Андрей Саломатов - Проделки Джинна (авторский сборник)

Грустно стало Нечайкину от этих размышлений. До того грустно, что он смахнул с рабочего стола гору необработанных лейблов, встал и, закрыв лицо руками, выскочил из цеха.

Сбегая на первый этаж, Нечайкин чуть не сшиб человека с вязанкой дров на спине. Тот еле успел увернуться, в негодовании выплюнул себе на грудь окурок и выкрикнул какое–то страшное матерное заклинание, от которого Нечайкин споткнулся и на улицу вылетел на четвереньках.

Выбравшись из густой маслянистой лужи, Нечайкин вытер лицо мокрым грязным рукавом и свернул за угол.

Он шел по узкому проходу, стараясь не замечать раскисшие коробки из–под тушонки и макаронов, которые были навалены вдоль обеих стен. Когда кончились коробки, их сменили пустые бочки из–под постного масла и овощные ящики. Изредка эти скучные ряды разнообразили гигантские бочки из–под квашеной капусты и переполненные мусорные контейнеры. Дорогу Нечайкину часто перебегали худосочные кошки и огромные жирные крысы, и совершенно непонятно было, кто за кем охотится.

Наконец, миновав котельную, нефтяное хранилище с провалившейся кровлей и сгоревший недавно дровяной склад, Нечайкин добрался до всем известного заводчанам закутка, где в летнее время распивали и частенько отдыхали после распития. Сразу же за ограждением из колючей проволоки, по которой проходил ток, в гранитном ложе плескались грязно–фиолетовые воды реки Москвы.

К большому неудовольствию Нечайкина на овощных ящиках уже сидели трое его знакомых, среди которых был и Кузьмин.

Кузьмин, до сих пор мешавший в ведре клей БФ с солью, поднял голову и, расплывшись в нехорошей улыбке, проговорил:

— Тю, Нечайкин. Сам пришел.

Нечайкин догадался, что его будут бить, пожалел о своей способности предугадывать события и со слабой надеждой спросил:

— Четвертым возьмете?

Не задай Нечайкин этот неосторожный вопрос, может все бы и обошлось. Ну постращал бы его Кузьмин, возможно влепил бы оплеуху или швырнул в него поленом, но Нечайкин перебощил. Здоровый детина в онучах и клеенчатом фартуке подтянул его за воротник поближе, крикнул: «Бля!» и несильно ткнул ему кулаком в зубы. От этого удара у Нечайкина в голове как–будто разорвалась бомба, и он как подкошенный упал рядом с ящиками.

Очнулся Нечайкин от того, что коллеги начали бить его ногами по ребрам и животу. Выплюнув с десяток железных зубов, он прикрыл лицо руками и громко хрюкнул, получив особенно болезненный пинок в солнечное сплетение.

— По роже не бейте! Рожу не трожьте! — охая при каждом ударе, умолял Нечайкин.

— Знаем. Не звери, — окучивая кирзовыми сапогами бока Нечайкина, ответил Кузьмин.

— Ничего–ничего, — тяжело дыша, проговорил здоровяк в онучах и клеенчатом фартуке. — Мордобой для мужика, все равно что менструация для бабы — дурная кровь сходит.

— Это точно, — поддержал его Кузьмин. — Еще в древности кровопусканием многие болезни лечили. Лихорадку, например. — Кузьмин размахнулся и со всей силой ударил Нечайкина ногой в живот. — Самсонова помнишь? — продолжал он. — Помнишь, месяц назад он пришел на работу с температурой тридцать восемь и семь? Мы с ребятами ему всю рожу разворотили, юшки стакана два из него вытекло. Так температура сразу упала до двадцати восьми градусов. Это же старое китайское средство от жара.

— Мужики, по печени–то не надо, — уворачиваясь от ударов, просил Нечайкин.

— Да у тебя она все равно гнилая, — ответил здоровяк в онучах. — Ей уже хуже не будет.

— Бляди вы, — кряхтя проговорил Нечайкин. — Твари, волки позорные, падлы ссученные… — Чтобы как–то отвлечься от болезненных ударов, Нечайкин начал выкрикивать все известные ему ругательства и проклятья. Брызжа кровавой слюной, он вертелся на земле как уж, сучил ногами и норовил попасть кому–нибудь из мучителей по ноге.

— Наглеет, — сказал здоровяк в онучах после того, как Нечайкин попал ему по колену.

— Он, падла, сегодня Прохорову лапал, — пожаловался Кузьмин, заехав Нечайкину сапогом по шее.

— А кто её не лапал? — резонно взвыл Нечайкин.

— Молчи, гнида, — возмутился Кузьмин.

— Что ж ты, сука, у товарища девушку отбиваешь? — спросил здоровяк.

— Может, в бочку его и в реку? — предложил до сих пор молчавший начальник смены. — Помните, как у Пушкина:

«И царицу в тот же час

В бочку с сыном посадили,

Засмолили, покатили

И пустили в окиян

Так велел–де царь Салтан».

Бочку выбрали большую, крепкую, с четырьмя ржавыми обручами и выбитым сучком для поступления свежего воздуха. Нечайкина запихнули внутрь, забили отверстие крышкой и для верности укрепили крышку четырьмя гвоздями.

Нечайкин сидел внутри тихо, как мышь. Ему достаточно было уже того, что его перестали бить. Единственное, о чем сейчас жалел Нечайкин, так это о том, что с ним не было томика Пушкина, который он оставил в кармане пальто. Александр Сергеевич был его любимым писателем, и если бы когда–нибудь Нечайкин встретил его на улице, он сказал бы ему: «Александр, у меня никогда не было няни вроде твоей Арины Родионовны, и в детстве мне рассказывали отнюдь не сказки. Наверное поэтому я вырос таким крепким. Мне раз двадцать вышибали зубы, восемь раз ломали ребра, четыре раза закатывали в бочку, и все же я остался жив. Ты бы такого просто не выдержал и попросил бы Дантеса пристрелить тебя задолго до вашей роковой встречи».

В этот момент кто–то постучал в бочку, и через выбитый сучок послышался голос Кузьмина:

— Слышь, Нечайкин, не обижайся. Видать, судьба у тебя такая.

— А я и не обижаюсь, — пробубнил Нечайкин. — Все что ни делается, все к лучшему.

— Это начальник смены, гад, куражится, — прошептал Кузьмин. — Его клей, он и музыку заказывает.

— Да, я понимаю, — ответил Нечайкин. — У богатых свои причуды. Поплыву в дальние страны. Давно мечтал.

— Пока, друг, — торопливо попрощался Кузьмин. — А Прохорову я тебе прощаю. Плыви спокойно.

Снаружи послышались голоса. Нечайкина докатили до ограждения, и после того как палками приподняли нижний ряд колючей проволоки, бочку сильно пнули ногой, и она полетела с гранитного парапета в холодную маслянистую воду.

— Уй, бля..! — вскрикнул Нечайкин, ударившись лбом о доски. Удар был таким сильным, что Нечайкин потерял сознание.

Бочка словно детская колыбель, тихонько покачивалась на мелкой речной волне. Нечайкин давно уже потерял счет дням и не знал, сколько времени он находился в пути. Он давно уже съел свои старые ботинки из кожзаменителя, и чтобы как–то обмануть голод, сосал большую пластмассовую пуговицу. Иногда он вынимал её изо рта, подносил к отверстию и смотрел, уменьшилась она в размере или нет.