И. Даль - Коэффициент интеллекта (сборник)

Грязев помотал головой, вздохнул и зашагал за мной.

Тик-так, тик-так… Вот ведь чертяка! Время-то какое выбрал – на закате! Он же еще и факелы народу наверняка раздаст! Темнеет, опасность щекочет нервы, благородная цель зовет на подвиг, пламя факелов рвется в неистовой злобе, древний, дремучий инстинкт охотника просыпается где-то внутри… Ну как не любить такого мэра, а? Аттракцион «Все тридцать три удовольствия»!

– Грязев, расскажите мне о Вале! Вы ведь ее знали?

– Разумеется, знал. Что именно вас интересует?

– Все что угодно. Да хоть начиная с рождения – как так получилось, что она родилась в полете? Например, когда летели мы, был строжайший запрет: сексом заниматься – пожалуйста, а беременеть извольте только по прибытии.

– И у нас так было. – Грязев вздохнул. – Там непонятная какая-то история. Поговаривали, что Валин отец – капитан звездолета. Вроде как, узнав, что Валина мать беременна, решил, что не оставит ее на Пенелопе, заберет с собой обратно на Землю. Вполне достаточный повод разрешить не делать аборт – она же вроде как уже не переселенка, а почти член экипажа.

– И не забрал.

– Угу.

– Тяжко ей, наверное, пришлось?

– Ну, на звездолете-то мы все за нее переживали – первые роды в дальнем космосе, все такое… А как Валюшка родилась – так будто праздник у всех! Очень мы ее любили. Каждое утро главная новость – что научилась делать Валюха: ну, там, головку держать, первое слово, первый шажочек… Души в ней не чаяли! Ходить научилась – так только и шастала по соседям: у одних завтракает, у других обедает, у третьих играется, у четвертых спит.

– Сын полка, дочь звездолета… А что мать с отцом?

– Ну что… Отец – капитан он или просто кто-то из команды – весь в делах, мать – Татьяна – больше среди экипажа пропадала.

– Ух ты! Вот это номер!

– Да ладно, дело житейское, мы ее не осуждали. Ей семейную жизнь надо было налаживать, а нам все одно заняться нечем, а тут такое солнышко – Валюшка! Нам только в радость было с нею повозиться.

– Это я уже понял.

Луг давно уже остался позади, приходилось продираться сквозь клочковатые липкие заросли, и разговаривать стало не слишком удобно, но воображение мое уже разыгралось.

– Хорошо, вот прилетели вы, выяснилось, что мать с дочерью обратно не возвращаются, – и как?

– Да, вот тут Татьяне пришлось действительно тяжко.

– Личная драма, разрыв с любимым, новое место, обязанности, а тут еще и ребенок на шее…

– Ну, вы утрируете, конечно, но суть верна. Помогали, чем могли – и по работе, и по дому, и с Валюшкой посидеть…

– Да понял я, понял!

Как-то неожиданно мы оказались в тупике – со всех сторон отвесные стены паутины. Оставив главного инженера внизу, я забрался наверх, собирался помочь залезть и ему, но тут сообразил, что ребенку такую стену не одолеть. Значит, девочка здесь не проходила. Значит, нужно немного вернуться и найти более легкий путь.

– Грязев, я, пока карабкался туда-сюда, усиленно интуировал. Давайте я вам расскажу о дальнейшей Валиной жизни, а вы меня поправите, ежели что не так.

– Ну, попробуйте.

– Молодая женщина, обнадеженная перспективами стать хранительницей семейного очага, оказывается брошенной матерью-одиночкой. Перед полетом были шансы создать семью уже здесь, на месте, с кем-то из переселенцев, но теперь… Пока она крутила роман с членом экипажа, ее соседи перезнакомились, может быть – переженились. Теперь достойных кандидатов в мужья практически не осталось. Вот вы – женаты? Женаты. Как и подавляющее большинство населения города. А оставшиеся холостяки либо не устраивают… как ее?.. Татьяну, либо не готовы воспитывать чужого ребенка. Я, конечно, упрощаю, но по сути прав. Да?

Грязев из-за спины неохотно буркнул что-то – кажется, утвердительное.

– Какое-то время Татьяне помогают – если и не все, то многие. Но потом собственные заботы лишают свободного времени. И вот вечерами, возвращаясь с работы, все ее знакомые по парам расходятся по домам, а ее пара, ее крест – Валюха, чудесный ребенок, который, увы, мужика не заменит.

– Михаил, это весьма грубо и примитивно. На самом деле…

– На самом деле все было нежнее и сложнее – я не сомневаюсь! Но однажды Татьяне пришла в голову мысль, что причина ее теперешней неустроенности – родная дочь.

– Да бросьте! Сейчас вы скажете, что Таня выгнала дочь из дома!

– Не скажу.

Сумерки. Черт бы их побрал! Светило опустилось уже так низко, что периодически скрывалось на «стволами», погружая нас в густую вечернюю тень. Еще чуть-чуть – и Матвей Ильич отдаст приказ, и зарычат вертолеты, заклацают затворы, затрещат выстрелы…

– Не скажу… – задумчиво повторил я. – Татьяна продолжала растить дочь, и ей помогали в этом самые преданные знакомые. Но потом… Потом, обустроившись на Пенелопе, переселенцы завели собственных детей. Так? Казалось бы, все замечательно, у Валюхи теперь появятся друзья, будет с кем поиграть… Но нет! Слишком велика разница в возрасте. Девчонке в школу пора идти, а эти только ползать учатся. И теперь вся любовь, вся забота, все уси-пуси достаются не Вале, а им. Они напроказничают – родители только умиляются. А напроказничает Валя – и… Что?

– Ну, в чем-то вы правы. Татьяна в последнее время стала… нервной.

– Ругалась?

– На Валюшку? Всякое бывало, врать не стану.

– Била?

– Нет, что вы!

– Впрочем, это как раз неважно.

Мы выбрались из зарослей на полянку. На Пенелопе, как и на Земле, закаты имели красноватый отсвет, и потому полянка выглядела… зловеще, что ли? Да еще следы скотин повсюду…

– Била или нет – не так важно. Важно, что девочка стала чувствовать себя… ну, может, и не виноватой, но лишней. Ее не любят дома, ее больше не зовут завтракать и играть соседи – как это было на звездолете. Она одна. И она видит разницу между собой и другими детьми. Они мелкие – мал мала меньше. Мальки, мошка́, птенцы и зайки, а она…

– Скотина! – с ужасом выдохнул Владимир Петрович.

– А теперь скажите честно: во время воспитательных бесед матери с дочерью, когда Валюшка была в чем-то виновата, не звучало ли упомянутое слово?

– Я… я не знаю…

– А предположить можно? Понимаете, для нас, землян, это слово в ругательном контексте обладает иным смыслом. Когда я говорю, что капитан вашего звездолета – скотина, я имею в виду, что он повел себя как свинья. Когда я говорю, что Матвей Ильич – скотина, я имею в виду, что он – бычара, вожак стада с раздутым авторитетом и самомнением. А когда мать говорит дочери: «Ты маленькая дрянь, неблагодарная скотина!» – что должна думать девочка? Для нее, растущей на Пенелопе, слово «скотина» ассоциируется лишь с одним животным.