Андрей Щупов - Привет с того света

— То-то на всех углах у вас роскошные алтари. Должно быть, на них мир и спокойствие постигаются с особенной остротой!

— Глупо… — Гершвин поморщился. — Конечно, я мог бы сослаться на невозможность изменить все сразу, на здешние традиции, бытующие уже на протяжении многих столетий, и так далее, и так далее. Но все это скучно, и потому я попросту соглашусь. Да, к сожалению, вы правы. Да, отказаться от язычества этому народу будет очень непросто. Да, кровь и жреческие ножи — это действительно жестоко. Но один спорный момент! Кто называет это дикостью и варварством, осмелюсь спросить? Укажите мне адресата — страну или город, что подошли бы обличьем под благой пример! Нет таких!.. Любое государство вашего времени ежегодно и под самыми честнейшими предлогами уничтожает в сотни и тысячи раз больше сограждан, чем варвары-ацтеки на своих алтарях. Этот вопрос, лейтенант, намного сложнее, Чем кажется. Не исключено, что вообще без жертв человечество попросту нежизнеспособно. Да, лейтенант! Небеса требуют плати за благополучие. Повезло в одном, сторицей восполни в другом. А раз так, то давайте называть вещи своими именами. Государства двадцать первого столетия платят за временное затишье в недавнем прошлом кровопролитными войнами, и войны эти давным-давно никого не удивляют. Напротив! Ими гордятся, в честь этих войн возводят многочисленные памятники. Вот вам и прототипы нашего алтаря! Только сравнение-то не в вашу пользу, ибо молох войны пережевывает во сто крат больше жизней, не разбирая, кто плох, а кто хорош. И чем больше крови, тем лучше. Тем пышнее послевоенные судебные процессы, тем больше пафоса в поминальных речах!.. — Гершвин поднял единственную руку в величественном жесте. — Среди моего народа — все иначе. Жертве оказывают перед смертью царские почести. Будущую смерть превозносят как подвиг уже при жизни! И далеко не всегда жертву выбирает перст судьбы, очень многие восходят по ступеням алтаря добровольно. Но… в общем и целом это нюансы. Более всего убеждают цифры. И вот по числу убиенных ацтекам никогда не сравняться с европейцами.

— Родителей и родину не выбирают. Историю нельзя менять. — Макс не знал, что сказать, и потому упрямо повторил: — Историю нельзя менять..

— Любопытно знать, почему? — холодно поинтересовался Гершвин. — Потому что в будущем остались ваши товарищи и ваши начальники? Но и в моем будущем можно насчитать сотни миллионов достойных людей. Ученые-астрономы, скульпторы, художники… Но мое будущее — эмбрион, из которого еще может получиться счастливое создание, ваше будущее — смердящий труп. — Он перевел дух. — То, за чем вы сюда явились, имеет свое конкретное название. Это кровавый аборт нарождающегося. Только в угоду кому и во имя чего? Макс опустил голову.

— Я не намерен с вами спорить… Знаю только одно: так или иначе, но наше будущее состоялось. Что получится из вашего, еще неизвестно…

— Верно. Определенный риск есть. — Гершвин кивнул. — И потому мне нужны помощники, мне нужен преемник. Ведь я уже сказал: я вечен, мой дорогой лейтенант, я НЕ ИМЕЮ ПРАВА УМЕРЕТЬ. Во всяком случае, так полагают ацтеки, и лучше их не разочаровывать. День, когда я исчезну, станет самым страшным их днем. По большому счету, они до сих пор дети, хотя и умеют вычислять диаметр Земли и давным-давно разгадали природу приливов и отливов. Однако война — это совсем иная наука, и поднаторевший в массовых убийствах Старый Свет сломит аборигенов Америки, залив эту землю потоками крови. Выход один: некто сильный и мудрый должен вести их и опекать. И если периодически я буду молодеть, а по религии ацтеков с богами так оно и происходит, мне удастся закончить начатое.

— Молодеть? — Макс поднял голову. Мысли путались в голове, он с трудом осмысливал происходящее. — Не понимаю…

— Не так уж сложно это понять. Мой преемник должен быть белокожим и должен походить на меня. Но лет ему будет намного меньше. Его примут, потому что все подготовлено для этого. Каждому из жрецов он назовет свое кодовое слово, и власть беспрекословно перейдет в его руки. А вернее — в одну-единственную руку. Я уже сказал, преемник должен походить на меня. — Гершвин с улыбкой приподнял культю. — Увы, мне не слишком повезло в последнем путешествии. — Аккумуляторы были на последнем издыхании, и чтобы проникнуть как можно глубже в прошлое, я рискнул укоротить силуминовое кольцо до минимума. За это и поплатился. Бедная рука просто не вписалась в критическое пространство, оставшись в далекой Испании.

Макс хмуро взглянул на культю седовласого и невольно перевел взгляд на собственную руку. Смуглокожие врачеватели уже закончили перевязку, но отчего-то рука не просто лежала на столе. Два толстых ремня крепко перехватывали ее в кисти, надежно приковав к столу.

— Да, дорогой мой лейтенант! Выбор свершился сам собой. Преемник должен, к сожалению, походить на своего предшественника. Иначе народ его просто не примет.

— Постойте!.. При чем здесь я?! — До Макса наконец все дошло. Но было уже поздно. Пара мускулистых рук обхватила его за шею, изо всех сил прижала к стулу, а человек, стоявший чуть слева, взмахнул кривым мечом.

Ослепленный вспышкой боли, Макс вскрикнул. С тупым стуком меч рассек живое, вонзился в стол и, заставив подпрыгнуть разложенные инструменты, навсегда отделил изуродованную кисть от предплечья. Хлынула кровь, но не слишком обильно. Тугие ремни сделали свое дело, и врачеватели, что столь бережно обрабатывали кисть, с тем же прилежанием занялись свежей раной.

Еще один спектакль, обставленный искусными декорациями… С самого начала Гершвин готовил его к хирургической процедуре. И напиток, которым угостили лейтенанта, был чем-то вроде обезболивающего средства. Сцепив зубы, Макс откинул голову и в эту самую минуту увидел Лика. Вернее, он разглядел ствол карабина. В отличие от соседних мушкетов этот ствол был опущен чуть ниже. Догадаться почему, не составило особого труда. Лик целился в затылок Гершвина.

Расстегнув ворот, он осторожно ощупал грудь. Именно сюда ударило три или четыре пули. Теперь здесь был один сплошной синяк, и даже легкое прикосновение причиняло боль. Плюс шишка на голове от удара об пол… Лик вновь застегнул ворот и, закрыв глаза, заставил себя дышать с длительными задержками. Восстанавливающее дыхание давалось непросто, но он знал, что результат скоро скажется, и потому не давал себе послаблений.

Он угодил в серьезную передрягу. Отрезав от лейтенанта, его загнали в узкую каменную кишку, в которой можно было только ползти, и он полз, потому что иного выхода не видел. Последнюю гранату он уже пустил в ход, в обойме винтовки оставалось всего два патрона, плюс капроновая удавка в боковом кармане — арсенал, не внушающий оптимизма, но и пессимизм был для диверсанта совершенно недопустим. Пока целы руки и ноги, он по-прежнему оставался опасен для своих противников. Пусть попробуют его взять! Зубы обломают!..