».

— Думаешь, там прохладнее? Следи за тенью, приятель, и не спускай глаз со следов.

— Ладно, ладно, только отстань!

Я твердо решил, что больше не позволю тени исчезнуть. Я ей покажу, как со мной в прятки играть!

— Воздуха здесь чертовски мало, «Оскар».

— Дыши медленнее, дружище. Справимся.

— Никак, над нами корабль пролетел?

— Мне почем знать? Окуляры ведь у тебя.

— Не выпендривайся, не до шуток мне сейчас.

Я сидел на земле, держа на коленях Крошку, «Оскар» крыл меня почем зря, а Мэмми уговаривала тоже:

— Вставай, вставай, ты, обезьяна чертова! Вставай и борись!

— Встань, Кип, голубчик! Ведь осталось совсем немного.

— Дайте отдышаться.

— Ну, черт с тобой. Вызывай станцию.

— Крошка, вызови станцию, — сказал я.

Она не отвечала. Это так напугало меня, что я пришел в чувство.

— Станция Томба, станция Томба, отвечайте! — Я встал на колени, затем поднялся на ноги. — Станция Томба, вы слышите меня?

— Слышу вас, — ответил чей-то голос.

— Помогите! Умирает маленькая девочка! Помогите!

Неожиданно станция выросла прямо перед моими глазами: огромные сверкающие купола, высокие башни, радиотелескопы. Шатаясь, я побрел к ней.

Раскрылся гигантский люк, и из него навстречу мне выполз краулер. Голос в моих наушниках сказал:

— Мы идем. Стойте на месте. Передачу кончаю. Краулер остановился подле меня. Из него вылез человек и склонился своим шлемом к моему.

— Помогите мне затащить ее вовнутрь, — выдавил я, и услышал в ответ:

— Задал ты мне хлопот, кореш. А я терпеть не могу людей, которые задают мне хлопоты.

За его спиной стоял еще один, потолще. Человек поменьше поднял какой-то прибор, похожий на фотоаппарат, и навел его на меня.

Больше я ничего не помнил.

ГЛАВА 7

Не знаю даже, доставили ли они нас обратно краулером, или Червелицый прислал корабль. Я проснулся от того, что меня били по щекам, и понял, что лежу в каком-то помещении. Бил меня Тощий — тот самый человек, которого Толстяк звал Тимом. Я попытался дать ему сдачи, но не смог и с места сдвинуться — на мне было что-то вроде смирительной рубашки, которая спеленала меня, как мумию. Я заорал.

Тощий сгреб меня за волосы и запрокинул мне голову, пытаясь впихнуть в рот большую капсулу. Я же пробовал укусить его. Он ударил меня еще сильнее, чем раньше, и снова поднес капсулу к моим губам. Выражение его лица не изменилось, оно оставалось таким же гадким, как и всегда.

— Глотай, парень, глотай, — услышал я и отвел взгляд. С другой стороны стоял Толстяк.

— Лучше проглоти, — посоветовал он, — тебе предстоят пять паршивых дней.

Я проглотил капсулу. Не потому, что оценил совет, а потому, что одна рука зажала мне нос, а другая впихнула капсулу в рот, когда я глотнул воздуха. Чтобы запить капсулу, толстяк предложил чашку воды, от которой я не отказался — вода пришлась в самый раз.

Тощий всадил мне в плечо шприц такого размера, которым можно было бы усыпить лошадь. Я объяснил ему, что я о нем думаю, употребляя при этом выражения, обычно не входящие в мой лексикон. Тощий, должно быть, на секунду оглох, а Толстяк только хмыкнул. Я перевел взгляд на него.

— И ты тоже, — добавил я тихо. Толстяк укоризненно щелкнул языком.

— Сказал бы спасибо, что жизнь тебе спасли, — заявил он. — Хотя, конечно, и не по своему желанию. Кому нужна такая жалкая парочка! Но Он велел.

— Заткнись, — сказал Тощий. — Привяжи ему голову.

— Да черт с ним, пусть ломает шею. Давай лучше о себе позаботимся. Он ждать не станет. — Но тем не менее Толстяк повиновался.

Тощий поглядел на часы: — Четыре минуты.

Толстяк торопливо затянул ремень вокруг моего лба, затем они оба быстро проглотили по капсуле и сделали друг другу уколы. Я тщательно, как мог, следил за ними.

Я снова на борту корабля. То же свечение потолка, те же стены. Они поместили меня в свою каюту — по стенам располагались их койки, а меня привязали к мягкому диванчику посередине.

Они торопливо забрались на койки и начали влезать в коконообразные оболочки, похожие на спальные мешки.

— Эй вы! Что вы сделали с Крошкой?

— Слыхал, Тим? Хороший вопрос, — фыркнул Толстяк.

— Заткнись.

— Ах ты… — Я уже собрался подробно высказать все, что я думаю о Толстяке, но голова моя пошла кругом, а язык прилип к небу. Я и слова не мог больше вымолвить. Внезапно навалилась страшная тяжесть, и диванчик подо мной превратился в кусок скалы.

Очень долго я был в каком-то тумане — не спал и не бодрствовал. Сначала я вообще ничего не чувствовал, кроме ужасной тяжести, а потом стало невыносимо больно и хотелось закричать.

Постепенно боль ушла, и я вообще ничего не чувствовал, даже собственного тела; потом начались кошмары: будто я превратился в персонаж дешевого комикса из тех, против которых принимают резолюции протеста на всех собраниях ассоциации родителей и учителей, а неуспевающие ребята опережают меня на каждом шагу, как я ни стараюсь.

В моменты просветления я начинал понимать, что корабль несется куда-то с огромной скоростью и невероятными ускорениями. Я торжественно приходил к заключению, что полпути уже позади, и пытался вычислить, сколько будет вечность помножить на два. В ответе все время получалось восемьдесят пять центов плюс торговый налог; на кассовом счетчике появлялись слова «не продается», и все начиналось заново.

Толстяк развязал ремень на моей голове. Ремень так впился в лоб, что отодрался с куском кожи.

— Вставай веселей, приятель. Не трать времени.

Сил у меня хватило лишь на стон. Тощий продолжал снимать с меня ремни. Ноги мои обмякли, и их пронзила боль.

— Вставай, говорят тебе!

Я попытался встать, но ничего не вышло. Тощий вцепился мне в ногу и принялся ее массировать. Я завопил.

— А ну, дай-ка мне, — сказал Толстяк. — Я ведь был когда-то тренером.

Толстяк действительно кое-что умел. Я вскрикнул, когда его крепкие пальцы впились мне в ляжки, и он остановился.

— Что, слишком сильно?

Я даже ответить не смог. Он продолжал массаж и сказал почти дружеским тоном:

— Да, пять дней при восьми «g» — не увеселительная прогулка. Но ничего, переживешь. Тим, давай шприц.

Тощий всадил мне шприц в левое бедро. Укола я почти не почувствовал. Толстяк рывком заставил меня сесть и сунул в руки чашку. Мне казалось, что там вода, я сделал глоток, задохнулся и все расплескал. Толстяк налил мне еще.

— Пей.

Я выпил.