Брайан Олдисс - Малайсийский гобелен

— Но я прекратил распутничать. Ты спрашивала меня об этом. Я исправился, когда понял, что это причиняет тебе боль. Я понимал, что нельзя так поступать, когда любишь. А теперь ты жестоко обманула меня, ты, которой… — Я схватился рукой за горло, чувствуя, что задыхаюсь. — И ведь ты презирала Гая! Вспомни, с каким пылом ты однажды опровергала его глупые доводы!

— Ты жалуешься, когда тебя самого прихватило, так? Ты сам достоин презрения. Когда-то я превозносила тебя, ценила твою щедрость и благородство, потому что ты понимал мои чувства к Гаю.

— Щедрость! Благородство! Что я — псих, чтобы раздавать тебя ломтиками друзьям, как будто ты — свадебный пирог. Гай был моим другом — и он меня предал!

— Боже, как драматично! Предательство! Измена! Тогда, может, пояснишь мне, что ЭТО такое? — Она покопалась в кармане платья и извлекла скомканный клочок бумаги, небрежно разгладила его одним движением руки и бросила мне:

— Будешь отрицать, что это ты написал? Взглянув на бумажку, я увидел написанное мной когда-то легкомысленное четверостишие.

О, Бедалар, из всех, кого я знал, Твоя лишь музыка меня зажечь сумела. Позволь же пожелать, чтобы без дела Любимый инструмент не пропадал.

— Но это было давно. Все кончено. Бедалар тоже меня предала.

— Это в твоих мозгах сплошное предательство. Ты переспал со всеми моими подругами, а теперь смеешь поносить меня за маленький флирт с Гаем.

— Но заниматься ЭТИМ с Гаем бесчестно. Неужто весь мир погряз в пороках?

— Боже, что за слова, ну прямо герцог какой-то! Я знаю о его неверности, но не ревную его, как тебя. Нам просто хорошо вместе. Не заставляй меня больше говорить об этом, иначе пожалеешь. — Она хотела уйти, но я остановил ее. Она отпрянула, когда я ее коснулся.

— Армида, теперь ты сгущаешь краски. Я не могу обвинять тебя — я сам виноват. Но я изменился, хотя ты не хочешь этого замечать. Почему ты не видишь разницу в наших отношениях друг к другу?

— Для тебя — одна мораль, для меня другая — так что ли? Я стиснул зубы, чувствуя, что все больше запутываюсь.

— Нет, нет, это не так. Мы ведь связаны нашей помолвкой и, кроме того, я спас тебе жизнь.

— О, я знала, что ты заговоришь об этом.

— У нас есть обязательства друг перед другом, моя дорогая Армида. — Я заводил любовные интрижки, признавался, раскаивался…

— Был уличен, ты хочешь сказать.

— Хорошо, был уличен. Я очень сожалею, что причинил тебе боль. И решил стать другим, и все ради тебя, потому что я действительно люблю тебя.

Она махнула рукой.

— О, какое благородство! Видел бы ты свою глупую рожу!

— Зачем эта злоба? Повторяю, когда ты узнала о моих любовных интригах, я очень сожалел о своем легкомыслии и старался успокоить тебя. Теперь ты проговорилась о своей любовной связи. Ты раскаиваешься? Ты пробуешь успокоить меня? Ты сочувствуешь моему страданию?

Она снова рассмеялась, и смех ее влился в общий смех, донесшийся со двора, где Пит Пиболд начал представление со своими марионетками.

— Ты просишь сочувствия? Тебе бы следовало вспомнить это слово, когда ты соблазнял Бедалар. Ты испугался, когда узнал обо мне и Гае, не так ли? И…

— Ах, «узнал», вот так?! — Я снова приблизился к ней: — Так вы все время тайно этим занимались, пока я залечивал свои раны. Ты прекрасно понимала, что я хотел лишь, чтобы ты подружилась с моим другом, и не боялся того. Что я — идиот что ли? Ты знаешь, что я никогда не мог бы сказать Гаю: «Давай, завали ее в постель, трахни, спусти в нее». Она ударила меня по лицу.

— Ты — животное! Ты сам толкал нас на это, а теперь вдруг ревнуешь.

— Ты уличена во лжи и снова врешь! Что касается ревности, в тебе или Гае ее не меньше. Ревность и собственнический инстинкт ослепили вас обоих. Я, по крайней мере, пытался подавить свою ревность. Неужто даже ради сохранения чести вы не способны сдержать свою похоть?

Она отвернулась и уставилась во двор, где развлекались гости.

— Сейчас ты начнешь цитировать что-нибудь из роли генерала Геральда. Постановка не состоится, помнишь об этом? О Позоре и Сострадании мы уже поговорили. Теперь ты заводишь речь о Чести. Интересно знать, к какой еще добродетели ты обратишься?

— У меня есть честь, Армида, есть честь, — сказал я, пододвигаясь к ней и поражаясь тому, что оправдываюсь я, а не она. — Ты обесчестила меня и таким образом сыграла свою роль Патриции до конца. Оставим пьесу. Скажи, в тебе хоть капля жалости ко мне осталась? Нет, ты торжествуешь как гарпия и довольна своим распутством. И что нам теперь делать?

— Сам для себя решай.

— Еще раз спрашиваю, волнует ли тебя, что мне так плохо?

— Я уже ответила. Сейчас мне больше по душе Гай.

Она смотрела на меня с высоко поднятой головой и плотно сжатыми губами. Запах ее пачулей болью отзывался в моем сердце. Мне стало стыдно продолжать ссору. Я все еще не мог поверить, что все мои страхи оказались явью. Но даже и теперь я не находил в себе сил, чтобы ненавидеть ее; я был в ее власти, она же для меня — неуязвима; по своей глупости я сам способствовал этому. Подавленный, я повернулся, чтобы уйти.

В дверях стоял Гай. Я понял, что у нее с ним было назначено тайное свидание. Портинари каким-то образом узнал об этом. Гай слышал, как мы ссорились, и был очень встревожен.

Его трясло; глаза стали похожи на желе из черной смородины. Он побледнел. Я презирал его.

— Периан, здесь какая-то ужасная ошибка, — сказал он. — Недоразумение. У тебя с Армидой прекрасные отношения, я не могу не восхищаться вами. Я был уверен, что ты знаешь о нас. Еще сегодня ты говорил, что доволен тем, что я делаю для Армиды, помогая ей во всем, и что ты хочешь видеть ее счастливой со мной. — Он протянул мне руку. — Я выполнил твое желание. Я лишь оказал тебе услугу, мой дорогой друг.

— Ты подлый лжец! Ты переврал мои слова в своих целях. Какой дурак откажется от своей любви в пользу другого? — Ударом я отбросил его руку.

— Я — твой лучший друг и делал это ради тебя, чтобы не давать твоим соперникам увлечь Армиду. Ты ведь просил об этом. А теперь злишься на меня.

— Ради меня, негодяй! Ты — мой соперник! Слабая улыбка мелькнула на его лице, и он махнул рукой. Сзади к нему неслышно подошла Армида и взяла его за руку.

— В вопросах любви не может быть соперничества, — сказал он почти на выдохе. — Мы все разные, и каждого любят за что-то свое. Тебе это известно из собственного опыта, который не так уж мал. Я слышал, что он включает и Бедалар. Я действовал только из любви к тебе и Армиде.

Я чуть не лишился дара речи.

— Как ты смеешь говорить мне это — ты опошляешь слово «любовь».