В. Бирюк - Урбанизатор

«Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!»

В России — главный лозунг. И не только «Общества спасения на водах»

Чуть позже накатила паника. Перед встречей с Боголюбским. Потому что расклад у меня таков… как у Штирлица при одновременном провале Кэт и Плейшнера. И даже хуже. Потому что сам дурак.

Забавно: почему в русском языке есть слово — «сглупил», но нет — «сумнил»? Есть — «сделать глупость», но нет — «сделать умность»? В России «сделать умность» невозможно по определению? По определению чего: умности или России?

Надо хорошенько продумать встречу с князем. А пока — успокоиться. Сменить фокус внимания. Ребятишкам, что ли помочь?

По Волге от Стрелки до устья Клязьмы — 87 вёрст. По Клязьме до Нерли — 270. Итого: до Боголюбова — 360. Вода стоит высоко — если сами в кусты затопленные не въедем — никаких мелей.

В пойме Клязьмы пришлось вёсла доставать — всё-таки, «чисто пройти» петли реки не сумели. Чуть позднее — снова в уключины: берег ветер перекрывал.

Я к ночи надеялся выйти к Гороховцу. Потом надеяться перестал. Не столько из-за задержек, сколько по времени. Не по моему локальному — по российскому историческому.

Глава 395

Гороховец — «Наш ответ Керзону». Бряхимовский разгром — хорошо, взятие Янина — великолепно, но запереть Клязьму от булгар — надо.

Ещё при возвращении из похода князь Андрей изволил ткнуть пальчиком: «Здесь город будет заложён».

«Закладывать» всё что ни попадя куда ни попало — давняя забава русских государей. А зачем? Есть же Всеволжск на Стрелке! Лишние крепости — лишние расходы. «Лишние» — если князь Андрей мне верит, если я усижу, удержу «мир и покой» для Волжско-Окского междуречья с востока. Если…

В РИ Всеволжска нет, и через 3 года, в 1168 году, Боголюбский закончит развёртывание этого «опорного пункта» на Николиной горе. Будет серьёзный детинец с дубовыми стенами и приличным гарнизоном. А пока даже отсыпку пятиметровых валов ещё не начали.

Городок будет славный. «Град Святой Богородицы» — назовут. Хотя я очень надеюсь, что нет. Потому что так его назовёт Лаврентьевская летопись по поводу уничтожения татаро-монголами. Это — когда они его в первый раз.

«В лето 6747 (1239) на зиму взяша Татарове Мордовскую землю и Муром пожгоша и по Клязьме воеваша, и град Святые Богородицы Гороховец пожгоша а сами идоша в станы своя. Тогды же бе пополох зол по всей земле и сами не ведаху где хто лежит».

Мда… Если Батыя сюда не пустить… То «пополох зол по всей земле» — не случится, и городок в славе своей потеряет. А в людях — приобретёт. И что лучше? — По мне — лучше людьми. Они не такую, так другую славу себе сделают. Гороховецкие плотники будут известны под именем «якушей». Слава этих талантливых людей будет столь громкой, что Даль включит их в свой «Словарь».

Пужаловой горы ещё нет. В смысле — гора-то есть, от будущего детинца через овраг. Названия — ещё нет. Это уже 16 век, когда ханские казанцы в очередной раз здесь всё вокруг выжгут. А на горе этой — испугаются чего-то. Говорят, призрак огромный с мечом пламенным явится.

Даже и не скажешь — чей призрак: здесь на Пужаловой горе в роще — семь десятков захоронений мери. Ещё с 6 века начиная. Как с Суры выперлись, так и «меряли» в сторону Ростова. Самая свежая местная набродь — славяне. Всего-то лет двести в этих местах.

На третьей горе — Гребенской — постройка стоит, люди живут. Похоже на боярскую усадьбу: наверху высокий частокол с башенкой, внизу у реки — деревенька в десяток дворов. Туда и правим — кузнец нужен.

Что в первом переходе на новом судне, с недоученным экипажем будут негоразды — понятно и ожидаемо. Ребята «лавировали-лавировали, да не вылавировали». Нас этим «подветренным шверцем» куда-то прижало. Я-то рассчитывал, что усилие на шверц при столкновениях будет параллельно борту, а тут — поперёк. Ну его и ломануло. Похрустело, потрещало и течение нас выкинуло. Доски, из которых это «ухо» составлено — вывернуло. А железные рамки — погнуло. Надо бы кузнеца найти — выровнять.

Пристали к берегу, а там уже народ собрался:

— Во! Чудо невиданное! Каланча по реке плавает! Чудища заморские заявилися! Кто такие?!

Первое знакомство — это всегда так… волнительно.

«Говорил тут Дунаюшка наездничку— Скажи ты теперя мни, пожалуйстаКакой же ты земли, ты какой ордыИ какого ты есть роду — словияИ какого ты есть отча — матери?».

Вопрос конкретный: «какого ты…?». Ответ, однако, Дуная обескуражил:

«Отвечает наконечь наездничек:— Когда сталъ ты много выспрашивать —Стану наконечь тиби высказывать:Ужъ я есть со чарства невернаго,Ужъ я есть дочь короля Лихоимскаго,Ужъ я есть Лизавета Николаевна…».

Аборигены к берегу собираются. Вот я им сейчас… «Ужъ я есть Лизавета Николаевна…» Не, не надо. Пугать туземцев, как богатыря Дуная в той новгородской былине ошарашили — рисковано. А то вдруг все жениться срочно захотят.

Бралъ ее за белу рукуЧеловалъ въ уста сахарныя— «Ай же ты, Лизавета Николаевна,Идешь ли за меня во замужество?»

У русских богатырей всегда так: чуть что — «… и как начал на ней жениться!».

Народ на бережку по виду — не богатырский. Но кто их обычаи знает? «Не шутите с иностранцами…» — я уже…

Однако слова: Стрелка, Всеволжск — понимают.

— Так ты — что?! Зверь Лютый?! Не… Не похож: клыки не торчат, хвоста не видать — придуркиваешься.

Мы ещё долго там… лясы точили. Но сверху, с горы подошли несколько мужчин в более боевом прикиде — слуги местного боярина. Некоторые были в Бряхимовском походе — меня опознали. Правда — только после Салмана. Даже как-то обидно: его черепушку домиком — за версту видят, а мою плешь — только приглядевшись.

Дальше пошло легче:

— Господин владетель зовёт дорогих гостей в усадебку, перекусить чем бог послал, по-рассказывать слухи-новости.

Отказаться — нельзя. Обидеть владетеля — остаться без ремонта.

Как и у меня в Рябиновке, в здешней вотчине кузнец живёт в господской усадьбе. Это я к тому, что и здесь свободного рынка — нет.

Вообще, везде, где есть господский дом — он вытягивает из окружающего пространства всё лучшее — лучших мастеров, грамотеев, работников, наиболее здоровых и красивых мужчин и женщин. Просто потому, что «человек ищет где лучше». А лучше там, где прибавочный продукт потребляют, а не там, где его производят.