Журнал «Если» - «Если», 2005 № 08

Таким образом европейские архетипы, от Томаса Мэлори и европейского плутовского романа до Вальтера Скотта и братьев Гримм, у наших авторов не материал для переосмысления, а повод очередной раз поставить современного героя в парадоксальные обстоятельства. Как правило, это получается довольно весело и не вполне серьезно — как в трилогии Владимира Свержина об Институте экспериментальной истории.

С другой стороны, все пародии на артуриану или «волкодавиану» являются лишь частным случаем более общей сюжетной схемы: попадание наших современников в прошлое и связанные с этим комические коллизии. Именно по этой схеме, обыгранной еще в знаменитом фильме «Иван Васильевич меняет профессию», так или иначе создается большинство произведений нынешней юмористической фэнтези.

В первую очередь, это касается Андрея Белянина, чьи герои попадают то в условно-средневековую Европу («Моя жена — ведьма», «Меч Без Имени», «Джек — сумасшедший король»), то в столь же условный Багдад времен Гарун-аль-Рашида («Багдадский вор»), то в допетровскую Русь (цикл «Тайный сыск царя Гороха»). Более серьезный вариант той же коллизии можно найти в цикле Андрея Мартьянова «Вестники времен», где вместо условного пространства ведьм, баронов и драконов использована строго историческая канва, взятая из научно-популярной книги И.В.Можейко «1185 год».

При этом совсем не обязательно посылать в подобный мир наших современников — достаточно какому-нибудь древнерусскому князю заговорить на современной блатной фене, и необходимый комический эффект уже достигнут. Можно в разных пропорциях смешивать средневековый быт с современными реалиями, как это делает Ольга Громыко в цикле романов о ведьме-студентке Вольхе Редной («Профессия — ведьма», «Ведьма-хранительница», «Ведьмины байки», «Верховная ведьма»). Можно просто перевернуть все с ног на голову и призвать средневекового рыцаря в наш мир, как это сделал тот же Андрей Белянин в сериале «Рыжий рыцарь».

А далее только от автора зависит, превратится его текст в произведение литературы, подобное «производственному роману» Евгения Лукина «Катали мы ваше солнце», или же останется очередным банальным анекдотом о приключениях Васи Пупкина при дворе князя Святослава…

«Но ведь есть же и другие книги! — скажете вы. — Возьмем, например…»

И будете совершенно правы. Есть. Однако создается впечатление, что вся российская юмористическая фэнтези разделилась на два неравных лагеря: Михаил Успенский — и остальные.

Что же отличает творчество Михаила Глебовича от прочих авторов? В первую очередь, это язык. И речь здесь даже не идет о литературном уровне, об умении владеть словом: Успенский превращает это самое слово из средства в объект, из орудия — в предмет литературной игры.

Жонглируя словами и понятиями, приобретающими под его пером совершенно неожиданные значения, автор умудряется делать это сразу на нескольких уровнях, достигая потрясающего эффекта — его тексты раздвигают рамки «обычной» фантастики, выходя в мир мейнстрима и одновременно приближаясь по популярности к творениям таких мастеров юмористического жанра, как Жванецкий и Задорнов.

Начав с довольно банальных (хотя и модных на рубеже 80- 90-х) сатир на отходящую в прошлое советскую действительность («Ночь с пятого на десятое», «Чугунный всадник»), Михаил Успенский довольно быстро нашел не только индивидуальную авторскую манеру, но и подходящий антураж для своих произведений — некий условный мир, собранный из штампов советской пропаганды, русской лубочной истории и псевдославянской фэнтези, щедро сдобренный отсылками к реалиям зарубежной масс-культуры, от короля Артура и варяжских скальдов до дона Корлеоне и фильмов про Супермена. Ни четко очерченных границ, ни ясно заданных законов у этого мира нет, он пластичен и текуч; каждый новый поворот сюжета открывает читателю новые горизонты воображения.

Впрочем, единого сюжета в романах Успенского тоже нет. Их действие представляет собой типичный квест, только совершаемый по старинному принципу русской сказки: «пойди туда — не знаю куда». Обычно смысл путешествия становится ясен героям Успенского где-то в конце первой трети пути, однако ко второй трети исчезает и он. А чем окончится повесть, можно гадать до самого конца. Что же до морали… а какую, собственно, мораль вы хотите услышать от сказки? Сказка, как известно, ложь, а уж намеки вы в ней сами ищите.

Нельзя не отметить еще одну особенность юмористической фэнтези «по Успенскому». В ней отсутствуют положительные герои. Точнее, персонажи, за судьбу которых читатель мог бы по-настоящему переживать. Еще точнее — положительные идеалы, которым можно было бы сочувствовать… Впрочем, эта черта типична не только для юмористической фэнтези. Как там у Лема? «Послушайте, Тихий, неужели у вас нет положительных идеалов?»

Игра словами и образами чрезвычайно трудна, она требует эрудиции, литературного вкуса и безупречного чувства языка, а также немалого воображения. Поэтому коллег у Михаила Успенского оказалось совсем немного. Но они есть — можно вспомнить хотя бы Леонида Кудрявцева и миры Ангро-Манью. Причем если у повести «Черная стена» имелся как самостоятельный сюжет, так и конкретный герой, судьба которого читателю была небезразлична, то «Клятва Крысиного короля» представляет собой тот самый квест по причудливым мирам, созданным из переплетения обрывков различных реальностей, часть из которых выдумана автором, а часть позаимствована из разных мест, времен и литературных произведений.

В том же стиле написан и роман Натальи Резановой «Кругом одни принцессы», прямо продолжающий «успенскую» традицию — правда, с более выраженным сатирическим акцентом. Хотя в целом прямая сатира жанру фэнтези противопоказана, ибо противоречит его эскапистской направленности, приближая к проблемам нашего мира и в то же время не давая прямых и ясных рецептов для их разрешения. То ли дело у белянинских рыцарей: вытащил кольт… ой, то есть взмахнул мечом — и зло наказано без всяких там шерифов!

Сразу оговорюсь: я вовсе не против подобного решения проблем добра и зла. Но вот только в реальном мире эти проблемы решить гораздо сложнее, чем в сказке. Это отнюдь не умаляет достоинств сказочных рыцарей — а также не отменяет того факта, что социальная сатира точно так же оказалась бессильна перед решением проблем нашего общества, а кое-где даже принесла явный вред, скомпрометировав и опошлив усилия дон-кихотов. Кстати, ведь и само бессмертное творение

Сервантеса в свое время проходило по разряду юмористической литературы и воспринималось как пародия на тогдашние рыцарские романы. Где ныне те романы — и где чудаковатый идальго из Ла-манчи?…